Костыль опять улыбнулся своей жуткой улыбкой и ответил сам: — До позавчерашнего дня было две тысячи. А теперь две тысячи две. Добавилось немножко. Наверное, когда комнату проветривали, от перепада температур треснуло. Пират почувствовал, что здесь что-то намечается. Потому что взгляд Костыля, скользнув по потолку, как-то очень пристально вперился в человека, сидевшего на стуле возле кровати. — Я могу тебе чем-то помочь? — спросил Пират. — Может, тебе надо обезболивающее сильнее, чем то, что тебе колют? Костыль прикрыл глаза: — Ох, мне уже ничего не помогает. И колют мне что-то очень убойное, будь спокоен. Так что ты мне не лекарством помоги. — А чем? — удивился Пират. Костыль замолчал. Его глаза с мутно-желтыми белками и радужкой неопределенного цвета стали шарить по потолку. Как будто бы проверяли, все ли трещинки на месте. Кажется, старик собирался с духом сказать что-то очень непростое. — Представляешь, Миша, у меня уже не получается держать кишечник, когда посрать хочу. Сестра не добегает, чтобы судно поставить. Белье меняется три раза за день… Это уже последняя степень гадости. Все, я уже не могу самого себя называть человеком. А очень хочется… Пират молчал, выжидая. Костыль попросил: — Там вода стоит на столе, дай горло промочить. Пират взял фарфоровую кружку с водой, поднес к губам больного. Тот приподнялся, тяжело дыша, дотянулся прозрачными губами до жидкости, сделал один длинный глоток. Откинулся на подушку, перевел дух. На лице его заблестели бисеринки пота. — Последнее это дело — не считать себя человеком. Я так не могу, я всегда был мужиком, всегда считал, что смогу победить все что угодно… — сказал Денис печально. — И вот теперь валяюсь тут, как падаль… Знаешь, Миша, чего я по-настоящему хочу? — Говори, — кивнул головой Пират. Костыль вдруг напрягся. — Черт… Позови сестру, а сам выйди. Вот, я опять не удержался. Пират позвал, а выходя из комнаты, почувствовал, что в тяжелом букете запахов прорезался еще один. И стало вообще невыносимо дышать. Он постоял в коридоре, пока сиделка не вынесла из комнаты судно, прикрытое оранжевой медицинской клеенкой. Вернувшись, Пират увидел, что на глазах у Костыля блестят слезы. — Миша, а знаешь, говорят, что человек всегда может выбирать. Может быть, не всегда между плохим и хорошим. Я тоже хочу, чтобы у меня сохранился выбор. Например, я хочу умереть не по-собачьи. Помоги мне в этом! Пират удивленно привстал на стуле. Костыль пронзил его взглядом своих страшных глаз. Они заблестели, как у здорового, на дне зрачков появилась прежняя сила и уверенность. Денис продолжал, видя замешательство Пирата: — Миша, я же знаю, что тебе доводилось убивать людей. Убей меня. Это не бред больного, не подумай. Просто ты сам не представляешь, как я устал от такой жизни. Я держался за нее столько, сколько мог. Но всему есть предел. Я на пределе. И дальше — некуда. Миша, пожалуйста, помоги мне уйти достойно… Пират задумался, но ненадолго. Казалось, у него просят совершенно невозможного. Но так ли это на самом деле? Или все-таки есть смысл и оправдание безумной просьбе Костыля? Да и безумная ли она? Пират колебался. В принципе, что сложного в том, чтобы оборвать и без того тоненькую ниточку жизни этого человека? Но с другой стороны, как-то не по себе от того, что об этой смерти тебя попросили. Не частая просьба, что уж там говорить. Пират представил на месте Дениса себя. И сомнения улетучились, как очень легкий спирт. — Хорошо, я помогу тебе, — кивнул Пират. На лице Костыля появилась улыбка. Счастливая, а не грустная — и это было еще страшнее. Неестественное это счастье — от близкой смерти. — Только вот что, — сказал Пират. — Надо что-то будет наплести твоей сиделке. Она вряд ли обрадуется, что ее подопечного кто-то убил. — Наташа! — крикнул больной. Вошла женщина, поглядела на улыбающегося Дениса и напряженного Пирата. Помолчала, а потом наступил черед следующего удивления для вора. Сиделка подошла к кровати, погладила больного по лбу. — Что, уговорил все-таки? — Иначе и быть не могло, — ответил Костыль. — Я знаю, кого приглашать на такую ответственную роль. — Ну, тогда бог тебе в помощь, — покачала головой женщина. И вышла из комнаты, глядя только себе под ноги. Они остались втроем: маленький и страшный Денис, невозмутимый и молчаливый Азиат и Пират, напряженный, как струна. Заметив, что тому не по себе, Денис успокоил: — Ты не переживай так. Я уже давно понял, что человек, избавивший меня от этих мук, будет для меня не врагом, а другом. Потому что нет врагов, способных делать такие дорогие подарки, как этот… Пират задумался. Ему надо было убить этого человека, но он не знал как. Не стоило оставлять следы, хотя понятно, что никто не будет всерьез разбираться в причинах смерти. Он болеет, находится в нескольких неделях от могилы. Никаких заявлений о том, что больной умер неправильно не последует. Значит, избежать надо только откровенных следов. Пират думал, а Костыль между тем прикрыл глаза и казался спящим. Только подрагивали пергаментно-серые веки с темными прожилками кровеносных сосудов. Азиат сделал было шаг вперед, желая помочь своему боссу. Но Пират властным жестом остановил его. Наклонив голову, телохранитель отошел. Да, все правильно. Его не приглашали на роль дарителя покоя, так что и стремление было скорее способом показать, что он поддерживает Пирата всей душой. Пират придумал. Он подошел поближе к постели с больным. Посмотрел на него сверху вниз. Было очень странно убивать такого человека. Прежние жертвы Пирата, те, кого он убивал своими руками, были другими — крепкими, относительно молодыми и только перед самой смертью утратившими самоуверенность. Других не бывало. Не такая уж и большая компания, отправлена Пиратом на тот свет лично. Костыль приоткрыл глаза. Встретился взглядом с Пиратом. И улыбнулся. — В добрый путь, — сказал он и снова закрыл глаза. Пират облегченно вздохнул — ему совершенно не улыбалось потом вспоминать этот взгляд в кошмарах. Тут и так стресса на много лет вперед. Он прицелился и ударил коротко и резко по сонным артериям старика. Кислородное голодание мозга и отключка гарантированы даже здоровому человеку. Про старого и измотанного, каким был Денис, и говорить нечего. Денис чуть дернулся в момент удара и замер. Замер и Пират, вглядываясь в его лицо, ловя признаки того, что удар оказался плохим и не убил человека, а принес ему дополнительные страдания. Так и не разобравшись, Пират позвал сиделку. Та заглянула, все поняла. Попросила подождать, вышла и вернулась с фонендоскопом. Послушала дыхание и сердце старика. Повернулась к Пирату и сказала: — Все. Отмучился… Спасибо вам. Он давно уже просил, чтобы я ему помогла уйти, но я же медик, у меня рука не поднимется… Пират кивнул, и они с Азиатом пошли к машине. Лопатин старался не думать, что в прошлое ушел еще один этап его жизни… А когда они приехали к дому Пирата, то увидели, что у подъезда стоят четыре дорогих сверкающих автомобиля. Пират знал их все — это были машины тех самых людей, которые вместе с ним составляли воровскую верхушку Москвы. * * * Пират сразу понял, что сегодня он встал не с той ноги. Не бывает такого, чтобы одновременный визит всех, кто равен ему по рангу, означал что-то хорошее. Это не в традиции воровской общины. Хорошее готовится загодя и даже если вокруг него соблюдается строжайший секрет, все равно создается такая аура, что человек, для которого это хорошее готовится, чувствует и предполагает. А вот если приезжают экспромтом — жди плохих новостей. Традиционная тактика, надежный способ внести смятение в душу неугодного. Пират сказал: — Интересно, мы с тобой переживем этот день? Азиат в ответ мрачно дернул уголком рта. Они заехали во двор. Открывавший ворота сторож выглядел бледным и невеселым. Ну да, еще бы. Его сюда устроили сразу после зоны, положили неплохую зарплату, на которую вполне можно было жить в Москве. И он стал как бы принадлежностью не только дома, но и его хозяина. Это означало, помимо всего прочего, что если вдруг с Пиратом что-то произойдет, то он окажется на улице, причем скорее всего без малейшего шанса снова оказаться на подобном посту. Воры — традиционно люди суеверные. Пират вышел из машины и стремительно прошел в дом. Его ожидали в гостиной. Четыре человека сидели в креслах, ведя между собой неторопливую беседу. Пират зашел, поздоровался с каждым из четверых Вот они — самые авторитетные люди столицы. Лазарь, Туз, Горыныч и Карат. Все спокойные и невозмутимые, будто бы и вправду приехали сюда только ради того, чтобы повидать старого друга, поделиться последними новостями. Пират сел в свободное кресло, подвинув его так, что образовался невидимый пятиугольник с примерно равными сторонами. В вершинах этой воображаемой фигуры находились кресла. Повисло молчание. Разговор, который должен был начаться, не торопился. Он конденсировался, собирался внутри комнаты, оседал конденсатом на обоях и люстре, отсвечивал на стеклах вместе с солнечными бликами. Люди смотрели друг на друга — невозмутимые, ровные, даже доброжелательные. Каждый готовил слова, которым суждено быть произнесенными. Наконец начал Лазарь. — Какие новости, Пират? — Новость одна. Костыль умер. Воры чуть переглянулись. Да, это действительно было неординарное известие. Не каждый день уходят такие люди. А вместе с этим удивлением прорезалось в глазах и облегчение. Дескать, ну вот, теперь этого всезнайки нет, и пусть он теперь хранит все тайны. — Земля ему пухом, — тихо сказал Карат и перекрестился. Это была показная религиозность. На самом-то деле он не верил ни в Бога, ни в черта, ни в дедушку Дарвина. Остальные подтвердили это кивками и шевельнувшимися губами. — А какие новости у моих гостей? — церемонно спросил Пират. Ну вот, вопрос прозвучал. Теперь посмотрим, что они на него ответят. Четверо воров быстро переглянулись. И Лазарь, как самый авторитетный из них, сказал: