Юрий Павлович сказал: — Он бесшумный. Это такая полезная разработка отечественных оружейников. Патроны специальной конструкции, долго объяснять. Если интересно — расскажу, пока будем ехать. Как, совершенно неинтересно? Вот характерная женская черта — никогда не интересуетесь, как устроена техника. Ну что, Татьяна, десять минут вам на сборы! Возьмите то, что может понадобиться детям, и выходим… Она наконец-то постигла весь ужас момента. И то, что поехать все-таки придется. Собравшись с духом, она спросила: — Там холодно? — Где? — не понял Юрий Павлович. — Там, куда вы нас повезете. Мне брать теплые вещи для детей? — Ах, вот вы про что! Нет, я думаю, что дети не замерзнут. Федор, дети там не замерз — нут? — с натуральной участливостью поинтересовался Юрий Павлович. — Нет, там тепло, — глумливо отозвался Федор. — Вот видите, с детьми ничего не произойдет. Я даже уверен, что при необходимости мы найдем одеяла. Она начала одевать детей. Те молча собирались, понимая, что происходит что-то неправильное. Юрий Павлович сказал: — Татьяна, надо, чтобы вы оставили для мужа записку. Я продиктую. Дайте бумагу и что-нибудь пишущее. Татьяна, как зомби, подала листок из альбома для рисования и фломастер. — Прекрасно. Напишите: «Ты знаешь, что делать». Она непонимающе уставилась на Юрия Павловича. Тот терпеливо объяснил: — Он действительно знает, будьте уверены. Вообще, Татьяна, вы просто делайте то, что я вам скажу. Это существенно упростит все, включая и ваше выживание. — Вы ведь врете? Вы убьете нас! — Ну, не исключено и это, если Борис начнет заниматься самодеятельностью. Но он же не станет, я надеюсь? Потому что очень неприятно — убивать детей. И красивых женщин, кстати, тоже. А если все пойдет так, как надо, вы останетесь в живых. Она написала записку, и Юрий Павлович отнес ее на кухню. — Значит, так, — сказал он, вернувшись. — Сейчас мы пойдем садиться в транспорт. Я вас умоляю, помните о том, что стрелять будем вначале по детям. Просто, чтобы вы это видели. Понимаете? — Да, я понимаю, — прошептала Татьяна бескровными губами. — Я знал, что мы договоримся. Федор, возьми опять автомат и покажи даме, как ты его держишь, чтобы уже полностью отбить желание заниматься самодеятельностью. Хмыкнув, Федор спрятал пистолет и положил автомат в коробку. Потом развернул ее, и Татьяна увидела специальные прорези для рук. Благо — даря им оружие можно было держать наготове, и никто со стороны не догадается, что вот этот дядька с коробкой вооружен и явно опасен. Они вышли на лестницу. Впереди шел Юрий Павлович, за ним — Татьяна и дети. Замыкал эту процессию Федор с автоматом наготове. Не успели они пройти пролет, как навстречу попалась соседка по лестничной клетке. Она поздоровалась, а потом разглядела лицо Татьяны и удивленно спросила: — Танечка, а чего это с тобой? На тебе просто лица нет! Повисло молчание. Если бы здесь был посторонний наблюдатель, он бы смог посчитать время и заметить, что длилось оно секунд пять. Но для Татьяны время явно поменяло свой ход. Она стояла, совершенно не представляя, что говорить, зато отлично зная, что любое неосторожное слово может стоить жизни ее детям. Юрий Павлович сказал вместо нее: — С мужем несчастье приключилось. Вот видите, едем в больницу, вещи везем. И детей он хочет увидеть. — Ой, ужас какой! — воскликнула соседка. — А что с Борисом? Татьяна продолжала молчать. Она, казалось, вообще разучилась пользоваться речевым аппаратом. Юрий Павлович жестом попросил соседку наклониться к нему поближе и прошептал ей в ухо: — Не хочу, чтобы дети слышали. Борис под машину попал. Травма очень серьезная. Пришел в сознание — попросил, чтобы привезли родственников. Вот Татьяна ему вещи везет. Соседка проглотила это вранье не поперхнувшись. Еще бы. Кто поверит, что этот представительный, солидный мужчина — преступник. Преступники выглядят совсем по-другому! В итоге любопытная женщина, бормоча в сторону Татьяны стремительные извинения, пронеслась к себе. Когда Татьяна была на пороге подъезда, она услышала, как щелкнул замок соседской квартиры. На улице стоял микроавтобус, к которому подтолкнули Татьяну. Она помогла детям залезть в кузов, забралась сама. Кузов был пассажирским, но без окон. Туда, кроме женщины, влезли еще Федор и Юрий Павлович. Третий похититель сидел за рулем. — Поехали, — скомандовал Романов, а потом повернулся к Татьяне и укоризненно покачал головой: — Вот видите, как я забочусь о вашей безопасности. И не только о вашей. Если бы вы продолжали тормозить, нам пришлось бы стрелять. И в вас, и в вашу любопытную соседку. А я постарался, выгородил… Микроавтобус ехал, но из кузова не было видно куда. Только через некоторое время по изменившемуся шуму и возросшей скорости Татьяна поняла, что они покинули город. — Куда мы едем? — спросила она. — Как «куда»? Конечно же, в Москву! — рассмеялся Юрий Павлович. — В Москву! В Москву! — обрадовалась Ленка. Татьяна посмотрела на эту неуместную детскую радость и расплакалась… * * * Борис сидел на кухне, тупо глядя на записку, лежащую на столе. Слова, написанные синим фломастером, резали душу не хуже цепной пилы и оставляли позади такие же рваные раны. Да, Комбат с каждым мгновением чувствовал себя все более уязвимым. И ничего не мог с этим поделать. Он-то, глупец, думал, что уже все пережито, что нет в этой жизни таких потрясений, чтобы он превратился в тряпку на ветру. А вот — ошибался. И теперь не поднять руки, не отвести глаз от синих буковок. Они страшные — страшнее, чем ранение в живот, чем несущийся на тебя танк, чем… да какое сравнение тут подберешь? И кто скажет, каким было то усилие, которым Рублев вытолкнул из себя слезы? Но у него это получилось, он уронил голову на руки и зарыдал. Кажется, это стало выходом. Во всяком случае, когда Рублев снова поднял голову, он выглядел не таким сломленным. Встал, прошел к раковине, отвернул холодный кран, набрал в пригоршню ледяной влаги и стал умываться. Раз, другой, третий — лицо свело. Зато появилась способность трезво мыслить… Комбат поспешно вышел из кухни в зал. Эта записка была все-таки слишком серьезным препятствием для того, чтобы действовать. Рука сама по себе потянулась к пульту и включила телевизор. Звук тут же был убавлен почти до минимума, чтобы не мешать. Прикрыв глаза, Борис откинул голову на спинку кресла и попытался анализировать ситуацию. Кто же ты такой, Юрий Павлович Романов? Какого черта ты вылез в этом городе? Это ведь не случайность — то, что тебе понадобилась именно семья Рублева. Борис вспоминал тех, кому он насолил тем или иным способом. Недавно насолил — иначе его бы нашли гораздо раньше, чем сейчас. С другой стороны, он уже полгода торчит безвылазно в Туле. Значит, Романов завязан либо на гостиницу «Арбат», либо на стычку в кафе. Ага, уже теплее. Ну, а теперь попробовать уточнить. Если это какая-то акция возмездия за гостиницу, то зачем похищать семью? Сейчас уже все равно ничего не сделаешь — договор о продаже заключен, она стала официальным филиалом сети «Меридиан». И Борис ничего не изменит. Можно было не заниматься киднеппингом, а просто усадить снайпера на позицию или подослать стрелка с пистолетом куда-нибудь в укромное место по пути от остановки до дома. И все, вопрос возмездия решен. Значит, не гостиница, а кафе. Значит, пришло ответное действие на то, что он погасил двух грабителей. Интересно, а это с чем связано? Что это вообще за ерунда? Идея была только одна: до сих пор не найдены похищенные драгоценности. Елки-палки, неужели его сочли сообщником, решившим ни с кем не делиться. И теперь руководство магазина избрало такой экзотический способ, чтобы вернуть свои капиталы? Если так, то надо подумать, как доказать свою непричастность. Явное и безоговорочное алиби Рублева на момент ограбления не проходит. Его если кем-то и сочли, то разве что «удаленным» сотрудником. Например, хранителем похищенных драгоценностей. Ничего не придумывалось. Точнее, вертелось в голове некоторое количество слов, которые якобы можно было сказать в оправдание, и были эти слова убедительные и весомые, и как-то стихийно рождались в голове встречные замечания Романова, и шел диалог так гладко и ровно, что Борис в итоге силой заставил себя прекратить. Рублев глянул на часы. Была полночь. Вначале Борис стал вспоминать, когда отправляется первая электричка на Москву, потом отругал себя за жлобство. У него в кармане пять тысяч долларов! И чего, спрашивается, жаться? С такими мыслями Борис отправился спать. Как бы ни крутилась история, силы завтра понадобятся. И душевные, и, что тоже важно, физические. Улегшись прямо в одежде поперек кровати, Борис заставил себя заснуть… Подскочил в шесть утра. Ага, выскочил старый армейский стереотип. Ох, и крепко же его вколотили, если даже в стрессовой ситуации вспоминается! Быстро умывшись, Борис оделся почти так же, как на телепередачу. Только вместо футболки натянул тонкий свитер. Был соблазн взять пистолет, но в итоге Рублев решил не рисковать. Его ведь наверняка обыщут. И как отреагируют на оружие? Ясно же, что плохо. Деньги с собой он взял не все. Хватит на первое время тысячи, а если что — можно будет подскочить в Тулу. Расстояние-то не из больших. Он вышел к вокзалу и заметался по площади, ища извозчика, который согласится отвезти его в столицу. Первый же запросил сотню долларов. И очень удивился, когда Рублев молча выдал ему купюру. Качая головой и опасливо косясь на клиента, таксист выехал на трассу. По пути до столицы водитель несколько раз пытался завести разговор с клиентом. Но всякий раз его дружелюбие натыкалось на холодный взгляд, в котором было что-то еще, не поддающееся пониманию, но настолько нехорошее, что в итоге таксист счел за лучшее не встревать. В Москве пассажир назвал адрес. Его отвезли, и оказалось, что это какой-то бизнес-центр средней руки. Ну, может, выше, чем средней. Судя по времени, Романова тут еще и быть не могло. Борис уселся на лавочку через дорогу и стал глядеть на вход. Знакомый «мерседес» подрулил в девять тридцать. Борис побежал к бизнес-центру. На некотором расстоянии от бизнесмена он притормозил, чтобы его ненароком не прикончил телохранитель.