— Да, я тот мент, — ответил Крохин без малейшего смущения. — Ништяк. Я тебя постарше представлял, если честно. Ой, ты не обращай внимания. Это специальная трава для легких. Иссоп называется! — Ага. Хороший небось, голландский. — Отличный иссоп, только не голландский, а наш. Из Чуйской долины! Кто-нибудь хочет легкие подлечить? — Нет, спасибо, — улыбнулся Комбат. — О! Меня Костей звать, можно Скелетом. Отсюда и символика на флаге, не имеющая ничего общего ни с пиратами Роберта Стивенсона, ни с анархией — матерью порядка! — А автомат тогда почему? — спросил Комбат. Костя криво усмехнулся уголком рта. Ничего положительного в этом проявлении чувств не было. — Потому что в моем военном билете русским по белому написано: «Оператор автомата Калашникова». А армия оставила по себе неизгладимое впечатление в виде третьей группы инвалидности, осколка в щиколотке и пенсии в полторы тысячи рублей. А почему на флаге триколор? Да потому, что я, дебил отмороженный, до сих пор люблю эту страну. И съезжу в морду любому, кто попытается мне доказать обратное. Рублев подумал, что зря он навыдумывал про взрыв. У этого типа даже если оружие есть, то оно в порядке и отношение к нему самое трепетное. — Слушай, Костя, — сказал Крохин, — ты говорил, что остатки машины, на которой столяр из гостиницы разбился, все еще тут лежат. — Да. Их пока не трогали. Показать? — Затем и приехали, — ответил Борис. — Ну, пойдемте, товарищи доблестные милиционеры! — сказал Костя. Они прошли мимо большого крана, оснащенного электромагнитом для подъема железного хлама, мимо огромного пресса, на котором этот хлам плющили и сжимали в прямоугольные плиты, мимо штабеля этих самых плит. — Тут куется богатство Родины, — прокомментировал это зрелище Костя. Машина валялась на боку в основании еще одной здоровенной кучи. Везением можно было считать то, что она как бы торчала из нее — только самая корма скрывалась в груде ржавых железяк да в салон кто-то умудрился затолкать изголовье или изножье железной койки. — Ну вот и она, — сказал лейтенант. Борис кивнул, подошел ближе. Судя по всему, этот «москвич» имел уверенных тридцать лет. То есть в самом скором времени он должен был бы зваться антиквариатом. Но не судьба ему оказалась дожить до этого почтенного звания. Просто гибель, просто старая машина на помойке. — Я внутрь залезть собираюсь. Ничего на меня не рухнет? — на всякий случай уточнил Рублев. — Теоретически — не должно. Здесь все плотненько лежит, — ответил Костя. — А на практике — неисповедимы пути Господни. Но если вам интересно мое мнение, то я бы туда залез. — Вот и я спокойно залезу, — сказал Комбат. Критически посмотрев на свою белую майку, снял ее, отдал лейтенанту. И направился к покореженному «москвичу». — Монументальный вы человек, — сказал Костя. — И наверняка служивый. Иначе я не объясню, откуда на вас столько отметин. — И служил, и воевал, — отозвался Рублев. Первым делом Борис осмотрел днище машины. Оно, ржавое и неопрятное, было даже в нескольких местах дырявым. Дыры, судя по закрывавшей их фанере, были прекрасно известны хозяину. Комбат осмотрел все, что оставалось внизу от приводов, кардана и прочей ерунды. Опознать здесь наличие подвоха уже не смог бы никто. Комбат не дал бы ломаного гроша даже за консультацию выдающегося механика. Постучав по днищу кулаком, Борис подошел к капоту и, поднатужившись, открыл его. Покореженная крышка еле-еле снялась. Ну что же. Двигатель. Даже с виду — изношенный и дряхлый, с пятнами коррозии. Тут тоже черт ногу поломает. Рублев отошел от машины, критически посмотрел на нее. — Что, не получается? — спросил Крохин. Комбат покачал головой и потащил из салона обломок койки. Выволок, бросил в сторону. С гнусавым звоном койка упала на кучу. Борис попытался открыть дверцу автомобиля. Безрезультатно. Тогда он просто стал ползать вокруг машины и смотреть на салон. Разумеется, по части потрепанности он и при жизни не отставал от остальной машины. Полопавшийся дерматин обивки, торчащие куски желтого поролона. Приборная панель треснула. Прямо над рулем — большое оплавленное пятно, как будто на пластмассу вывалили полную пепельницу горячей золы. Комбат потрогал это повреждение. Дно его было шершавым и неровным, в одном месте наблюдалось большее углубление. То ли температура была выше, то ли на пластик нажимали. В результате — вот такая деформация. Это было уже интересно. Комбат еще раз ощупал повреждение. Покачал головой и полез наружу. — Ну, как? — спросил Крохин, возвращая майку. — А вот не знаю, если честно. Что-то странное на приборной доске. Как будто ее жгли. — Может, что из оборудования коротнуло? — спросил Крохин. — А чему там коротить с такой температурой? — удивился Комбат. — Знал бы — не спрашивал бы, — пожал плечами лейтенант. — Ладно, пойдем. Ничего толкового я тут не увидел. Только зря тебя волочил по городу. — Ну, отрицательный результат — тоже результат, — ответил Крохин. По крайней мере, теперь точно ясно: мы ничего не пропустили, когда осматривали в первый раз и все последующие. Костя проводил их до выхода со свалки. — Если что — заезжай в гости, — сказал он Рублеву на прощанье. Тот кивнул, хотя и не понимал, о чем могут всерьез говорить двое мужчин, сражавшихся на совершенно разных войнах. * * * Женере буквально чувствовал, что есть некто дышащий ему в затылок. Это бывало в его работе, в ней никогда не становились лишними интуитивные озарения. Они не были стопроцентно надежными, но и происходили, как правило, тогда, когда без них было бы сложнее. Несмотря на то что пока никто не предупредил о новых людях, связанных с гостиничным бизнесом, прилетевших в Сочи, Женере ожидал и рассчитывал встретить здесь кого-то из своих старых заклятых «друзей». Это ведь очевидно — чем большие деньги сулит сделка, тем серьезнее конкуренция среди желающих ее заключить. А здесь перспективы и возможности немалые. Черноморское побережье мало-помалу цивилизуется и превращается в серьезную курортную зону. То есть понемногу сюда начинают ехать не только средние россияне. Сюда начинают поглядывать и те, кто побогаче. Еще — здесь неосвоенный край. И тот, кто отважится сюда прийти, стать здесь пионером, обязательно сможет с лихвой покрыть все расходы. Таким пионером стремилась стать сеть «Меридиан». Четырехзвездочная гостиница вот здесь, на этом живописном берегу, гостиница с мировым уровнем обслуживания, с белоснежным пляжем, песок для которого привезут и промоют, просеют каждый камешек. Нет, все-таки здесь должно быть хорошо. И это «хорошо» должно быть чьим-то. Конечно, пока нет явных желающих на покупку, помимо «Меридиана». Но если они появятся — может быть уже и поздно. Точнее, не появятся, а проявятся. То, что желающие есть, сомнений не вызывает. Причем не стесненные моралью. Даже в большей степени не стесненные, чем он, Клод Женере. Пожалуй, у него не хватило бы наглости устроить бойню только потому, что нужно купить третьесортную гостиницу. Припугнуть, избить — это запросто. Может быть, при определенных обстоятельствах можно было и убрать какого-нибудь назойливого человека. Но одного, а не четверых. И того, кто мешает по-настоящему. А не так, походя, прихлопывать одного за другим ни в чем не виноватых работников гостиницы. Тут Женере задумался: а кого он знает, кто мог бы? Ведь таких людей совсем мало. Это такие же, как он, «менеджеры по недвижимости». Такие же волки в овечьей шкуре. Значит, почти наверняка в Сочи работает кто-то из таких людей. Кто? Ллойд Бентон? Нет, он работает на «Плазу» и сейчас в отпуске. Азуми? Тоже нет. Этот малахольный самурай три месяца назад попал под машину. Никто до сих пор не знает, умышленный это был наезд или случайный. Водитель с места происшествия, разумеется, скрылся. Кто еще? Женере перебирал имена и сети отелей, начиная от трех и заканчивая пятью звездами. У многих из них были на работе вот такие хищники. Снова зазвонил телефон. Женере с неудовольствием поднял трубку. — Проверьте почту, — сказали ему на французском. — Мы собрали информацию по иностранным пассажирам за последние четыре недели. Женере поблагодарил, повесил трубку и подключился к Интернету. Размеры документа впечатляли — в ящике лежало что-то на пятьсот килобайт. Навскидку это было под сотню страниц в документальном формате. Женере представил, сколько ему сейчас придется возиться, и стал ругаться на своем родном языке. Документ качался две минуты. Женере тоскливо смотрел на это и думал, что еще одна причина, по которой он должен сделать так, чтобы здесь построили отель его сети, — это нормальный, человеческий Интернет, а не то недоразумение, которое здесь подразумевается под этим словом. Когда файл был скачан, Женере немедленно перезвонил в службу безопасности, попросил к телефону того, кто сейчас руководил поддержкой его операции. А когда ему ответили — спросил холодно: — Уважаемый! А наши сотрудники не соизволили хотя бы немного обработать данные? Или мне предлагается засесть с этими бумажками на ближайший месяц, чтобы прокачать каждую подозрительную фамилию? — Извините, месье. Наши люди уже полчаса работают с этими данными. Мы просто решили отправить их вам сразу, как собрали. Вдруг вы окажетесь более везучим. — Хорошо. Извините мою вспышку. Работайте. Он сел перед ноутбуком, задумался. Итак, как здесь работать? Совершенно очевидно, что просматривать подряд нельзя. А если так? Женере стал вспоминать все фамилии своих коллег и проверять по спискам. Один за другим они отсеивались. Случайные однофамильцы — тоже. А потом в голову Женере пришли три буквы. Он заглянул в список. Не поверил своим глазам, заглянул еще раз. Проверил данные. Откинувшись на спинку стула, Клод засвистел Джо Дассена. Он всегда делал это, когда приходило состояние напряжения. Наконец он снял трубку и набрал номер Марка де Гранже.