А однажды, выйдя рано утром на разминку, Комбат увидел шокирующую по своей омерзительности картину. Какой-то подонок сорвал цветы и выложил из них на асфальте матерное слово. «Убил бы гада!» — подумал Рублев. Ну, убить бы не убил, но как следует отделал бы негодяя, попадись он ему на глаза. Борис собрал цветы и положил их на скамейку. Рублев зашел в подъезд. В почтовом ящике лежала открытка. Разложив продукты, Комбат мельком взглянул на нее. У него тут же возникло желание внимательнее присмотреться к своей квартире и к зданию в целом. Вдруг по мановению волшебной палочки их старый неказистый дом превратился в элитную новостройку? Но нет, все оставалось, как много-много лет. А глупая рекламная открытка звала его немедленно отправиться в тропический рай, на Мальдивские острова, где за смехотворную цену, каких-то две тысячи долларов, он познает счастье настоящего эксклюзивного отдыха. Правда, к этим двум тысячам следовало добавить кругленькую сумму за перелет. На оленях и собаках добраться на Мальдивы весьма проблематично. Борис мысленно прикинул, кто из обитателей дома мог позволить себе такую роскошь. Соседи напротив, уже года три мечтающие сменить очень подержанную иномарку на подержанную не очень? Или Витек с четвертого этажа, предпочитающий куда более содержательный отдых в том смысле, что активно потребляемые им напитки содержали некоторое количество градусов? Или соседка сверху? Вообще-то после смерти мужа она порывалась обменять свою двухкомнатную на однокомнатную. Но вовсе не для того, чтобы порадовать хозяина турфирмы, заплатив ему кругленькую сумму за эксклюзивный отдых. Соседка едва сводила концы с концами, живя на маленькую пенсию. Обмен позволил бы ей не считать деньги в кошельке. Но она передумала, решив, что с двухкомнатной квартирой ей будет легче найти второго мужа. По всему выходило, что в их подъезде рекламный посыл не вызовет бурного ажиотажа. Хотя отклик в сердцах людей открытка найдет. Только отклик этот будет состоять преимущественно из крепких выражений. Борису рекламка напомнила о советской пропаганде, тоже глупой и зачастую вызывавшей только раздражение, идеологически правильно воздействовавшей только на маленьких детишек. Когда Рублев учился то ли в первом, то ли во втором классе, у них ввели уроки политинформации. Один из них был посвящен самому дьявольскому злу на свете — американскому империализму. Зашла речь об убийстве Кеннеди. Одноклассник Бориса, делая сообщение, заявил, будто все американские президенты пали от рук наемных убийц. Учитель вроде бы поправил ребенка: «На всех покушались. Но кое-кому удалось выжить». То есть сохранил идею разнузданной охоты на глав американского правительства, заменив легко проверяемую ложную информацию на другую, столь же фальшивую, но труднее опровергаемую. Особенно в условиях сложного доступа к соответствующей литературе. Но больше всего Комбату запомнился рассказ некоего журналюги, стервятника красной прессы, побывавшего в одной африканской стране. Там имел место тендер на поставку тракторов. И, судя по невнятным фразам ядовитого пера советской журналистики, американский товар побеждал за явным преимуществом. Отчаявшись, наш тракторист бросил американцу: «Подумаешь, расхвастался! А давай привяжем тракторы друг к другу и посмотрим, чей перетянет». Этот момент журналюга описывал с особым смаком, выдавая за триумф отечественного производителя. Мол, плевать, что у вас в салоне кондиционер и прочие навороты. Зато наш силач запросто перетянет вашего. Конечно, перетянет, если установлен более мощный мотор, жрущий немерено топлива. Вот только африканцам требовался трактор с более скромными аппетитами. Поэтому о результатах тендера журналист скромно умолчал, отговорившись тем, что был вызван по делам. Авторы рекламки были славными продолжателями советских пропагандистов, для которых главным являлась кипучая деятельность в заданном направлении. А приносит она пользу или только вредит — это уже несущественно. Рублев собрал вещи, достал авиабилеты. Вряд ли бы он смог позволить себе такую роскошь на пенсию отставного военного. К счастью, ведомство полковника Бахрушина мудро решило, что профессионалов уровня Комбата следует поощрять материально, не рассчитывая исключительно на их энтузиазм. Рублев о деньгах никогда не заикался и был готов служить Родине бескорыстно, но, если выплаты стали фактом, глупо отказываться. Рублев посмотрел на часы. Время еще есть. Он набрал телефон Подберезского: — Здорово, Андрюха! Хочу на время попрощаться. Сегодня улетаю. Андрей не стал задавать вопросы, еще с войны привык к тому, что командир сам выкладывает необходимую информацию. А лишнее знать ни к чему, вдруг станет достоянием врага. После обстоятельной беседы он сказал: — Счастливо, Комбат! Ни пуха ни пера! — К черту! — ответил Борис. Полет, значительно сокращая время, сокращал также и возможности Рублева. Приходилось отправляться с голыми руками. Этот недостаток Комбат рассчитывал пополнить на месте. В кресле рядом с Борисом оказался говорливый сосед. Он был готов обсуждать любые темы, начиная от сотворения мира. Похоже, таким образом мужчина пытался заглушить свой страх. Комбат стал подначивать его, заявив, что хорошо было древним египтянам. Они не знали автомобилей и самолетов, передвигались гужевым транспортом или на своих двоих. Им не надо было заботиться об экологически чистом питании. Подошел к Нилу, забросил сеть и вытащил рыбу или крокодила. Правда, Комбат выразил сомнение, что египтяне питались крокодилами. Зато крокодилы точно пожирали людей. — То есть налицо взаимовыгодная польза. Крокодил сыт, и не надо тратиться на дорогущее бальзамирование, — заключил Борис. Он хотел добавить, что, если самолет разобьется, они тоже, подобно съеденному египтянину, избегут расходов. Все заботы о погребении возьмут на себя авиакомпания и государство. Но посмотрел на соседа и решил не усугублять. Тому хватило упоминания о людоедстве. Ассоциативное мышление моментально дало о себе знать. Гибель человека в результате нападения крокодила — трагическая случайность. Такая же, как разбившийся самолет. Мужчина побледнел и тут же завел разговор о творчестве Чарли Чаплина. Такой у него был способ уйти от скорбных мыслей. Говорить, говорить не переставая и о чем-то отвлеченном. Когда самолет приземлился, мужчина тут же забыл о существовании Рублева. Его захлестнула радость от благополучно пройденного испытания. Впрочем, Комбат тоже не горел желанием продолжить знакомство. Разобравшись с транспортными схемами, он сел в маршрутку, идущую до автостанции. Глава 17 — Давай, давай! — мужчина лет сорока распластался на крыше сарая, покрытого рубероидом. Встать он боялся, поскольку крыша могла не выдержать его веса. Дородная женщина подцепила крюком стоявший на костре старый котелок. В нем вздувалась лопающимися пузырями кипящая смола. Женщина подала котелок мужчине. Извиваясь, словно ящерица, он пополз вдоль крыши. Ползти было неудобно. Мешал котелок и страх, что при неосторожном движении смола выплеснется на него. Наконец мужчина подобрался к стыку листов рубероида, приподнял один и стал заливать смолу. Работа была сложная, поскольку требовалось лить равномерно и не допускать промежутков, где затем могли возникнуть щели, пропускающие воду. Мужчина злился и чертыхался. Как обидно, что нельзя законопатить этот дурацкий рубероид на земле, а затем уложить его на крышу. Тогда бы он справился за десять минут! А тут извиваешься, будто червяк, а время идет. И смола остывает. — Все, Захаровна, грей снова, — мужчина опустил котелок. — А сколько осталось? — Два стыка я заделал, еще один. — Да, Растяпыч, с твоими темпами мы будем до вечера возиться. Мужчина проигнорировал обидное прозвище, привык уже. К нему так обращались лет десять после того, как он в абсолютно трезвом состоянии заехал на тракторе в коровник. Через стену. Вместо переднего хода дал задний. И до этого с мужчиной случались разные казусы, но незапланированный визит к буренкам запомнился людям больше всего. Впрочем, и потом Растяпыч многократно доказывал, что свое прозвище носит вполне заслуженно. — Держи, — Захаровна снова подала мужчине котелок. На этот раз Растяпыч справился удивительно быстро. — А не потечет? — настороженно спросила женщина. — Да ты шо! Как для себя делал! — возмущенно ответил Растяпыч. — Вот я того и боюсь, что как для себя. Ладно, погоди минутку, — женщина скрылась в доме и через минуту вынесла литровую пластиковую бутыль. Покойный муж Захаровны славился на всю деревню умелыми руками. Правда, зачастую свое умение он использовал в сомнительных целях. Он сварганил замечательный самогонный аппарат, надежный и разбирающийся буквально за минуту. Сначала продукт гнался исключительно в личных целях. Захаровна была очень недовольна. Она постоянно ругалась с мужем из-за пьянства и грозилась пойти к участковому. Напрасно она не выполнила свою угрозу. Забористая сивуха преждевременно свела мужа в могилу. Захаровна сгоряча хотела выбросить проклятый аппарат, но ее остановила крестьянская рассудительность. Как поддерживать хозяйство без мужской руки? На заработки особо не разгонишься. Только с помощью крепкого зелья. И она продолжила дело мужа, выдавая на-гора забористый продукт. Растяпыч на всякий случай огородами прокрался к своему дому, в глубине сарая отрыл пустую поллитровую бутылку, перелил в нее грамм триста самогона, а остальное надежно запрятал. Закончив с важным делом, мужчина направился в дом. Жены, как он и надеялся, не было. Растяпыч достал хлеб, луковицу, большой шмат сала. — После работы грех не выпить, даже в одиночку — бормотнул он, наливая самогонку в зеленый пластиковый стаканчик. — Ну, на доброе здоровье… фу! Убойный напиток заставил Растяпыча скривиться. Он торопливо сунул в рот бутерброд и заработал челюстями. Раздался тихий скрежет, и из больших настенных часов выскочила кукушка. Растяпыч вздрогнул и пригрозил: — Убью, тварь! Часам было под сотню лет. Многие годы они стояли. Муж Захаровны — воистину местный Кулибин — сумел разобраться в их устройстве и починить. Ожившие часы пришлось вынести на кухню. Супруга жаловалась, что они будят ее посреди ночи. Растяпыч налил второй стаканчик и одним махом осушил его. Теперь самогон пошел мягче, душевно растекаясь по организму. Растяпыч захмелел. А как иначе, если убойная сила равняется шестидесяти градусам! Тут даже принятые внутрь сто граммов дают о себе знать. Растяпыч сунул в рот остатки бутерброда. Хорошо жена засолила сало. Недаром дочь пару раз наведывалась из города. Так-то ее в деревню арканом не затянешь. Уехала после школы и носа не кажет. Только когда надо огород засадить и картошку убрать, является помогать без всякой радости. Но стоило Растяпычу заколоть кабанчика, тут же прискакала. Еще бы, на свеженинку. Вино привезла с собой какое-то импортное. Растяпыч попробовал его — дрянь дрянью. А бабы пьют и нахваливают. Одно слово — бабы, нет у них понятия. Растяпыч в третий раз налил из бутылки, настрогал вторую порцию закуски. Хорошо так сидеть, душевно. Даже одному, без закадычных приятелей. Сегодня все оказались заняты, а у Растяпыча в кармане семь рублей мелочью. На такие капиталы не больно разгуляешься. От безысходности он хотел заняться домашними делами, и тут очень кстати подвернулась Захаровна со своей халтурой. Вообще-то с Растяпычем она тоже связалась от безысходности, поскольку остальные мужики оказались при деле. Нет, странный народ — бабы. Потерпела бы денек-другой, если хотелось припахать другого работника. Нет, ей надо было именно сегодня, будто завтра ожидается ливень, который зальет ее жалкий сарайчик. А Растяпыч и рад стараться. Ему очень редко перепадала такая выгодная халтурка. Размышляя о превратностях жизни, мужчина не терял бдительности. И когда в распахнувшейся калитке показалась до боли знакомая фигура, Растяпыч опрометью бросился в свою комнату, сунул в тайник бутылку со стаканчиком и вернулся к столу. Увы, его ухищрения оказались напрасными. Только что выпивку сохранил. Зайдя в дом, жена сразу почувствовала характерный сивушный запах. — Опять напился, ирод! — воскликнула она, испепеляя мужа яростным взглядом. — Какой напился! Так, дернул по случаю соточку, — вполне трезвым голосом сообщил Растяпыч. — По какому такому случаю, обормот?! Растяпыч прикусил язык. Еще не хватало ляпнуть супруге насчет Захаровны. Чего доброго, его благоверная побежит разбираться. С нее станется. Тогда Растяпыч может навсегда забыть дорогу к дому вдовы. — По обыкновенному, — хмуро ответил Растяпыч. — Ах, по обыкновенному! А забор уже с весны ты по какому случаю починить не можешь? Руки не доходят! До самогона доходят, а до забора нет! Расселся тут, закусывает. Ты бы сначала на еду заработал. Все люди вкалывают, а он гуляет. Пьет самогонку, жрет сало. Сейчас дрыхнуть завалишься. И нет такого понятия, что день крестьянину создан для работы. Это тебе не зима, чтобы на печи валяться. Жена завелась не на шутку. Впрочем, такие спектакли в их доме на протяжении последних лет разыгрывались несколько раз в неделю. Супруге надо было выплеснуть накопившееся возмущение. А с таким мужем, как Растяпыч, возмущение накапливалось, словно вода в «Титанике» после столкновения с айсбергом. Только, в отличие от «Титаника», их семейный корабль после каждой ссоры благополучно всплывал и продолжал унылое плавание по житейскому морю. А куда денешься? В их деревне зрелых мужчин меньше, чем женщин. Да и не принято на селе разводиться. Такое происходило лишь в крайних случаях. А Растяпыч нашел хороший выход из семейных разборок. Едва запал жены начинал угасать, он, не дожидаясь, когда к ней придет второе дыхание, с надрывом орал: «Достала, корова!» — и уходил из дому. Аналогичную тактику он использовал и в этот раз. Ноги принесли Растяпыча к берегу озера. Он улегся на прогретую солнцем траву и стал меланхолично глодать травинку. Плохая замена выпивке с салом, а что делать! Растяпыч уставился на водную гладь. Вдалеке громко плеснула какая-то большая рыбина. На берегу острова показалась крошечная человеческая фигурка. Растяпыч ощутил приступ злости, усиленный размолвкой с женой. Один из придурков, поселившихся на острове, основательно вломил им с Петровичем. Главное — абсолютно без всяких причин. Они сидели тихо-мирно, а этот больной на голову прицепился к ним, требовал какую-то доску. Как будто они с Петровичем — склад пиломатериалов. И ежику понятно — ему нужна была причина, чтобы затеять драку. Увидев на берегу острова человека, Растяпыч нервно плюнул в его сторону. Совсем обнаглели городские. Являются, словно к себе домой, устраивают потасовки. Надо их хорошенько проучить. Чтобы у них даже мыслей не возникало обижать местных жителей. * * * Юрьева расстелила на траве одеяло. После того как им дали чуть больше свободы, она присмотрела это место, расположенное позади бани. Еще с двух сторон человека от любопытного взгляда укрывала куча бревен, а с четвертой — густой кустарник. Причем буквально в двадцати метрах от кустарника стоял дом боевиков, и уединенное место Светланы не вызывало у охраны больших опасений с точки зрения побега. Девушка сняла рубашку. Солнце поднялось из-за леса, и его лучи начали заливать укрытие Юрьевой. Светлана легла на одеяло. Жаль, что у нее не было купальника. Впрочем, загорать в бюстгальтере тоже можно, только непривычно. Она перевернулась на спину, закрыла глаза. Да, еще солнечных очков не хватает. Ага, и чувства уверенности в завтрашнем дне. Пока все шло нормально, без срывов и потрясений. Даже не верилось, что их жизнь вот-вот резко изменится, превратится в кровавый кошмар. Слова Филина казались зловредной выдумкой, измышлениями психически больного человека. Разве способны мужчины себе на потеху заставлять женщин убивать друг друга? Ведь женщины созданы не воевать, а любить, не лишать кого-то жизни, а приносить в этот мир новую жизнь. Еще в детском доме Юрьева успела хорошо изучить представителей сильного пола. Среди них хватало обозленных пацанов, способных на дерзкие выходки. Они дергали девчонок за косички, иногда поколачивали их. Но всегда существовала некая грань, которую не переступал даже самый отъявленный хулиган. Наверное, они стали жертвами идиотского розыгрыша. Пройдет еще неделя, максимум две, и Филин объявит, что он пошутил. Но зачем тогда их учат драться? Возможно, это часть хитроумного плана. Девушек хотят приучить к мысли, что их ждет скорая гибель. А потом сообщат об истинной цели похищения. И пленницы воспримут ее с радостью. Потому что, какая бы она ни была, трудно выдумать что-то ужаснее смерти. За кустарником послышались голоса. Юрьева повернула голову и попыталась найти щелочку в густых зарослях. Ей это удалось. Она увидела троих охранников. Один стоял на лестнице, поэтому Светлана заметила только его ноги. Лестница была обычная, не раскладная, без упора, поэтому в качестве упора выступал второй охранник. Третий молча курил рядом. Он заменял своего дружка, когда тот уставал держать лестницу. Основные звуки доносились сверху. Юрьева не смогла побороть природное женское любопытство, она осторожно приподнялась. Охранник, стоявший на лестнице, держал в руках какой-то большой моток. Держал опасливо, словно гремучую змею. Виток за витком охранник водружал моток на ограду и с помощью незнакомого Юрьевой инструмента прикреплял его. Получалось кривенько, но охранник был доволен результатом. Иногда он неосторожно задевал очередной виток рукой, о чем незамедлительно сообщал окружающим в очень образных выражениях. — Некрасиво подглядывать, — раздался сзади хорошо знакомый голос. Светлана вздрогнула от неожиданности и резко повернулась. Напротив стояла Муза Червякова. Появление культуристки стало для Юрьевой неприятным сюрпризом. Во-первых, раскрыт секрет ее убежища. Доказано многолетними наблюдениями: что стало известно одной женщине, скоро будут знать все. Во-вторых, Светлана испытывала антипатию к Червяковой. — А я гадаю, куда это регулярно исчезает наша красавица? Дай, думаю, поищу. Оказывается, она нашла себе укромное местечко. Червякова сняла спортивный костюм, оказавшись в лифчике и ажурных трусиках. Светлана увидела их впервые. Не сказать, чтобы она специально подглядывала за культуристкой, просто в такого рода вещах женщины очень наблюдательны. — Ты бы сначала одеяло принесла, а потом уже оголялась, — хмуро сказала Юрьева. — А зачем? Мы и на одном замечательно поместимся. Иди ко мне, моя сладенькая. Червякова шагнула вперед, будто невзначай играя мускулами всего тела, протянула руку. Светлана испуганно отшатнулась. Она всегда испытывала отвращение к однополым связям. Даже тут, заточенная в женском коллективе, Юрьева не допускала мыслей о лесбийских интрижках. И бугрящееся мышцами тело Музы, которому бы позавидовали большинство мужчин, ее не соблазняло, а пугало. Она попыталась, используя свое преимущество в ловкости, выскочить из ловушки, но цепкая рука культуристки ухватила ее за плечо, подтащила ближе. — Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому. Все равно я добьюсь своего, моя прелесть, — усмехнулась Муза. — Отстань! — повысила голос Юрьева. — Ну давай, закричи. Через минуту здесь окажется весь лагерь.