Взрослые растерянно переглянулись. Мужчины уставились на Галю, словно не они навязали ей мальчишку, а она сама забрала его из семьи. — Петенька, это в прошлом году у врачей карантина не объявляли, а в этом законы изменились. Теперь карантин бывает у всех — мы же с тобой в Интернете читали! — женщина подхватила зареванного малыша на руки и стала носить по комнате, как носят раскричавшихся грудных детей. Рублев и Подберезский вышли на кухню, присели к столу. В двух словах Андрей объяснил Комбату, что в поликлинике Зернов, очевидно, работал. И что навыки самца-искусителя непременно дадут плоды сегодня же вечером. Утром будет доложено по всей форме… — Что доложено? Что некая медсестра работала с Зерновым полгода назад? По-твоему, она знает что-либо нас интересующее? — Да ты раздражен, Комбат! В любом случае никто другой, знающий Петиного папу лично, нам неизвестен. Мальчишку не ищут, Галю не беспокоят… Бахрушин не звонил? Что слышно про спонсорскую дочь с ранимой психикой? — Пока ничего не слышно. Поехали домой. Леонид Васильевич сам выйдет на связь, лишний раз дергать его ни к чему. Галя продолжала расхаживать с мальчиком на руках и лишь кивнула обоим в ответ на прощальные взмахи широких мужских ладоней. * * * Стемнело. Значит, уже шесть, начало седьмого… Охранник меряет тяжелыми шагами кухню и явно кого-то ждет. Кем будет этот некто, что ему от нее надо? Оставят ли ее живой? Что с Петей? Алена отлично понимала, что ни на один из этих вопросов парень в маске отвечать не станет. Понимала она и другое — что-то идет не по плану. Ее давно должны были забрать, а его — накормить. Именно из-за голода он злится и на себя, и на нее, и на ситуацию. Романтический флер первых часов улетучился. Голод — великий, всепобеждающий инстинкт. И пока мужчина не накормлен, он, как правило, резок и раздражителен. Время играет против нее. Еще час назад мальчишка отвечал на нехитрые вопросы, постепенно перенося внимание с коленок пленницы на истории из собственной жизни. Кое-что, конечно, игнорировал. Видно, имел инструкции от «начальства» разговоров «за жизнь» не вести, в глаза не смотреть, душу не распахивать. Но не зря Алена Игоревна была хорошей учительницей и классным руководителем в десятом, а не в пятом классе. Она умела разговорить и упрямцев, и тихонь, и проштрафившихся наглецов. Однако создавать иллюзию сытости в чужом молодом организме, конечно, не умела. Зато хорошо понимала, что может случиться, если этой иллюзии не создать. — У вас еще овсянка есть, и меда несколько ложек. Давайте новую кашу сварю. Перекусите! Надо время как-то коротать! — Алена говорила бодро и заботливо, упрятав интонации страха и обиды. Чем роднее и взрослее она сейчас покажется, тем доверительней и спокойней будут ее отношения с нервничающим надсмотрщиком. Оба переместились на кухню. Макс сел у стола, вытянул вперед длинные ноги, профессионально повращал стопами. В ответ на предложение поесть молча кивнул. Женщина спокойно, по-домашнему залила остатки меда теплой водой, подождала, пока весь он растворится, влила сладкий раствор в кастрюльку. Добавила щепотку соли, довела до кипения. Хотела дождаться, пока варево остынет и загустеет, но парень оттолкнул ее от плиты и застучал ложкой прямо по дну металлической емкости. Съел все, соскреб со стенок, швырнул котелок в умывальник. Алена постаралась придать лицу максимально умильное выражение, даже протянула руку, чтобы потрепать обжору по волосам, но потом отдернула. Ласки здесь неуместны. Она не заикнулась, что тоже голодна. Одна из привилегий любого пленника — бесплатная кормежка. У нее давно сосало под ложечкой, но, как любая женщина, она утешала себя тем, что это возможность сбросить лишние полкилограмма. Если бы Макс не ел, она бы тоже не думала о пище — мысли о потерявшемся сыне были гораздо важнее. Приступить к разговору о Пете никак не получалось. Охранник или не понимал, о каком мальчике идет речь, или имел строгие инструкции не разговаривать на эту тему. Заморив червячка, парень снова опустил маску. На прорези для рта осталась маленькая белесая метка — пристала овсяная крупинка. Неожиданно лампочка под потолком фыркнула, задымилась, погасла. — Черт, пробки вылетели! — выругался Макс. — В комнату иди, сядь на кровать и не вздумай чего утворить, убью! В кромешной тьме, шаря руками по стенам, Алена дошла до кровати в ромашках, присела на край и обхватила голову руками. Глаза стали привыкать, проступили контуры знакомой мебели, окон, занавесок. Где-то на улице мигали фарами автомобили, лили неяркий свет далекие многоэтажки. А она, взрослая, умная, сидела в неизвестной комнате, в незнакомой квартире, под присмотром крепкого идиота и не могла ничего изменить. Спрашивается — почему? Боялась, что, если ее убьют или ранят, Петька попадет в лапы приемного отца и будет перешит-перекроен. Может ли понять этот крепколобый тип, спрятавший лицо под растянутым трикотажем, какая опасность угрожает ее сыночку? Или он сам — эта опасность? Что он прячет под вязаной шапочкой? Даже мельком Алена не видела лица Макса, только яркий, правильно очерченный рот, глотающий овсянку. Ожидание становилось невыносимым. Хоть бы в туалет он захотел, она бы заперла его там и побежала! Но охранник не терял ее из виду и в темноте — застыл в кресле напротив и отвратительно хрустел костяшками пальцев. Казалось, сидит безголовое чудовище, покрытое пятнами камуфляжа, как дырами, — живой кусок сыра, погрызенного мышами. Ассоциацию с сыром усиливал специфический запах пота, которым разило от Макса. Пленница встала, поднялся часовой, толкнул ее в плечо. Алена покачнулась, но устояла. Заговорила спокойно, полушепотом, боясь сорваться и нагрубить. — Мне снова в туалет! Вышел бы в подъезд, посмотрел распределительный щит; может, там клавишу нажать всего-то… И будет свет… — Я зажигалкой посвечу, справишься! — отпирать дверь и выходить наружу он не собирался. Алене стало страшно и в то же время безразлично, что о ней подумает этот мальчишка. Пусть светит зажигалкой или костер в тазике разводит. Она процокала шпильками в сторону прихожей и, не следя, отвернулся парень или нет, воспользовалась туалетом по назначению. Сполоснула руки, нащупала горячую трубу, полотенце на ней. Если снять и накинуть типу на шею? Хватит ли сил задушить? Придушить? После нескольких безнадежных часов в пустой квартире она была готова бежать без денег, документов, теплой одежды. Иллюзия недоразумения, которое вот-вот разрешится, покинула ее. Мешающий выбраться человек перестал казаться человеком — только препятствием. Макс почувствовал или угадал накатывающую на женщину ярость и первым сорвал злосчастное полотенце с трубы. На кровать она вернулась со связанными руками. Длинный кусок махровой ткани крепко перехватил кисти за спиной, в которую предварительно уперлось железное колено. Было больно и унизительно, как никогда в жизни… Она постаралась укусить стальную руку, сжимающую ее плечо, но не добилась ничего, кроме пощечины. И тогда Алена заорала — от ужаса, безысходности, злости. Результат не заставил себя ждать — он заткнул ей рот сырой, пахнущей гарью кухонной тряпкой. Она извивалась змеей, старалась издавать звуки, вскакивать на ноги. Снова и снова получая ощутимые толчки, она летела на кровать, снова поднималась. В последний раз Макс толкнул ее особенно сильно. Измученная, потерявшая ощущение реальности женщина мешком осела возле кровати. Кажется, она ударилась головой. В себя приходила медленно: теперь связаны были не только руки, но и ноги, зато рот свободен. Инстинктивно она поджала колени к животу, покачала головой. Лежит на мягком, за окном молочная пелена, похожая на рассвет. Из угла напротив доносится храп. Алена заплакала. Сначала тихо, обреченно, потом все громче, выкрикивая проклятья и ругательства. Теперь ей было все равно, ударят ли ее еще раз, изнасилуют, убьют. Какие угодно действия, только не тупое ожидание приговора… Макс сквозь сон слышал, что дамочка, порученная его бдению, пришла в себя и подает голос. Где-то в подсознании копошилось наставление не причинять пленнице вреда. Правильно было бы проснуться, развязать ее, сводить в туалет… Нет, сначала самому сходить в туалет, потом заняться ею. И не развязывать раньше времени — она озверела еще с вечера. Он и сам озверел. Шеф сказал, к ночи история закончится и забудется… Ночь, похоже, прошла давно. Светает… И ни звонков, ни известий: шеф вне зоны доступа. А больше и звонить про такое дело некому — шутка ли, женщину украли и держат взаперти. В полудреме, потягиваясь и щелкая крупными суставами, Макс уговаривал себя не нервничать, не орать. Но, как назло, она все громче и назойливей беспокоила его, заставляла перебраться из покоя в непокой. Сейчас он по-настоящему проснется и заткнет эту дуру. Но до окончательного бодрствования дело не дошло — разъяренный парень выпрямился во весь рост, нагнулся над бьющейся в истерике Аленой и сильно тряханул ее. И она снова затихла. — Еще полчаса передремлю, — сам себе пробормотал Макс и опустился в неостывшее кресло. Сон сразу же придавил его, как это бывает, когда уговариваешь себя, что у тебя есть пять минут, не более. Пять минут дремы — потом подъем. И засыпаешь сладко и крепко на час или на два. И тут в замке провернулся ключ, комната наполнилась светом. Несколько хорошо одетых мужчин развязывали пленнице руки, вынимали мерзкий кляп, сыпали извинениями и цыкали на Макса. Тот мычал, словно клейменый теленок, косноязычно оправдывался. Какие-то ребята, одетые почти так же, как он, ловко завели ему за спину руки и защелкнули наручники. Один из вновь прибывших, пожилой, красивый, сам к женщине не приближался, только поджимал губы, покачивал головой и тихо отдавал приказания. Макса неожиданные спасители называли щенком, к Алене обращались по имени-отчеству. Но она не реагировала, мешком провисая на руках одного из спасителей. Глава 10 После того как сведения о необычных существах и поиск Зернова принесли неожиданные плоды, Бахрушин отнесся к новой просьбе товарища с меньшим скепсисом. Оперативных материалов на девочку-подростка Ирину Викторовну Волошко, конечно, не было, а вот на ее папу — несметное количество. Хотя не больше и не меньше, чем на любого крупного бизнесмена, претендующего на депутатское кресло. Все они касались скользких сделок, балансирующих на грани закона. Каждую из таких операций можно было считать или гениальной финансовой схемой, или, чуть пристальней присмотревшись, столь же гениальной аферой. Ничего удивительного в подробном экономическом досье не всплыло. За каждой проплатой стояли стопки всамделишных бумаг, еще и с серьезными подписями и печатями. Это была та самая чека от гранаты, выдернув которую можно получить настоящий или бутафорский взрыв, в зависимости от цели дергающего. Но не этот стандартный материал удивил Леонида Васильевича, а гораздо более скромная виртуальная стопочка документов, касающаяся личной жизни Виктора Волошко. Тот был не самым примерным семьянином, но отнюдь не оголтелым бабником. Состоял в первом браке, растил сына Владимира. Ирину — дочь от гражданского брака — признал два года назад, с ее матерью никаких отношений не поддерживал, кроме экономических. Девочку баловал деньгами, но тесных, родственных связей не налаживал. Круг близких друзей был неширок, главным человеком в нем являлся старший брат, лихой финансовый воротила. Так вот, этот старший брат состоял во втором браке с Ползуновой Светланой. Той самой, что значилась в досье господина Зернова как его первая супруга. — Вот такая хитрая цепочка! — тихо растолковывал Леонид Васильевич Борису. Интуиция у тебя, брат, фантастическая. Хотел бы свести эти две истории — всем отделом бы концы искал неделю, а ты одну наводку, вторую — и сложилась картинка, срослись корешки. — Да не срослись пока, — покачал головой Борис. — К депутату я запросто не попаду, не моего округа. К брательнику его — и подавно. Да и с чем идти? Не блудит ли ваша нынешняя со своим бывшим? Адвокаты взашей вытолкают, а подозреваемые господа ближайшим рейсом свалят хоть в Нью-Йорк, хоть в Калькутту. И ищи ветра в поле. Нет, тут скорее случайность какая-то, жестокое совпадение, нежели логическая схема. А случайности эти часто следы путают. — Я сейчас попробую свести вектора. Подберезский вынул блокнот и ручку, нарисовал в центре страницы круг, подписал К. Зернов. Рядом второй — А. Зернова. Еще один, поменьше, — П. Зернов. Вдоль боковой линии выстроились значки с названиями Ира Волошко, Виктор Волошко, Иван Волошко, Светлана Ползунова-Волошко. Стрелки-линии соединили Кирилла, Алену, Петьку. От Алены вторая линия направилась к Ирине, от Ирины к ее отцу, от отца к дяде Ивану, от того к Светлане. И от Светланы снова к Кириллу. — Шерше ля фам! — пробормотали Рублев и Бахрушин одновременно. — Получается надо начинать со Светланы. Она непременно укажет на след. — Или запутает так, что времечка уйдет немерено на поиск истины! — сделал комментарий Андрей, пририсовывая вдоль другого края страницы еще одну личность, которая могла бы пролить свет на зловещего стоматолога. Надпись на кружочке гласила — Марина Левко. — Это еще кто? — полюбопытствовал полковник. — Это медсестра, работавшая с разыскиваемым в прошлом году и давшая ему как профессионалу не самую лестную характеристику. — Мы, вообще-то, Сережкину учительницу ищем, а не ее мужа. Если с ней и малышом все будет в порядке, зубной доктор нам ни к чему, пусть им соответствующие службы занимаются… — голос Комбата прозвучал, как всегда, твердо и определенно. Двое других мужчин понимающе переглянулись, Подберезский даже подмигнул, и в этот момент у него запел телефон. — Легка на помине. — Андрей ткнул пальцем в кружок, нарисованный последним, вышел из комнаты, где, сгрудившись за Сережкиным компьютером, бывшие однополчане изучали виртуальные документы. Удивительная штука эта мужская психика. Вроде бы охотники и борцы, любители труднодоступных вершин, а на деле повинуются навязчивому предложению самой себя, если у предлагающей призывный голосок, высокая грудь, тонкая талия и длинные ноги. Мариночка, воркуя в телефон, открыто предлагала встретиться на ее территории и приятно провести время. — Не соврал, приятель, когда заявил, что по медсестрам специализируешься. Два часа назад познакомился и уже в дом приглашен? А вдруг это любовь? — Комбату почему-то было стыдно за незнакомую девчонку. — Два часа назад? — поднял брови Бахрушин. — Тогда, парень, проверь боезапас и изучи пути к отступлению! — Мой боезапас всегда в порядке! — отшутился Андрей, выразительно опустив глаза чуть ниже пряжки ремня. — Медсестре можно простить резвость, но тебе, парень!? Не о растущей потенции речь веду — не мое это дело, а о реальной опасности. Я в высоких чувствах в первом классе разуверился, а вот в женском коварстве убеждаюсь постоянно. А если она тебя не в койку зовет? Ты говорил — красивая, молодая? И спать ей сегодня не с кем? У таких на две недели вперед график составлен и предоплата получена. Осторожно, Андрюша! Я бы, Борис Иванович, подстраховал бойца. По крайней мере, потребовал бы быть на связи и отчет держать по форме. Не расслабляться, алкоголь не принимать, травку не курить… Девица телом будет действовать, а ты умом бери… Это Джеймс Бонд сначала спал с вражескими агентессами, потом в свою веру обращал… Жизнь прозаичней… Барышня будет работать на два фронта, на три, отовсюду стричь купоны, а потом сменит кожу и начнет новую жизнь где-нибудь очень далеко… — Ну, Леонид Васильевич, окатили холодным душем. Ваш профессионализм все усложняет. Я просто познакомился с красивой девочкой, которая знает Кирилла Зернова. И собираюсь расспросить ее о нем. — Слишком много дорожек ведет к твоему Кириллу, чтобы вот так запросто, не принимая мер предосторожности, общаться с его знакомыми. И не делай круглых глаз, Борис. Верю, что учительница твоя — пострадавшая. Но советую и ее проверить при первой возможности. Пора мне, ребятки, шофер заждался… Полковник Бахрушин пожал руки Рублеву и Подберезскому, накинул, не застегивая, темную куртку прямого покроя и вышел. — Значит, так, Андрей, ты двигай к своей малолетке и не забывай, что старший по званию посоветовал. А я подъеду к Ползуновой-Зерновой-Волошко. Адрес есть, только не вышло бы, как с частным медицинским кабинетом. Может, позвонить попробуем? Понятно, что номеров у нее несколько, но вдруг она все трубки в сумке носит и ответит? Номерочек нам Леонид Васильевич подсуетил — рискнем… Но абонент оказался недоступен. Причин тому могло быть множество, поэтому Борис Иванович принял решение лично навестить апартаменты, зарегистрированные на имя бывшей жены Зернова. Заодно и московскую квартирку ее мужа проведать. * * * Виктор Волошко встретился с братом в уютном ночном баре прямо в офисном здании. Местечко было элитно-демократичное. С одной стороны, любой, кто знал о нем, запросто мог зайти, с другой — делалось все, чтобы знал очень избранный и ограниченный круг лиц, а члены этого узкого круга были извещены, кто из них может пользоваться услугами маленькой кофейни, а кому там лучше не мелькать. И временные рамки обозначены — когда это можно делать. Если хозяин здания появлялся с кем-то из своих гостей, сразу прибывали ребята из охраны, а остальные клиенты в течение трех — пяти минут обязаны были прервать трапезу. Когда приходили начальники отделов, другие топ-менеджеры, никому из охраны быть не полагалось. Смешанная компания случалась редко, и больше в рекламных целях. Надолго хозяин среди вассалов не задерживался — максимум на чашку кофе с сигаретой. Бар, как и весь офисный центр, работал круглосуточно. Младший Волошко позвонил старшему в три часа ночи и сам попросил о встрече. Было ясно, что причина из ряда вон выходящая. Они расположились за самым дальним от стойки столиком, практически в темноте, ближе к выходу. Именно так телохранители всегда просят садиться подопечных в полупустых помещениях. Парни-охранники разместились неподалеку, быстро выдворив вон нескольких ночных завсегдатаев-программистов, решивших взбодриться свежим кофейком. — Слушай, Иван, мне сорока на хвосте донесла, что мной ГРУ интересуется. Вчера запрос делали. Большего не знаю, но это точно. Помоги, ты можешь — узнай, в чем дело. Старший пожал плечами — просьба не из легких, задача не из приятных. Но отказывать было не принято: все под Богом ходим, кто знает, с чем завтра самому придется обратиться. Иван молча кивнул, давая понять, что сделает все, что сможет. Но лицо брата оставалось напряженным. Очевидно, это не главное, что заставило его просить о встрече в середине ночи. Было еще нечто, о чем тот не решался сказать. — Не мнись, Витек, не тяни! Время — деньги. Да и спать охота. Не из-за этого ты меня у Светки из-под бока вытянул! Младший запустил пальцы в то, что когда-то считалось шевелюрой, болезненно сморщился, даже застонал, как от острой боли. Он, обычно прямой и резкий, не стесняющийся ни в выражениях, ни в интонациях, мучился, как кисейная барышня, не зная, с чего начать. Старший искренне удивился — это было совсем не в стиле Виктора. — Да говори же! Во что вляпался? Кого боишься? — Давай по пятьдесят, иначе не решусь — нелепая ситуация, самому не верится. И решение яснее ясного, но больно уж дико все! Бармен принес коньяк и повторил два эспрессо. Виктор наклонился вперед и зашептал, как когда-то в детстве, когда мама сажала за один стол делать уроки и требовала не разговаривать.