Картежники, до этого по-волчьи зыркавшие на Гвоздя, теперь на него разве что не молились. Ведь он невольно спас их от крутой расправы. Благодарность очкарика вообще не знала границ. Он, как потом выяснилось, работал на самого Кузнеца, одним из первых на Поволжье приспосабливал высокие технологии к нуждам уголовного мира. И был очкарик сыном родной сестры вора в законе. Да, изнасилуй его картежники, они бы собственными руками и еще одним, исключительно мужским, органом вырыли бы себе могилу. По уголовным понятиям человек, подвергшийся насилию, навсегда опускается в нижнюю касту криминалитета, становится своего рода неприкасаемым. И никакой, даже высший, авторитет не способен изменить эту ситуацию. Понятно, что за несмываемый позор родича Кузнец отомстил бы с особой жестокостью. Не просто убил бы, а заставил перед смертью долго мучиться. Но что до этого очкарику. Клеймо прокаженного осталось бы у него на всю жизнь. Он это понимал и как мог отблагодарил своего спасителя. Да, знал бы Гвоздь, как будут дальше развиваться события, ни за что не стал бы вмешиваться в разборки картежников и очкарика! По делу Гвоздя удивительным образом открылись новые обстоятельства. Лучшие адвокаты, нанятые Кузнецом, вдвое скостили ему срок. После освобождения Гвоздю дали непыльную работенку в группировке Кузнеца. Гвоздь снова оказался на вторых ролях, что не соответствовало его амбициям, но главная проблема заключалась в другом. Он, мягко говоря, не сошелся характерами с бригадиром. Бригадир опасался пакостить в открытую, зная, чьим протеже является Гвоздь, но он собаку съел на подставах. И подставил Гвоздя, а тот сгоряча пырнул ножичком опера, заставшего его с поличным. Мент выжил, а Гвоздь, которому государство от щедрот своих выписало бы как минимум десять лет строгого режима, счел за лучшее отсидеться в плавнях. Он кое-что успел скопить, поэтому рассчитывал выправить новую ксиву и сменить место жительства. Увы, загашник Гвоздя оказался пуст. Возможно, ушлый бригадир каким-то макаром сумел до него добраться. Впервые увидев Солдата, Гвоздь подумал, что сумеет обуздать этого шустрого пацана, подчинить его своей воле. Но Солдат оказался крепким орешком и держал в своих руках все нити, позволявшие команде зарабатывать огромные деньги. Снова Гвоздь выполнял чужие команды. Поэтому слова Комбата пришлись очень кстати. Гвоздь уже подумывал о том, чтобы сковырнуть Солдата. Благо после убийства Щетины команда лишилась выгодного заработка, а запрятанные главарем деньги не давали мужикам покоя. Вдруг Солдат прихватит казну и у свистит в неизвестном направлении? Комбат подлил масла в огонь: — Мне со стороны виднее. Солдат — парень шустрый и себе на уме. Он зачем придумал атаку особняка? Может, и не для мести вовсе. — А для чего? — Сам прикинь. Он же, как командир, не пойдет на штурм в первых рядах. Если дело выгорит, то он убьет своего злейшего врага, а если нет, станет меньше желающих на заначенные бабки. Гвоздь огляделся по сторонам и, хотя они говорили тихо, еще больше понизил голос: — И у меня такие же мысли были. А раз у двоих одно на уме, значит, дело пахнет керосином. Надо делить капусту и разбегаться. Пусть Солдат потом, если захочет, самолично разбирается с Водяным. Вот только он, шакал, запудрил мозги пацанам, все они, кроме Налима, рвутся отомстить за Балыка. — Ну и хорошо, пусть мстят, только без рискового штурма. — А как? — Дай время — придумаю. А сейчас пойду к себе, что-то меня на сон потянуло. Глава 45 Солдат присел рядом с Комбатом и вставил ключ в замок, фиксировавший цепь: — Слушай, Борис, пошли с нами мочить Водяного. Я тебе пятьдесят тысяч заплачу. — Нет. — Пятьдесят тысяч баксов, дурья твоя башка! — Мог и не уточнять, я сразу понял. — Хорошо, сто тысяч. — Знаешь, Солдат, если бы я жаждал денег, то давно бы мог купить тебя с потрохами. — Ты не в курсе, сколько у меня бабла! — А ты даже не можешь вообразить, какие суммы были рядом со мной, только руку протяни. — Значит, отказываешься? — Категорически. Солдат раздраженно сжал кулаки. Сейчас бы сунуть упрямца головой в протоку и подержать две минуты, он бы иначе запел. Жаль, не поможет, только все испортит. Тут человек должен соглашаться добровольно, иначе в решающий момент повернет оружие против своих же. А Борис стоит половины островитян — иначе стал бы Солдат усиленно его зазывать. — Если ты поможешь, уцелеет больше моих людей, — использовал он другой аргумент. — Это не мои разборки. И мне трудно сказать, кто лучше: браконьеры, уничтожающие вымирающих рыб, или жестокие убийцы, лишившие жизни нескольких человек. Но я могу подать тебе одну идею. — Давай, я послушаю, — согласился Солдат. — Ты много говорил о Щетине. Наверняка у него имелось досье на всех местных авторитетов, где указывались их привычки, образ жизни. — Щетина мертв. Какой смысл вспоминать о нем? — Но жив человек, через которого ты поддерживал с ним связь. — Ну и что? — Возможно, он знал, где находилось досье Щетины или хотя бы помогал его собирать. — Хочешь раздобыть компромат на Водяного? Нет, Борис, этого гада я хочу прикончить самолично! — Вот для этого тебе и пригодится досье. Зачем лезть напролом, если можно, используя маленькие слабости противника, застать его врасплох. — Я понял! Ты хорошо придумал, но, боюсь, фокус не пройдет. Сомневаюсь, чтобы у посредника было досье на Водяного. И даже если оно есть, как с ним связаться? Мобильники давно сели, а добывать электричество из воды мы не умеем. — Ты, Солдат, ищешь проблему там, где ее нет. Сплавай в город, сейчас почти в любом городишке есть пункты мобильных операторов. Купи там новый аккумулятор, в крайнем случае позвони связнику с телефона-автомата, назначь встречу. — Действительно! Как я сам не догадался? — удивился Солдат. — Бывает. Ты слишком зациклился на штурме и о другом просто думать не хотел. Солдат поступил в точности так, как говорил Комбат. Через день в старом месте он встретился с подельником убитого авторитета. Как ни удивительно, начал человек Щетины с упреков: — Ты зачем ограбил теплоход? Можно подумать, он перевозил золотой запас Туркмении. И для чего похитил людей? Заскучал на острове, решил развеять тоску? — А тебе какая разница? Можно подумать, это твое судно. — Не мое, но, если говорю, значит, имею на то основание. Зачем звал? Хочешь выправить чистую ксиву? Гони бабки и фотки — будет тебе ксива. — С ксивой успеется. Ты скажи, у тебя есть информация на Водяного? — Я смотрю, ты разошелся! Не слишком ли высоко замахнулся? — Это мои проблемы. И я их решу даже без твоей помощи. — Расслабься! Водяной имел зуб на Щетину, поэтому Щетина собирал о нем информацию. Я знаю, где лежат бумаги, и готов передать их тебе даром. Как говорится, враг моего врага — мой друг. А с друзей бабки не берут. Глава 46 Водяной не любил ходить в театр. Тут он был абсолютно солидарен с Ильичем Первым, утверждавшим, что важнейшим из искусств является кино. «И самым захватывающим», — добавил бы Водяной. Разумеется, за исключением искусства элитных дамочек по вызову, до которых авторитет был большой охотник. Но существовали неписаные законы, частично подменившие старые понятия, которые старались соблюдать криминальные вожди, желая мимикрировать, сменить волчью личину на маску достопочтенного члена общества. Вышеназванный член был обязан иметь или хотя бы демонстрировать определенный культурный уровень. Ему пристало наслаждаться вечной классикой, а не преходящими американскими блокбастерами и убого пошлыми российскими комедиями. Вот и приходилось Водяному время от времени ездить в театр. А уж такое событие, как гастроли одной из столичных трупп, он никак пропустить не мог. Откровенно говоря, спектакли москвичей с каждым разом затягивали авторитета все больше. Но не потому, что его душу начала завоевывать магия высокого искусства. Все гораздо прозаичнее. На гастролях столичные театры играли отнюдь не Шекспира с Чеховым. Чаще всего их репертуар строился на коммерческих принципах, то есть зрителям предлагались спектакли, обязанные их развеселить, потешить, отвлечь от повседневных забот. Очень редко артисты пытались сеять разумное, доброе, вечное — наверное, потому, что сельскохозяйственные работы везде убыточны. Их балаганный стиль вполне устраивал Водяного, особенно после антракта с двумя сотками виски. Новый спектакль был в духе тех, что уже видел авторитет. Его создатели не мудрствуя лукаво использовали безотказный прием, многократно опробованный на зрителях глубинки. Они вложили в уста классических героев современную лексику — разумеется, с преобладанием блатной фени. Нынешний спектакль отличался лишь чудовищной мешаниной, среди действующих лиц мелькали герои не только театральных пьес, но и романов, повестей, даже комиксов. — Мстить или не мстить — вот в чем вопрос, — уныло говорил граф Монте-Кристо, держа в руках череп, из которого торчали длиннющие, как у саблезубого тигра, клыки. — Пить или не пить — вот в чем вопрос, — возникал рядом с ним Чичиков, держа в руках бутылку водки. — Мыть или не мыть — вот в чем вопрос, — вторила им на заднем плане женщина, держа в руках пакет стирального порошка с надписью «От тети Аси». Так и не получив от черепа и пакета ответ на свой вопрос, граф с женщиной исчезали, а на сцене появлялся Бэтмен, волокущий манекен с пропеллером на спине. — Друг, — обратился он к Чичикову, — бросай кирять! Я вчера с корешами принял на грудь литр бухла, утром с бодуна полетел спасать мир, а вместо этого сбил Карлсона. Из-за кулис нарисовался Дон Кихот. Без лошади и Санчо Пансы, зато с огромным копьем наперевес. — О, мерзкий похититель! Ты украл у меня победу, уничтожил чудовище в тот момент, когда я был готов поразить его своим копьем! — набросился он на Бэтмена. — Ё! Я-то удивлялся, почему башка так сильно трещит от какого-то литра вискаря! Оказывается, я не только сбил Карлсона, но и развалил старую мельницу. Как меня торкнуло не по-детски! Нет, друг Чичиков, бросай пить, а то начнется белая горячка и станешь ты одержим маниакальными идеями. К примеру, вместо живых людей решишь накупить мертвых душ. — На! — Чичиков сунул бутылку Дон Кихоту.