На мгновение задумавшись, вызывая в памяти виденный фейс, кивнул: – Ямочка есть. Усов нет. А что – знакомый? Спутница зашипела рассерженной кошкой: – Еще какой! Это Януш Курсецкий. Поручик. Бывший подчиненный моего отца. Я удивился: – Какая-то амурная история? Ласточкина в возмущении вытаращилась: – С этим негодяем?! Нет! – помолчав, решительно продолжила: – И вот еще что… Вы мне предлагали возможность стажировки у вашего хирурга. Я всё обдумала и даю свое согласие! Давайте сейчас зайдем ко мне, я соберу вещи, и сразу поедем на базу. Мы ведь уже завтра уезжаем? Вот это поворот! Чего это она так взволновалась? Получается, что сейчас охота вовсе не на меня идет. И деваха готова на всё, лишь бы побыстрее сделать ноги отсюда. Но из этой ситуации надо извлечь максимум, а то хрен потом из Ласточкиной ее тайну выковыряешь. Поэтому, цыкнув зубом, возразил: – То, что согласна, это хорошо. Но теперь я не согласен. Запомни, девочка, – никогда нельзя оставлять проблему за спиной. Рано или поздно она вылезет в самый неподходящий момент. Так что давай рассказывай, что там тебя гнетет? Кусающая губы девчонка тоже перешла на «ты»: – А ты считаешь, что сейчас самое время для рассказа и решения? Я кивнул: – Почему бы и нет? Мы настороже. Мы вооружены. Противник, судя по его судорожному подпрыгиванию, в легкой панике. Сейчас я его быстренько повяжу, и все закончится. Только ты мне дай краткий предварительный расклад, из-за чего буза? Может, он тебя просто на свидание пригласить хотел, а я его тут раскладывать начну… Немного подумав, девушка кивнула сама себе и, как я просил, коротко пояснила, что любовные романы здесь вовсе ни при чем. Оказалось, что папа (Михаил Михайлович) был не просто военным интендантом, а еще и финансистом. Служил «товарищем» начальника в отделе, через который проходила какая-то часть оплаты за вооружения, поступающие от союзников. И работалось вполне нормально, но в сентябре семнадцатого несколько траншей зависли на промежуточных счетах. Сумма достаточно солидная – исчисляемая в миллионах рублей золотом. А тут еще и пришедшие к власти красные всех служащих разогнали, не вникая в то, кто там и чем занимался. Уяснив, что спорить и объяснять что-то вчерашним крестьянам совершенно бессмысленно, папа с начальником покинули службу. Но документы с названиями банков, номерами счетов и кодами они разделили и унесли по домам. Исключительно, чтобы столь ценные бумаги не пропали и не были сожжены в печке подмерзающим пролетариатом. В этом месте я с трудом сдержался от скептического хмыка. Не знаю, может, этот Михаил Михайлович был кристальной чистоты подвижником. Может быть даже, он решил сохранить те деньги для будущего законного правительства (тогда ведь большевиков как власть никто всерьез не воспринимал). Только мне – цинику, пережившему девяностые, виделось совершенно другое. Мнилось, что два небольших винтика государственной машины, пользуясь невообразимым бардаком, решили хапнуть куш. Сразу такой – чтобы голова закружилась. Чтобы и внукам хватило. С другой стороны, возможно, я не прав, потому как люди разные бывают… Вот мне Жилин про одного такого рассказал. С виду вроде – большевик большевиком, а Иван к нему со всем уважением. Я удивился, и Седой поведал, что Александр Дмитриевич Цурюпа в нашем времени, будучи наркомом продовольствия РСФСР, когда с продуктами дело было совсем швах, в голодные обмороки падал. Нарком, мля, продовольствия! Которому в голову не приходило не просто отщипнуть от тех миллионов, что через его руки шли, а себе хоть как-то обычную пайку увеличить. Это, однако, показатель. И не стоит судить человека заранее. Вдруг ее папаня и в самом деле за державу радеет? Наверное, поэтому я удержался от хмыка, продолжив слушать Ласточкину. И та поведала, что в октябре папа узнал, что его командир был убит на своей квартире. А еще через неделю уже к нему самому на улице, подошел бывший подчиненный – поручик Курсецкий с еще каким-то мужчиной (по обличью офицером), предложив добром отдать документы. Папе удалось от них свалить. Вернувшись домой, в красках описав все произошедшее, он дал распоряжение дочери немедленно перебираться на квартиру в доходном доме. Сам же помог собрать чемодан с вещами, имеющиеся ценности и в тот же день перевез Елену на новое местожительство. Там дал инструкции – все прежние связи порвать и месяц никак себя не проявлять. Желательно вообще из дома не выходить. За это время он успеет обосноваться в Чите и, вернувшись, вывести дочку не в неизвестность, а в новый дом. Затем, оставив деньги, которых с лихвой хватило бы и на пару месяцев, родитель убыл. И все было бы хорошо, только ведь постоянно в четырех стенах находиться – это же с ума сойти можно! Но дисциплинированная Ласточкина целый месяц крепилась. Она даже нашла тетку, которая приносила ей продукты. Одна проблема – не через тридцать дней, не через сорок от Михаила Михайловича никаких вестей не было. Цены при этом росли, и деньги кончались быстрее, чем можно было предположить. Пришлось идти в ломбард, чтобы сплавить часть украшений. Потом еще, и еще. Да и было-то тех украшений – горстка… В общем, к декабрю у нее почти ничего не оставалось. За съемную квартиру тоже нечем было платить. Тогда она решила вернуться в родные пенаты. Рассчитывая, что за это время искатели миллионов либо сгинули, либо уехали, либо потеряли надежду на успех. Но нарвалась на засаду. Точнее говоря, когда ключ к замку не подошел, и она задумчиво разглядывала дверь, та неожиданно сама открылась, и появившийся мужчина поинтересовался, чего ей надо. А после ответа – что это ее дом, радостно воззвал к Деве Марии и, схватив девушку, затащил ее внутрь. Там, бросив на диван, пригрозил зарезать, если она немедленно не скажет, где находится ее папаша, или не проводит к нему. И настала бы Ласточкиной крышка, если бы не ее умение пользоваться пистолетом. Засадник наличия оружия у девушки совершенно не ожидал, поэтому стал трупом. А Елена на какое-то время зависла. С одной стороны, радовал факт самого вопроса про папу. Значит, эти подонки его так и не поймали. С другой стороны, почти трехмесячное молчание навевало невеселые мысли. В стране творился такой бардак, что жизнь человека не стоила практически ничего. И жив ли отец, тоже непонятно. Зато сейчас она твердо поняла одно – в Питере ей ловить совершенно нечего. Поэтому без промедления приняла решение двигать к бабушке в Москву. Лежащие на столе золотые часы бандита послужили отличной оплатой за билет, и вскоре Лена оказалась в первопрестольной. Вот только, похоже, и здесь ее каким-то образом нашли… Весь рассказ уложился буквально в десять минут, и со стороны мы походили на воркующих влюбленных. Ну а меня заинтересовала одна вещь. Больше полугода она спокойно здесь жила, а вот буквально сразу после запроса в питерское ЧК ее находят бандиты? Как там говорил страдающий излишеством жеманных жестов ведущий: «Совпадение? Не думаю». Вот и я не думаю. Ну да ничего – разберемся. А теперь пора действовать. Наклонившись ближе к замолкшей девчонке, я сказал: – Опиши в двух словах планировку своей квартиры. Где какие комнаты, кладовки и так далее… Тут она уложилась вообще в минуту, и я приказал: – Сейчас ты меня целуешь и идешь к парадному. Заходишь внутрь, но в квартиру не поднимаешься. Приготовь свой «браунинг» и жди меня. – А ты? – А я сначала с тем кадром разберусь. Благо людей на улице мало… Ну что – готова? – получив кивок, наклонился ближе, шепнув: – Работаем! И дерись оно все конем! Даже если мы сейчас ошибаемся, и извозчик окажется совершенно посторонним человеком, то свой поцелуй я уже получил, да и тайну Ласточкиной узнал. А то меня ощущение недосказанности про папу с первого дня давило. Нет, она и теперь явно что-то недоговаривала, но ощущение глобальной брехни пропало. Ну а все прочие недосказанности мы разъясним, так сказать, в процессе дальнейшего знакомства. А теперь пришло время действий. Встряхнувшись, помахал уходящей девушке рукой, после чего повернулся и, вроде как лишь сейчас увидав пролетку, громко крикнул: – Извозчик! Сидящий на козлах подпрыгнул и, хлопая глазами, посмотрел в мою сторону. Я же, быстро перейдя через дорогу, полез в коляску, бросив: – Давай в Чашинский переулок! Плачу вдвое! На что получил ответ: – Никак невозможно-с. Прошу прощеньица. Я тут барина жду… А голос такой глубокий, бархатный. Ну мля, прямо извозчицкий… И на запах лошадиного пота от армяка накладывается легкий дух одеколона. Интересно, куда же ты, милок, настоящего водителя этой пролетки подевал? Ничего, и это тоже узнаем. А сейчас ничего не отвечая, сделал вид, что, ругнувшись, собрался выходить, а сам кулаком рубанул по затылку мгновенно обмякшего парня. У него на башке лишь картуз был, поэтому удар прошел так, как надо. Подхватив тело и рывком сдернув его на заднее сиденье (ну уснул человек – бывает), сам бросил взгляд вокруг. Мои действия никого не заинтересовали. Точнее говоря, их никто не увидел. Группа мастеровых уже прошла, а пацаны с другой стороны улицы были слишком увлечены игрой. После чего я быстро проследовал в подъезд, уточнив у замершей возле лестницы Ласточкиной: – Окна квартиры у тебя куда выходят? Дорогу с них видно? На что та четко ответила: – Нет, не видно. Там деревья мешают. А что с Курсецким? Я отмахнулся: – Без сознания. – И поднимаясь по лестнице, тихо продолжил инструктаж: – Открываешь дверь и сразу пропускаешь меня вперед. Сама приготовь оружие и иди следом. Напевай при этом. Желательно сильно фальшивя. Лена аж с шага сбилась: – Что напевать? Зачем? И почему фальшиво? Пришлось пояснить: – Если в квартире кто-то есть, то он тебя услышит. Услышав, как именно поёшь, сразу подумает, что ты одна. Спутница прищурилась: – Думаешь, ко мне кто-то проник? – Ну кого-то же тот офицерик ждал в пролетке? Давай сразу исходить из худшего. – И поднявшись на несколько ступенек, шепотом приказал: – Так, всё. Открывай, впускай меня и начинай вокал… Ласточкина послушно вставила ключ и, один раз щелкнув замком, бешено посмотрела на меня, одними губами прошептав: – Должно быть два оборота… – И тут же вполголоса замурлыкала: – Гори, гори, моя звезда. Звезда любви приветная… Отметив, что голос у нее даже не дрожит (вот где выдержка!), я скользнул вперед. Так – коридор. Упирается в кухню. Дверь закрыта. А слева по коридору отрытая дверь, в зал. И в этой зале, за столом, находился посторонний мужик, ехидная улыбка которого при виде меня моментально увяла. На небольшой тахте вразвалку сидел еще один хмырь, явно босяцкой наружности. Увидев вошедших, он было попытался дернуться, но заглянув в провал ствола, молча выставил ладони перед собой. Сдвинув вошедшую следом Лену, чтобы она не маячила в дверном проеме (хата-то еще не осмотрена), сам тоже сместился вдоль стены и спросил: – Кто еще есть в квартире? Гости продолжали потрясенно молчать, поэтому, чуть качнув пистолетом, приказал: – Встать сюда. Руки на стену. Ноги раздвинуть. – После чего обратился к Лене: – Контролируй их. Чуть шевельнутся – стреляй не задумываясь. А я остальные помещения проверю. Та ответила: – Хорошо. Но там лишь кухня и уборная. А вход в спальню – вот он. – Понял. Быстренько осмотревшись и не найдя посторонних, вернулся в зал. После чего обыскал пойманных. У босяка оказался нож, связка отмычек и потертый «Велодог». Второй порадовал ухоженным наганом да целой кучей мелкого карманного барахла. Также нашелся имперский паспорт на имя Виктора Казимировича Билецкого. Надо же как – сплошные поляки. Тот – Курсецкий, этот – Билецкий. Урка вот только несколько выбивается из стройных рядов ясновельможных панов. Общей щетинистостью да потертостью. Тут и к гадалке не ходи – обычный представитель местного криминалитета. Не разделяя визитеров по национальному признаку, связал руки обоим и пригласил всех на выход. Щетинистый, тот как-то с самого начала повел себя правильно. Не бузил, не брыкался. Единственно, что сказал: – «Ша, паря, ша! Ты токмо не шмаяй…» А вот Билецкий даже попробовал возмущаться, задавая при этом коронный вопрос: «А ты ваще кто такой?» Но получив расслабляющий удар по почкам, на какое-то время заткнулся. Зато теперь опять начал шуметь. Ну и еще раз заполучил. Только помимо удара, заимел еще и кляп из своей же кепки. Мне вовсе не нужно было, чтобы, выйдя во двор, он начал орать, создавая ажиотаж. Поэтому и поймал затычку с напутствием: – Дернетесь или шуметь станете – вырублю нах! Дальше тушкой поедете… Урка решился на вопрос: – А ты нас куды чичас? Я усмехнулся: – Да тут недалеко, до пролетки. Там ваш третий кент уже заждался… Услышав про пролетку, Билецкий поник. Да и щетинистый лишь печально вздохнул, после чего мы переместились на улицу. Какая-то тетка, несущая несколько поленьев к парадному, при виде процессии застыла с открытым ртом. Мальчишки тоже прекратили игру и сопровождали нас плотной кучкой, высказывая на ходу разные предположения. Основное из них сводилось к тому, что дядька военный поймал известного домушника Филимона Палого с подручным. Не знаю, уж чем местный Филимон прославился, но галдящей стайке этот вариант очень понравился. Правда, с пацанвой случился ступор, когда «дядька военный» скинул с сиденья пролетки вроде как уснувшего извозчика. Краем уха ловил при этом реплики: «Батюшки светы, дык он не спит! Ён, наверное, померший!» и возражения: «Дурень! Пошто помершему руки за спиной крутить? То не померший. То сомлевший. И истинно вам говорю: енто налетчик – Витька Ноздря. Видал кака у его носяра?..» Под этот гомон уложил так и не очухавшегося Курсецкого между сиденьями, остальную парочку посадил сзади и ненавязчиво поинтересовался у Ласточкиной: