– Дальше не помню… Ну правильно, там ведь в тексте и про польских панов, и про псов-атаманов. Да еще и про наркома. Так что сейчас я очень вовремя остановился. Но Буденный на мои слова не очень-то повелся. Наоборот – торжествующе захохотав, он подытожил: – Как же – «не помню»! Так и скажи, что еще не придумал! Или ты считаешь, что хучь кто-нибудь сомневается, что все те песни твои? – и видя, что я не реагирую, добавил: – Вот одно не пойму, Чур, и чего ты такой стеснительный? Другой бы об том на каждом углу кричал, а ты словно барышня-смолянка мнёшься да морщишься. Характерником тебя назвать – злишься. Стихотворцем – кривишься. Что тебе не так? Пришлось возразить: – Я не стеснительный. Я просто вежливый. И даже где-то деликатный. Славы не ищу… На что в ответ снова получил смех: – Ой, вы гляньте на него! И словечко-то какое придумал! Деликатный… Особливо когда мы на кулачках в Севастополе соленых гоняли, твоя деликатность так и перла! Или когда на немецкую лаву с одним пистолетиком впереди всех понесся, уж так деликатничал, так деликатничал… А уж насколько ты вежливый, пушшай дроздовцы расскажут. В общем, Буденный обсасывал малоприменяемые в нашей среде слова почти до самого лагеря. А я не мешал. Радуется человек и пусть радуется. Тем более, дело мы большое провернули. Еще не до конца, но сомнений в успехе уже нет. В общем, кивал я, кивал на разные подколки, но после очередного перла Семена подпрыгнул: – Стоп. Повтори – как ты сказал? Буденный даже сбился: – Я говорю, что у нас получается цельная бригада таких вот «вежливых ухорезов», наподобие тебя. А что? Ощерившись широкой ухмылкой, я довольно гыгыкнул: – Не… ничего. Просто мне это очень понравилось. Ну а что? Первая Краснознаменная бригада морской пехоты «Вежливые люди»! Как звучит? А? Нет, ну в самом деле – звучит! И пусть сейчас никто (кроме Жилина) не поймет этого прикола, но достаточно того, что я его знаю. Так что нехай это понятие появится почти на сто лет раньше. Ведь вежливость – это такая вещь, что точно никому не помешает… Глава 9 Начарт Холмогоров своей колченогой суетой сильно напоминал того гнома, который женился на великанше и теперь бегал по ее телесам, крича в перевозбуждении: «И это все мое?!» Причем в основном он крутился вокруг трех грузовиков с орудийными платформами и встроенными снарядными ящиками. Остальные, к слову сказать, от него не очень-то отставали. Там, блин, всем хватило. Даже Самурскому, нашему Айболиту, достался специально предназначенный для раненых санитарный автомобиль. Про тыловиков, просто истекающих слюной и брызгающих кипяточком при виде гор снаряжения с амуницией, я вообще молчу. Правда, всех своих сразу предупредил: нам отходит законная десятина. Не более того. А остальное придется отдать на нужды Крымского фронта. Правда, и этой десятины было выше крыши. Хотя некоторым все мало… Я вон уже наблюдал, как Михайловский лично, воровато оглядываясь (вот тебе и дворянин чуть ли не со времен Рюрика!), ныкает в свои броневики патронные ящики и какие-то пулеметные зипы. И главное, это помимо всего того, что ему уже было выделено. А бедный Мага вообще впал в ступор. Немцы ведь злата-серебра не оставили. Исключительно строго утилитарные вещи. Поэтому несчастный «чех» не знал, за что хвататься при определении своего бакшиша и «командырской долы». Потом вроде успокоился, выбрав почти новенький «Руссо-Балт», доставшийся в свое время фрицам в виде трофея. Но когда я сказал, что машину передадим в распоряжение комфронта, горец снова озадачился до невозможности и, печально вздыхая, принялся освобождать нутро машины от уже натащенных туда ништяков. При этом вначале у меня мелькнула мысль подарить авто Сталину. Ведь с ним надо дальше сближаться? Надо. Раз уж решили оставить в живых. Вот и будет шикарный презент. Но по более зрелом размышлении я отказался от этой мысли. Ведь насколько успел узнать Виссарионыча – чутье у него реально волчье. Моментом заподозрит в каких-нибудь тайных намерениях. Да и вообще – подобный подарок сильно смахивает на подхалимаж. Так что – нафиг! Мы сейчас с ним на равных, и нельзя давать ни малейшего повода себя хоть как-то принизить. Вот, по-моему, Жилин, как-то не так себя изначально повел (видно, от послезнания уважение к «вождю» сказалось) и теперь укорот на «дядю Джо» найти не может. А у нас пока твердый паритет в спорах. Правда, один раз чуть не подрались, но «чуть» не считается. Он тогда стакан вместе с подстаканником смял (руку при этом порезав), а я без всякого членовредительства ударом отломил уголок стола. В общем, оба показали горячность натуры и непримиримость позиций. Ну а потом как-то нормально пошло. Так что никаких подарков усатому не будет и «Руссо-Балт» уйдет в штаб фронта. В общем, у нас было почти два дня на отбор необходимых вещей. А на третий день бригада соединилась с остальными частями Красной армии. Вернее, наш дозор перехватил посыльного, который пригласил командование бригады к Сазонову. Комфронта расположился в бывшем штабе кайзеровской дивизии и встречал морпехов с оркестром. Вот в буквальном смысле – не успели мы подъехать к зданию, как небольшая толпа музыкантов в форме, с трубами, флейтами и барабанами всполошилась и, быстренько построившись, грянула «По улице ходила большая крокодила». Причем, блин, как раз в тот момент, когда мы стали выгружаться из машины. Не ожидая подобной засады, я чуть не упал, поэтому появившегося на крыльце Сазонова встретил тихой руганью и весьма раздраженным взглядом. Тот даже смешался на секунду, но потом, поддержав под руку, поинтересовался: – Не ушибся? – и почти без паузы поприветствовал: – Ну, здорово, товарищ Сварогов! Тут же крепко облапил, похлопывая по спине. А позже, отстранившись, сделав широкий мах в сторону наяривающего оркестра, добавил: – Вот! Смотрите, как героев встречают! С музыкой, как положено! Я, еще не отошедший от потрясения, сварливо поинтересовался: – А что за хрень они дудят? Почему «Большая крокодила?» Артем Михайлович удивился: – Какая еще крокодила? Это марш «Дни нашей жизни»[21]. – Но тут до него дошло и, усмехнувшись, комфронта продолжил: – Понял, про что ты. Просто это тот марш, где наши ухари почти не фальшивят. Еще раз глянув в сторону военных лабухов, я пробурчал: – Лучше бы они «Прощание славянки» так выучили… И с этими словами мы все прошли внутрь. А там, разместившись за большим столом, я стал подробно докладывать о своих действиях, приведших к получению столь богатых трофеев. В принципе, в штабе и так про это знали (радиограммы каждый день высылались), но одно дело – сухие строчки бланка и совсем другое – живой рассказ. Потом планировался митинг, но, когда народ, гремя стульями, направился к выходу, в кабинет проник какой-то очкарик с бланком сообщения в руках. Найдя меня взглядом, он козырнул и сообщил: – Товарищ Чур, вам радиограмма от товарища Жилина. Только что получили. Сказано – лично в руки. Вот здесь распишитесь… Поставив закорючку в журнале, я вскрыл бланк. Хм… действительно от Ивана. Тут без подвоха. Во всяком случае, все необходимые знаки присутствовали. А в телеграмме говорилось: «Просьба обдумать возможность ближайшее время силами бригады осуществить взятие и удержание Одессы период пятнадцатого двадцать пятое октября. При наличии возможности немедленно радировать». Покрутив сообщение в руках, я завис. Вот те нате, хрен в томате. Насколько я знаю, после ухода немцев часть войск фронта остается для контроля территории. А большинство, объединившись с остальными частями Красной армии на юге, идет давить казачков атамана Краснова. При этом я как-то предполагал, что мы в первых рядах на пронемецкого урода двинем. Но сейчас Жилин зачем-то кидает на Одессу. При этом, судя по радиограмме, всего на десять дней. Интересно даже, чего он там придумал? Тем более что Одесса не какой-нибудь Харьков, где все достаточно ясно и понятно. Фиг вам! Ныне это довольно странное место, сильно напоминающее картины Пикассо, при взгляде на которые у нормальных людей едет крыша. Сами посудите – судя по логике, власть там железобетонно должна быть у Украинской директории. В тех местах даже третий Херсонский корпус крутится, для подтверждения легитимности «небратьев». Правда, есть крупное «но». Это соединение было постоянно раздираемо внутренними противоречиями, так как большей частью в него входили офицеры, топящие за «единую и неделимую». То есть без России себе жизни не видящие. Но при этом какое-то количество офицерья анус было готово порвать за самостийную Украинскую державу. Их было гораздо меньше, зато «самостийники» отличались большей голосистостью, имея полную поддержку киевской администрации. И хоть харчевались все из одного котла, согласием в этом корпусе и не пахло. Кто там еще был? Буйствующие в начале года представители РумЧерОда[22] свалили кто куда с приходом немцев. Так что их можно не учитывать. В городе отирались также представители Совета рабочих депутатов. Кто-то в подполье, а кто-то и нет. Но от этих настолько ничего не зависело, что их даже немцы не трогали. Сами депутаты влачили жалкое существование и с голодухи еще месяца два назад хотели самораспуститься. Правда, тут Советское правительство спохватилось и заслало тайных эмиссаров с несколькими саквояжами «катенек». Да-да, в городе почему-то до сих пор наибольшим доверием пользовались именно царские деньги. Так что, получив вспомоществование, представители Совета вроде как ожили, но при этом (видно, по привычке) вообще никак и никуда не высовывались. Не вошедшие в третий корпус разночинные военнослужащие, которых тоже хватало, в основном были местными. Обосновавшись в городе, они грели пузо и, проедая последние бабки, лениво размышляли, надо ли идти к белым своим ходом или лучше прямо на месте дожидаться прихода Деникина? Судя по неспешности раздумий, в бой (с кем бы то ни было) они не рвались, предпочитая разговоры действиям. В виде вишенки там же присутствовали еврейские дружины самообороны (довольно крупные), а также просто бандиты. Тех вообще никто не считал, хотя это была сила, по совокупности наверняка превосходящая тот самый Херсонский корпус. Разве что без артиллерии. Хотя кто этих уркаганов знает? Может, и пушки у них тоже заныканы… Но основную шишку держали немцы. Во всяком случае, в Одессе были представители их командования, и при фрицах жители старались вести себя более-менее прилично. Хотя разборок в стиле «а-ля девяностые» хватало. Ведь как я уже говорил, бандитов никто не считал, а город-порт даже в кризисе подразумевает огромный денежный оборот. То есть там явно было, что делить и кого прогибать. Только вот теперь немцы уходят, и теряется хоть какая-то реальная сила, которая сдерживала бурные порывы души аборигенов. И Седой предлагает мне лезть в это кубло? Офигеть! Даже в Севастополе на первых порах было проще, хотя бы потому, что я знал, к кому обратиться. А тут? К рабочим депутатам? Но как я понял, они настолько нерасторопные, что даже себя обеспечить не могли. То есть особым авторитетом не пользуются. Конечно, буду с ними работать, но особой надежды нет. С другой стороны, надо взять город всего на десять дней (вот почему именно на десять?) и потом уйти. Можно это сделать? Ну… в общем-то да! Ладно, значит, от этого и будем плясать. Единственно, что тут расстояние под триста верст, а железку мы намедни своими руками попортили (за что железнодорожники уже наточили на меня большой ядовитый зуб). С другой стороны, от Николаева точно есть пути, которые чуровцы не трогали. Но там может быть замятня как с паровозами, так и с вагонами. Фрицы ведь наверняка все подчистую выгребли. Так что надежнее всего рассчитывать исключительно на собственные силы, двигаясь своим ходом. И в принципе, не сильно торопясь, дня за три-четыре прибудем на место. Да пусть даже за пять! Или вообще сделать ход конем, совершив высадку с кораблей. С этих, которыми мы уже пользовались. Как их там – Эпи… Эпильди… мля… в общем, с десантных посудин. А что – транспорты подойдут к берегу километрах в двадцати от города и – ага! Хм… блин. Тут тоже засада имеется. Это же не БДК[23], и на любой пляж они не пристанут. Места надо знать. Да и без разведки соваться как-то бздливо. Ну и плюс ко всему погода может подкачать. Как я уже говорил, последние два года шторма почему-то раньше начинаются. Вроде в межсезонье, но со сдвигом недели в три. Так что теперь самый пик непогоды, и надо ловить дырочку, когда волны хоть на пару суток стихнут. Это периодически случается, главное момент уловить. Поэтому оба варианта (морской и сухопутный) имеют свои плюсы и минусы. Тут просто надо подумать, что для нас будет лучше… Повернувшись к вопросительно глядящему на меня Артему Михайловичу, я спросил: – Как у нас с запасами горючего и ГСМ? Не растащили? Тот мотнул головой: – Нет. Товарищ Сталин держит этот вопрос на личном контроле. – И после небольшой паузы добавил: – Мы все понимаем, что для вас мобильность это вопрос выживания. Поэтому цистерны уже прибыли. А что такое? Угу… и от немцев тоже нехилый запасец остался. В общем-то нам и его вполне хватило бы, но запас карман не тянет. Так что должно быть нормально. Кивнув, ответил: – Просто СНК предлагает бригаде идти на Одессу. Интересно, зачем? Сазонов озадаченно крякнул: – Странно… Сейчас с Красновым основная рубка будет, и я думал, что большую часть бойцов с нашего направления туда кинут… Задумчиво почесывая щеку, поддержал комфронта: – И я так думал. Но у командования какие-то свои мысли появились. Поэтому предлагаю пойти к радистам и выяснить, на кой хрен нам сейчас «жемчужина у моря» понадобилась. Ну что тут сказать? Пошли и выяснили. Правда, процесс затянулся, так как слать радиограммы это тебе не по телефону поговорить. А узнав причину дальнего похода, мы с Сазоновым лишь глазами захлопали. Просто до сведения доводилось, что в указанное время ожидается в Одессу разовое прибытие порядка пятнадцати тысяч солдат из Русского экспедиционного корпуса. В основном тех, кого галлы за революционные настроения отправили чуть ли не на каторгу в Африку. Но наши дипломаты-переговорщики, получив жестких люлей от Жилина, из шкуры вон вылезли, зато отбили своих. И все у них получилось, только вот говнистые французы пунктом прибытия избрали Одессу, ни о чем другом слушать не желая. Ну понятно, доставь пароходы с людьми в Севастополь, так эти бойцы (пусть и не все) сразу резко усилят боеспособность Красной армии на юге. А вот в Одессе они будут почти безопасны, потому что особо буйных да идейных спецслужбы УНР арестуют, часть вояк распропагандируют, а остальная часть просто рассеется по пути домой. Кто-то, конечно, попадет к московитам, но это будут жалкие крохи. Вот наши и решили сделать ход конем. В смысле – Чуром. При этом мне слезно рекомендовалось, чтобы к моменту прихода кораблей в городе не было сильных боев. А то, дескать, французы, используя бои как отмазку, могут отвернуть. Ну а выход с Одессы воинов-интернационалистов и бригады морпехов планировался уже нашими кораблями, так как железку к тому времени наверняка плотно перекроют. Пока я чесал репу, Артем Михайлович, все время находящийся рядом, спросил: – Мы чем-то помочь можем? Может, пару броненосцев дать? Для артподдержки. Мотнув головой, ответил: – Дело хорошее, но… В общем, шмалять по направлению они могут. Только там с меткостью проблемы. Братва-то грамотных «драконов» вырезала и теперь «артелью» с одинаковым успехом может накрыть как чужих, так и своих. Да и город разносить нельзя. Так что, Артем Михайлович, придержи их пока в резерве. Если сильно прижмет, то, конечно, воспользуемся помощью флота, но пока – отставить… Немного поспорив по этому поводу, двинули на притомившийся в ожидании руководства митинг. А ближе к вечеру, озадачив свой комсостав новой вводной, я встречал прибывающий санитарный поезд, в котором приехала Елена свет Михайловна. Там товарищ Сталин сообщение прислал, что мою зазнобу лично в поезд посадил и охране наказ дал. Сам он в Армянском Базаре по делам задерживается, но Ленка, судя по всему, его так придавила, что усатый решил от греха подальше отпустить жену к мужу. И вот теперь пыхтящий паровоз, подтянув вагоны к деревянному перрону и выпустив белые усы пара, остановился. Приготовив большой букет, я глянул на низкое небо (мелкий холодный дождь к этому времени прекратился) и бодрым шагом двинул к штабному вагону. Ну а потом… хотел бы сказать, что были радостные взвизги, бурные объятия и жаркие поцелуи. Но не скажу, потому как смолянка Ласточкина свои чувства выдавала лишь блеском глаз. А так, под множеством заинтересованных взглядов, она, получив цветы, чинно прижалась и клюнула меня куда-то в край губы. Я вначале не понял юмора, но потом дошло, что это и есть демонстрация того самого «воспитания благородных девиц». Тем более что чопорность держалась ровно до того момента, как за нами закрылась дверь в хату. А потом, стоило Лене понять, что в доме мы одни, я получил все и даже с лихвою. В общем, ночь получилась бурной. Ну а уже утром, пока я расслабленно поглощал завтрак, меня взяли за горло. То есть вот так вот, нежной, маленькой женской ручкой за щетинистую глотку. Мягко, но неотвратимо, как только женщины умеют. Разговор вроде был ни о чем, но потом как-то незаметно я осознал, что мне рассказывают, как ей одной было неуютно и одиноко. А потом еще и страшно, когда она обнаружила слежку в виде двух диких горцев. Я возмущенно возразил: – И вовсе они не дикие! Леча на пондаре классно играет, а Умар почти понимает по-русски. Стреляют парни очень даже неплохо. Опять-таки – родственники Маги. У них свои дела, но Чендиев родне приказал в случае чего за тобой приглядеть. Григоращенко и Сталин о них знали… Ленка фыркнула: – Ага. Только вот я не знала! Ты представляешь, как я испугалась, когда поняла, что эти два абрека не просто так ходят, а следят за мной! И главное – наших ребят нет! То они всегда сопровождали, а тут дела не позволили. Я же тех горцев чуть не застрелила! Уже пистолет достала! Хорошо тот, у которого борода рыжая, сразу руки поднял и издалека кричать начал: «Тшур приказ свой женщин помогат!» Но я их на мушке держала, пока патруль не подошел. Потом и наши прибежали. А позже все разъяснилось…