Глава 44 Пол сделал это на праздновании своего дня рождения. Мне тогда было тринадцать. День рождения у него в июне, и он пригласил всех из того участка, в котором работал в тот момент. Весь день шел дождь. Гости – в основном полицейские со своими женами – набились в гостиную, и Пол усердно пил. Лицо у него раскраснелось больше обычного, и он находился в отличном настроении, что всегда было для меня облегчением, хотя полностью я никогда не расслаблялся. Никогда нельзя было предугадать, когда его настроение изменится. Потеряв Пола из вида, я разговаривал с Джерри и Изабель у столика с напитками. Джерри открыл несколько банок пива и протянул одну мне. Принимая пиво, я услышал прямо за собой голос отца: – Это преступление наказывается арестом. Я обернулся, готовый отшутиться, но у него в руке был прозрачный пакетик. Неделю назад школьный приятель дал мне немного «травки». Мы чувствовали себя очень храбрыми и опасными, неумело скручивая «косячки» у него в саду. Не помню, чтобы марихуана на меня подействовала. Подозреваю, мы были слишком перепуганы и не затягивались. Но то, что осталось, я принес домой и с гордостью спрятал в спальне. Должно быть, Пол что-то унюхал, когда я вернулся домой, и дождался этого момента. – Ты заходил ко мне в комнату, – сказал я, перекрывая общий смех. Пол отобрал у меня пиво. – Ты арестован. – Он положил свою тяжелую лапищу мне на плечо. – Руки! – Ну же, – попробовал я обратить все в смех. – Руки! Протяни свои долбаные руки! Ты мнишь себя над законом – слишком хорош для всего этого? Преступник есть преступник. Ты не заслуживаешь чести быть Блэкли! Изабель попыталась остановить его, но Пол был неумолим. – Росс Мэттью Блэкли, у тебя такой вид, твою мать, будто ты сейчас обоссышься. Прекрати вести себя как хлюпик! Он отстегнул от ремня наручники. Кто-то хихикнул. Пол защелкнул один браслет, умелым движением развернул меня и защелкнул второй у меня за спиной. Наручники сильно впились мне в запястья, но боль не имела значения: главным было то, что я стоял, скованный наручниками, а половина приятелей Поля смеялись. – Ну ладно, а теперь сними их, – сказала Изабель. Джерри положил руку ей на плечо. – Повеселились, и хватит, Пол. – Вот как поступают с несовершеннолетней шпаной, полагающей, что ей дозволено сношать закон, – ответил Пол. – Пол, сними наручники. – Я их сниму, когда он этого заслужит. Я собрался было подняться к себе в комнату, однако Пол преградил мне дорогу. – Оставайся здесь и принимай то, что тебе причитается, – сказал он. – Оставайся здесь, твою мать! Или ты собираешься расплакаться? – Я не заплачу, твою мать! – Это ради твоего же блага. Искупление, Росс. Ты останешься здесь ради своего собственного блага. И я ходил со скованными за спиной руками и заводил разговоры с гостями – точнее, пытался. Через полчаса подоспели задержавшиеся молодые полицейские, и Пол показал меня им. Я помню, что они смеялись, но не уверен, что это действительно было так. Определенно, кому-то из них должно было быть не по себе. После того как все гости разошлись, Пол достал ключ, подержал его и бросил на пол, среди крошек и мусора, в зловонном перегаре скисшего вина и пива, и мне пришлось поднимать ключ скованными руками и мучительно долго отпирать наручники. «Жестокость из лучших побуждений», – назвал это Пол. Я вышел на улицу под проливной дождь и зашвырнул их, наручники и ключ, как можно дальше в соседский сад. Пол больше не спрашивал у меня, куда они подевались. * * * Мы едем к расположенной в полумиле пивной. Это меланхолическое пустое заведение, даже в снегопад воскресным вечером. Очевидно, случайные люди сюда не заходят. Веселая музыка из электронного автомата только делает атмосферу еще более унылой. Я протягиваю Бексу деньги, чтобы он купил себе пинту пива, а сам сажусь за стол и жду, когда начнет действовать укол. Бекс возвращается с пивом и садится напротив, наблюдая за мной с объяснимой нервозностью. – Я все еще жив, – говорю. – У тебя такой вид, будто ты ждешь, что у меня открутится голова и взорвется грудь. – В программе оказания первой помощи этому не учили. Я много сидел вот в таких же полупустых пивных вместе с Полом после смерти матери в те вечера, когда он чувствовал, что нужно устанавливать отношения между отцом и сыном. Пол пытался говорить о чем-либо, кроме службы в полиции и церковных дел, – он был важной фигурой в нашем приходе до тех пор, пока ему не пришлось уволиться. Но круг его интересов был ограничен, и вокруг работы вращалась такая значительная часть его жизни, что подобные попытки укрепления родственных уз не вызывали ничего, кроме взаимного стеснения. Мы оба быстро уставали и раздражались от предпринятых усилий, и не раз дело заканчивалось глупыми ссорами из-за каких-либо пустяков. Таких ссор, причину которых не можешь даже вспомнить, вернувшись домой. Я задумчиво смотрю на Бекса, укутавшегося в куртку, похожего на медведя, одной рукой обнимающего стакан с пивом. – Почему ты делаешь ради меня все это? Ты же не обязан. – А то вы сами не знаете! – И все-таки расскажи. – Вы мой шеф. И вы мне помогли. – Помог? – Сперва вы мне не очень-то приглянулись, и я вам не понравился, вы ясно дали это понять. Я был молодым и считал, что знаю всё. И мне казалось, что в участке ко мне относятся без должного уважения. Всякий раз, когда в Ираке кого-нибудь убивали, начинались шутки про «тюрбаны». Я стал заносчивым, начал выпендриваться. Вы устроили мне вздрючку и объяснили, что, если я и дальше буду двигаться в том направлении, ни о каком уважении окружающих мне можно не мечтать. Я не знал, что делать и к кому обратиться, и тогда пошел к вашему отцу. Мы с ним выпили, и он мне сказал держаться за вас, мол, вы свое дело знаете. И он оказался прав. Если б не вы, я, наверное, послал бы все к чертовой матери или врезал кому-нибудь, кому не надо. Вы наставили меня на путь. Если б не вы и ваш отец, я, возможно, сейчас не был бы полицейским. Это ваша заслуга. Я думаю над его словами. Опять рассказы про то, что меня не любили. Правда горчит. Я спрашиваю, в основном чтобы отвлечься: – Давай поговорим о Хаскинсе. – Он тихий, себе на уме. – Я имею в виду последние полтора года. Что он сделал? – Пострадал из-за собственной лени. Его собирались сделать детективом-инспектором, но он сам все запорол. Произошла драка, и Хаскинс должен был проверить кучу записей камер видеонаблюдения на автобусной станции рядом с местом происшествия. Часть записей относилась к периоду, когда подозреваемого не было, поэтому Хаскинс их пропустил. Разумеется, никто не обратил бы на это внимания, но ему не повезло. Как раз в тот момент было совершено другое преступление – попытка похищения ребенка. Оно было на видеозаписях, которые Хаскинс пропустил, и он, естественно, ни о чем не доложил. Его на год разжаловали в констебли. – Но все-таки это не Джек-Потрошитель, правильно? – Этот случай как нельзя лучше его характеризует. Джерри Гарднер дал ему второй шанс. Хаскинс перед ним в долгу. – Бекс достает свой телефон. – Мне нужно узнать, как дела у Айши. Я обещал позвонить два часа назад. – Он озабоченно смотрит на телефон, затем отходит в дальний угол, предположительно, чтобы поймать более сильный сигнал или чтобы я не подслушал. Возможно, и для того и для другого. Я хмурюсь и стараюсь рассуждать четко. Если не считать легкого головокружения, во мне ничего не изменилось. Того же самого эффекта я смог бы добиться стаканом джина с тоником, это обошлось бы мне гораздо дешевле и доставило бы больше удовольствия. Мне вдруг приходит в голову, что Натан запросто мог меня надуть, как надул его я. Это было бы смешно, если б я был в том настроении, чтобы смеяться. Решаю хорошенько вдарить себе по шарам и для начала покупаю два двойных виски и еще одно пиво для Бекса. У него, похоже, по-прежнему какие-то проблемы со связью, потому что он остается в дальнем углу дольше, чем я предполагал, и, судя по всему, набирает номер снова. Говорит, затем подходит ко мне, прижимая телефон к груди. – Вы полагаете, это хорошая мысль? – спрашивает он, глядя на мой виски. – В настоящий момент любое действие кажется мне хорошей мыслью. – Я залпом опрокидываю первый стакан, и виски обдирает мне горло, словно острый нож. – Айша передает вам привет и спрашивает, собираюсь ли я вернуться домой до весны. – Половина десятого, самое позднее. – Это точно? У нашего мальчика разболелись зубы. Айша просит, чтобы по дороге домой я купил калпол. Я отнимаю у него телефон. – Айша, обещаю, я в самое ближайшее время отправлю его домой. Я решительно возвращаю телефон Бексу. Мне отчаянно хочется вспомнить об Р. больше, но в то же время я боюсь того, что там может быть. Выпиваю второй двойной виски. Сердце у меня как-то странно екает, а колени становятся ватными, как тогда, когда Пол впервые дал мне бокал вина – в отпуске на Тенерифе, когда мне было девять лет. Когда Бекс заканчивает разговор, я протягиваю ему меморандум, который распечатал у себя в кабинете. – Я написал вот это неделю назад. Бекс недоуменно таращится на лист бумаги, затем переворачивает его, словно чтобы проверить, не пропустил ли он что-либо. – И это всё? Что это означает? – Есть какие-нибудь мысли? – «СДК»? – Бекс рассеянно теребит уголок страницы. – Это какой-то код, да? Старший детектив-констебль? Чье-то имя? – Если так, почему я не написал имя полностью? Почему только эти три буквы?