— Что дальше? — спрашивает она, пока мы приходим в себя после последнего выбранного ею аттракциона. Я бы не назвал себя слабаком, но сорвиголова рядом со мной определенно дает мне шанс проиграть. — Мы можем сделать что-нибудь спокойное? — Я ворчу. — Например, дай мне пять секунд, чтобы приспособиться к гравитации. Она усмехается. — Что-нибудь спокойное? Ну и дела, дедушка, например, что? Должны ли мы спокойно сидеть на колесе обозрения или сесть в этот медленный маленький поезд, который проходит через Туннель Любви? — Если ты идешь в Туннель Любви со своим дедушкой, то у тебя есть целый ряд новых проблем, о которых нам нужно поговорить. Она поднимает вверх средний палец. — Тогда как насчет перерыва на сладкую вату? — Конечно. — Пока мы неторопливо направляемся к одному из стендов, я говорю непринужденным тоном. — Знаешь, однажды я получил минет в том туннеле. Вместо того, чтобы выглядеть отвращенной, ее зеленые глаза сверкают восторгом. — Правда? Расскажи мне все. Мы стоим в очереди за женщиной, которая пытается переспорить троих детей в возрасте до пяти лет. Они похожи на выводок щенков, которые не могут усидеть на месте, подпрыгивая от передоза сахара, которое они, несомненно, испытывают. Я провожу языком по нижней губе и подмигиваю Мак. — Я расскажу тебе позже. Наедине. — Дразнилка. Мы подходим к прилавку, где я покупаю нам два пакетика сахарной ваты. Мак нетерпеливо хватает одну, открывает огромный пушистый кусок и запихивает розовую массу в рот. — Тааак хорошо. — Ее слова искажены из-за полностью набитого рта. Порнографические картинки прожигают дыру в моем мозгу, когда я смотрю, как она сосет и прихлебывает сладкое лакомство. Мой член утолщается под застежкой-молнией, мешая сосредоточиться на том, о чем она бормочет. — Знаешь ли ты, что сахарную вату изобрел дантист? Я моргаю, возвращаясь к реальности. — Серьезно! Это говорит о проактивном способе обеспечения клиентской базы. — Гениально, — соглашается она. Я лезу в пакет и отщипываю кусочек. Сахарная вата тает в тот момент, когда касается моего языка, сладкий вкус вызывает прилив ностальгии прямо в моей крови. Я снова чувствую себя маленьким ребенком. Тогда, когда мои родители были рядом и все еще немного любили друг друга. Они приводили меня и Эвана на набережную, пичкали нас нездоровой пищей и сахаром и позволяли нам сходить с ума. Мы ехали домой, смеясь и чувствуя себя настоящей семьей. К тому времени, когда Эвану и мне исполнилось шесть, их отношения стали сложными. Папа начал пить больше. Мама искала внимания и одобрения со стороны других мужчин. Они расстались, и мы с Эваном превратились в запоздалые мысли о перепое и сексе. — Нет, — приказывает Мак. Я снова моргаю. — Что нет? — У тебя такое выражение лица. Ты задумчив. — Я не задумчив. — Да, это так. Твое лицо прямо говорит: я потерялся в своих мрачных мыслях, потому что я ТАКОЙ замученный плохой мальчик. — Она бросает на меня строгий взгляд. — Перестань, Хартли. Мы обсуждали некоторые довольно содержательные вещи. — Мы говорили о сахарной вате. — Мой тон сухой. — И что? Это может быть содержательно. — Она самодовольно приподнимает одну бровь. — Знаешь ли ты, что ученые пытаются использовать сахарную вату для создания искусственных кровеносных сосудов? — Это звучит как чистейшая и абсолютная чушь, — весело говорю я. — Это не так. Я как-то читала об этом, — настаивает она. — Волокна сахарной ваты, типа, очень маленькие. Они того же размера, что и наши кровеносные сосуды. Я не помню точный процесс, но основная предпосылка такова: сахарная вата — медицинский прорыв. — Ложная наука. — Я клянусь. — Приведи свой источник. — Какой-то журнал. — О-о-о, конечно! Какой-нибудь журнал — самое авторитетное из изданий. Она свирепо смотрит на меня. — Почему ты не можешь просто признать, что я права? — Почему ты не можешь смириться с тем, что можешь ошибаться? — Я никогда не ошибаюсь. Я начинаю смеяться, что заставляет ее смотреть на меня еще пристальнее. — Я убежден, что ты споришь просто ради спора, — сообщаю я ей. — Я этого не делаю. Я смеюсь еще громче. — Смотри! Ты такая чертовски упрямая. — Ложь! Высокая блондинка, держащаяся за руки с маленьким мальчиком, хмурится, проходя мимо. Восклицание Мак вызвало проблеск беспокойства в глазах женщины. — Все в порядке, — уверяет ее Мак. — Мы лучшие друзья. — Мы непримиримые соперники, — поправляю я. — Она всегда кричит на меня, мэм. Пожалуйста, помогите мне выбраться из этих токсичных отношений. Женщина одаривает нас одним из тех "ты неисправим" взглядов, которые бросает любой человек старше сорока, когда имеет дело с незрелыми детьми. Хрен с ней. Нам обоим за двадцать. Мы продолжаем идти по набережной, останавливаясь, чтобы посмотреть, как какой-то парень-молокосос бросает дротики в стену из воздушных шаров, пытаясь выиграть огромную мягкую игрушку для своей девушки. Сорок баксов спустя, он все еще не получил ценную панду, и подружка теперь тратит больше времени на то, чтобы разглядывать меня, чем подбадривать его. — Ты можешь поверить этой цыпочке? — говорит Мак, когда мы уходим. — Клянусь, она представляла тебя голым, пока ее бедный парень спускал на нее деньги. — Ревнуешь? — Я сверкнула улыбкой. — Нет. Просто впечатлена. Ты горяч, Хартли. Я не думаю, что сегодня вечером мы встретили хоть одну девушку, которая не перестала бы пускать на тебя слюни. — Что я могу сказать? Я нравлюсь женщинам. — Я не пытаюсь быть высокомерным. Это просто факт. Мой близнец и я хороши собой, а красивые парни пользуются популярностью у дам. Любой, кто утверждает обратное, чертовски наивен. Когда речь заходит о наших основных животных инстинктах, о том, к кому нас сексуально влечет, внешний вид имеет значение. — Почему у тебя нет девушки? — спрашивает Мак. — Мне она не нужна. — А, я поняла. Боязнь обязательств. — Неа. — Я пожимаю плечами. — Я просто сейчас не в том настроении, чтобы начинать что-то. Мои приоритеты находятся в другом месте. — Интересно. Наши взгляды встречаются на мимолетное, горячее мгновение. Я в нескольких секундах от пересмотра вышеупомянутых приоритетов, когда Мак заметно сглатывает и меняет тему. — Ладно, пора прокатиться еще раз, — объявляет она. — Мы и так достаточно долго бездельничали. — Пожалуйста, будь со мной помягче, — умоляю я. Она просто фыркает в ответ и бросается на поиски нашего следующего смертельно опасного приключения. Я с удивлением смотрю ей вслед. В легком недоумении. Эта девушка — нечто другое. Совсем не похожа на других скучающих клонов в Гарнет. Ей все равно, как она выглядит — растрепанные волосы, потекший макияж. Она непосредственна и свободна, что делает еще более непонятным, почему она остается с этим придурком Кинкейдом. Что, черт возьми, есть у этого парня, что делает его таким чертовски замечательным? — Объясни мне кое-что, — говорю я, когда мы приближаемся к какой-то огромной штуке с тарзанкой, которая подбрасывает маленькую двухместную корзину с кричащими жертвами почти на двести футов в воздух.