— Большинство в городе знают, — добавляет Эван. — Или подозревают. Все остальные просто предполагают, что они соседи по комнате. — Мы должны были устроить здесь ужин и пригласить их. — Я чувствую себя мрачно из-за упущенной возможности. Если я собираюсь жить в Авалон-Бей и оставаться с близнецами, было бы неплохо установить более глубокие связи. Это странно. Хотя мы выросли в двух противоположных мирах, мы с Купером не так уж сильно отличаемся друг от друга. Во многих отношениях у нас был схожий опыт. Чем больше я начинаю понимать его, тем больше понимаю, что на наше прошлое глубоко повлияло то, что мы чувствовали себя брошенными. — Чувак, я думаю, что некоторые из этих украшений от бабушки и дедушки. — Эван подтаскивает коробку поближе к елке. Ребята копаются в ней, вытаскивая маленькие украшения ручной работы с фотографиями внутри. Датируется 53-м, 61-м годами. Сувениры из поездок по всей стране. Эван держит маленькую колыбель, которая, должно быть, когда-то принадлежала яслям. — Что это за вечно любящая хуйня? Он показывает нам спеленутого младенца Иисуса, который больше напоминает маленькую печеную картошку в фольге с двумя черными точками вместо глаз и розовой линией вместо рта. Я бледнею. — Это настораживает. — Даже не знал, что они здесь. — Купер восхищается фотографией, на которой, как я могу только догадываться, изображен его отец в детстве. Затем он кладет ее обратно на дно коробки. И снова комок эмоций застревает у меня в горле. — Хотела бы я, чтобы у меня дома были такие коробки, полные старых фотографий и безделушек, с интересными историями, о которых могли бы рассказать мне мои родители. Купер встает, чтобы отнести одну из больших коробок обратно в коридор. — Я не знаю… Иметь кучу слуг, чтобы делать тяжелую работу, не могло быть так уж плохо, — бросает он через плечо. — Не говоря уже о том, чтобы просыпаться с кучей подарков, — подхватывает Эван. — Конечно, — говорю я, выбирая украшения, которые все еще в хорошей форме и кажутся наименее эмоционально вредными. — Звучит здорово. Это было похоже на пробуждение в мастерской Санты. Пока ты не станешь достаточно взрослым, чтобы понять, что все открытки на твоих подарках написаны не почерком твоих родителей. И вместо эльфов на самом деле люди, которым ваши родители платят за то, чтобы они держали как можно большую дистанцию между ними и всем, что приближается к сентиментальности. — Держу пари, это были крутые подарки, — говорит Эван, подмигивая. Мы уже далеко ушли от вопроса "сколько пони ты получила за свои шутки на день рождения", но он не всегда может удержаться от колкости. Я печально пожимаю плечами. — Я бы вернула их все, если бы это означало, что мои родители захотят провести время вместе, хотя бы раз. Вести себя так, как будто мы были семьей, а не деловым предприятием. Мой папа всегда работал, а мама больше беспокоилась о своих благотворительных мероприятиях. Есть вещи и похуже, чем сбор денег для детской больницы. Но я тоже была ребенком. Разве я не могла получить немного этого праздничного настроения? — Ой, иди сюда, ты, маленькая засранка. — Эван обнимает меня за шею и целует в макушку. — Я издеваюсь над тобой. Родители, блядь, все портят. Даже богатые. Мы все облажались, так или иначе. — Все, что я имею в виду, это то, что мы делаем это втроем, это много значит для меня, — говорю я им, удивляясь самой себе, когда у меня начинают щипать глаза. Я не могла позволить себе заплакать перед этими парнями. — Это мое первое настоящее Рождество. Купер сажает меня к себе на колени и обнимает. — Мы рады, что ты здесь. Эван исчезает на секунду, затем возвращается с маленькой коробкой. — Хорошо. Я собирался спрятать это тебе в носок позже, но думаю, тебе стоит взять это сейчас. Я смотрю на коробку. Он проделал совершенно ужасную работу по обертыванию, все углы были неровными и скреплены гораздо большим количеством скотча, чем требуется для чего-либо размером с мою ладонь. — Не волнуйся, — говорит он, — это не краденное. Я натягиваю улыбку, врываясь в настоящее со всей грацией капризного дошкольника. Внутри я нахожу пластиковую фигурку девушки в розовом платье. Ее волосы окрашены в черный цвет перманентным маркером, а к голове приклеена крошечная желтая корона, вырезанная из бумаги. — Клянусь, я искал украшение для принцессы в шести разных магазинах. Ты даже не представляешь, как чертовски трудно его найти. — Он ухмыляется. — Так что я сделал свое собственное. Мои глаза слезятся. Еще один комок встает у меня в горле. — Я хотел тебе что-то подарить. Чтобы отпраздновать. У меня дрожат руки. — Я имею в виду, это должно быть забавно. Я клянусь, я не пытался быть мудаком или что-то в этом роде. Согнувшись пополам, я начинаю истерически смеяться. Так сильно, что у меня заболели ребра. Купер не может удержать меня, и я падаю на пол. — Она смеется или плачет? — спрашивает Эван своего близнеца. Честно говоря, это самая милая вещь, которую кто-либо когда-либо делал для меня. Тем более важно, что Эван приложил столько усилий к созданию идеального подарка. Его брату придется усилить свой ход, если он хочет соревноваться. Как только я прихожу в себя, я встаю и обнимаю Эвана, который, кажется, испытывает облегчение от того, что я не надираю ему зад. Я думаю, был шанс, что подарок обернется неприятными последствиями, но думаю, что мы с Эваном достигли взаимопонимания. — Если вы двое закончили, можем мы закончить с этим чертовым деревом? — очевидно, чувствуя себя обделенным, Купер надувает губы позади нас. — Продолжай в том же духе, и ты не получишь свой подарок сегодня вечером, — предупреждаю я его. — Пожалуйста, — говорит Эван, затыкая мне рот пальцем. — Крошка Картофельный Иисус слышит тебя. Несколько дней спустя, после самого скромного — и лучшего — отпуска, который у меня когда-либо был, я с Купером в его мастерской, помогаю ему вытирать пыль, полировать и упаковывать мебель. Я думаю, что наблюдение за тем, как я управляю ремонтом отеля, дало ему пинок под зад, чтобы он еще больше продвинулся в своем собственном деле. Он ходит по улицам и наводит справки, и на этой неделе ему позвонили из бутиков, которые хотят продать несколько его работ. Сегодня утром мы отправили новые фотографии для их веб-сайтов, и теперь мы готовим все к транспортировке. — Ты же не продаешь мой набор, верно? — с тревогой спрашиваю я. — Тот, за который ты так и не заплатила? — подмигивает он, подходя ко мне, покрытый опилками, которые прилипли ко всему здесь. — Все стало немного неспокойно. Но ты прав, я должна тебе чек. — Забудь об этом. Я не могу взять твои деньги. — Он очаровательно пожимает плечами. — Эти вещи всегда были твоими, независимо от того, покупала ты их или нет. Как только ты положила на них руку, было бы неправильно продавать их куда-то еще. Мое сердце кувыркается в груди. — Во-первых, это одна из самых милых вещей, которые ты когда-либо говорил. И, во-вторых, конечно же ты можешь взять мои деньги. Вот в чем фишка. Они работают везде. — Говоришь как настоящий клон. За это я бью его своей полировальной тряпкой. — Руки, Кэбот. — Да, я покажу тебе руки, Хартли. — О, да? — с ухмылкой он притягивает меня к себе, его рот накрывает мой в собственническом поцелуе. Его язык как раз скользит по моему, когда незнакомый женский голос щебечет из открытой двери гаража. — Тук, тук! ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ Купер Я замираю при звуке этого голоса позади. Моя кровь стынет как лед. Неохотно оборачиваясь, я надеюсь, что звук был яркой галлюцинацией. Не повезло. У входа стоит Шелли Хартли и машет мне рукой. Черт возьми. Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз приезжала в город. Месяцы. Может быть, год. Образ ее в моем сознании искажен и постоянно меняется. Я думаю, она выглядит так же. Неудачная покраска в блондинку. Слишком много косметики. Одета как женщина вдвое моложе ее, которая забрела на концерт Джимми Баффета и так и не ушла. Однако именно ее улыбка, когда она вальсирующе входит в мастерскую, заставляет меня ответить ей. Она этого не заслужила. У меня голова идет кругом. Кто-то выдернул чеку и вручил мне боевую гранату, и у меня есть несколько секунд, чтобы придумать, как не дать ей взорваться у меня перед носом. — Привет, детка, — говорит она, обнимая меня. От запаха джина, сигарет и духов с ароматом сирени к горлу подступает горячая желчь. Немногие запахи так сильно возвращают меня в детство. — Мама скучала по тебе. Да, конечно. Ей требуется около шести секунд, чтобы поймать взгляд Мак и увидеть бриллиантовый браслет, который она носит, принадлежавший ее прабабушке. Шелли почти отталкивает меня с дороги, чтобы схватить Мак за запястье под предлогом рукопожатия. — Кто эта симпатичная девочка? — спрашивает она меня, сияя. — Маккензи. Моя девушка, — говорю я ей категорически. Мак в замешательстве переводит взгляд на меня. — Мак, это Шелли. Моя мама. — Оу. — Мак моргает, быстро приходя в себя. — Приятно с вами познакомиться.