57 В кабинет к Фокину вошел Вунин. От двери поприветствовал Бориса. Тот сидел в рабочем кресле, плотно прижав затылок к спинке, и смотрел прямо перед собой. На приветствие Вунина не отреагировал, остался неподвижным, как будто не слышал его. В больших глазах гостя колыхнулось нечто, похожее на недовольство таким приемом. Мало ли какие бури бушуют в тебе после посещения предыдущим посетителем. Умей приглушить их и покажи хотя бы искусственное расположение к новому визави. Между тем, надо заметить, что сам Анатолий, если ему доводилось выходить из себя, тоже не всегда мог быстро вернуться в рамки приличия. Впрочем, Фокину понадобилось немного времени, чтобы выдохнуть из себя осадок предыдущей беседы и посмотреть на Вунина другими глазами. Все как будто стало на свои места. Он показал рукой на стул, предлагая партнеру сесть. По лицу Анатолия скользнула полуулыбка. Внешне он разительно отличался от хозяина кабинета. Правильные черты лица в сравнении с чертами лица Бориса делали его красавцем. Но он не старался выпячиваться этим и потому держал свое лицо в режиме делового общения. Чуть двинув стул, он сел, сказал: — Что за гром и молнии здесь метались? Еще немного и дверь слетела б с петель. Налившись бледной краской, Фокин наморщился, кончик заостренного носа стал еще острее, вздохнул и отозвался: — Представь, он вбил себе в голову, что я заказчик всей той каши, которая заварилась вокруг него. Что все его злоключения это моих рук дело, — усмехнулся, прикрыл на минуту разноцветные глаза, открыл, спросил. — Ты слышал о Хичкове? — О Хичкове? — переспросил Анатолий, слегка насупился, точно пытался вспомнить, слышал ли он когда-нибудь эту фамилию, а если слышал, то где? И вновь задал вопрос. — А кто это? — пожал плечами и уверенным голосом произнес. — Никогда не слышал! Нет! — Есть такой парень, — как-то загадочно пояснил Фокин. — Ну, в общем, современный сухопутный флибустьер. Жена Корозова сейчас в его руках, и теперь он требует выкуп за нее. Знаешь, какую сумму требует? Губа не дура. Такую же, какую Корозов должен заплатить Суприну по нашей трехсторонней сделке. На лице Вунина появилось любопытство: — Откуда все это известно? Хмыкнув, Борис едва-едва расслабил лицо и чуть-чуть растянул в улыбке губы: — Корозов не лыком шит. У него мозги есть. Иначе зачем бы он был нужен мне в компаньоны, равно, как и я ему? Он засветил Хичкова. Тот у него уже во всей красе на видео. И не догадывается, что намотал себе новый срок. Однако я вот что думаю. Хичков всегда работает по заказам. Это у него чей-то заказ. Корозов хочет докопаться до заказчика. Помолчав, как бы размыслив над услышанным и не найдя в этой информации ничего полезного для себя, Вунин махнул рукой. Словно не хотел больше ничего слышать о проблемах Корозова после того, как прошлый раз тот в этом же кабинете отказался от его помощи. Потому пусть теперь сам варится в своем вареве. Сказал: — Ну его в баню, Борис, этого Корозова вместе с Хичковым. Это их дела. А у нас с тобой другие дела. Ты ведь не из-за проблем с Корозовым пригласил меня? Оторвавшись от спинки кресла, Фокин сел удобнее, заговорил деловым голосом: — Да, разумеется, у нас с тобой другие вопросы! Но ты не прав, что Хичков — это проблема Корозова. Он стал и моей проблемой, невольно влез и в мои дела. Вопросительно расширив глаза, Анатолий уставился на Бориса, ожидая от того объяснения: — Каким же это образом Хичков влез в твои дела? Между тем, Борис ничего больше не стал уточнять. Глазами поискал на столе нужные для разговора бумаги, придвинул их к себе, развернул, не спеша отобрал отдельные листы и один за другим передал Вунину. У того в глазах так и остался вопрос, на который ему определенно хотелось получить ответ, но которому Борис как будто не придал никакого значения. Вместо этого он продиктовал Анатолию несколько цифр из бумаг, лежавших перед ним, попросил обратить на эти цифры особое внимание и подумать, оставить ли их в этом году определяющими для их торгового проекта или изменить? Сказал: — У меня есть предложение поменять цифры, в связи с целым рядом новых обстоятельств. Для обсуждения этого и для принятия окончательного решения я и пригласил сегодня тебя. 58 План Акламина объявить лежавшего в реанимации охранника Фокина умершим осуществили на следующий день довольно быстро. Он был доведен лишь до минимального количества медиков. Всем остальным в палате стало известно, что пациент в реанимации скончался, что его увезли в морг. В своем плане Аристарх не находил решения, как быть с Фокиным? Ведь он обязательно отправится в морг, чтобы удостовериться в смерти охранника. Пришлось вовлечь во все тяжкие Главного врача больницы. Тот, подумав, пообещал найти предлог, чтобы закрыть морг на несколько дней. И сделал это. Парня же, когда был тихий час в больнице, осторожно переправили в другое крыло. После этого в палате шумно поработали оперативники Акламина, допросили медперсонал. Сделали так специально, чтобы своими действиями убедить Хичкова в смерти пациента, ибо было понятно, что Вадим непременно станет все проверять. Узнав от Глеба наводку Фокина о местах, где может появиться Хичков, Аристарх расставил там своих людей. Очень быстро опера установили, что Вадима ищут не только они. Корозова Аристарх просил не влезать в эти дела, хотя знал, что сейчас остановить Глеба невозможно. Хичков промелькнул в одном месте и быстро исчез, как будто почуял трупный запах. Он сознавал, что после ночных разборок, когда он был вынужден бросить в подъезде своих раненных подручных, им займется полиция. Однако у него были неисполненные заказы, за которые он получил предоплату. Их не выполнить он не мог. Своих заказчиков боялся больше полиции. Ночная неудача выбила Вадима из колеи. Весь следующий день он метался по городу, пытаясь разобраться, что происходит вокруг него. К концу дня принесли новость, которая порадовала его, но и насторожила. Вадим обладал хорошей интуицией, за километр чуял опасность. С одной стороны, было отрадно, что пациент отдал концы и, по всему видно, не без помощи врача. Но, с другой стороны, полиция может раскрутить врача и с испугу тот все выложит. Хичков не знал, что оперативникам уже все известно, потому воспринимал события в собственном преломлении. Сразу покинул свое жилище, перебрался на запасную хату. И начал срочно готовиться к исполнению невыполненных заказов. Поздно вечером отправился навестить жену Корозова и семью Гержавина. Квартира, в которой он их удерживал, была большая, находилась в новом доме, приобретена через подставных лиц, и не выводила на него полицию. Ольга и жена Гержавина с детьми содержались в просторной полупустой комнате с двумя диванами, тумбочкой, стульями и двумя бра на стенах. Прежде Корозова никогда не видела семью Сергея Сергеевича. И, очевидно, никогда бы не узнала, если бы не эти события. Здесь она не была пристегнута наручниками к трубе отопления, но и свободы передвижения не имела, ибо прямо с ними в комнате сидел на стуле у двери подручный Хичкова, с которым заговаривать было бесполезно. Он глядел, как сыч, и вел себя, как глухонемой. За дверью тоже были подельники. Их Ольга видела, когда разрешали выйти в туалет. Она по-прежнему закутывалась в покрывало, потому что никакой другой одежды ей не дали. С отвращением вспоминала о Козыре, но и те, которых она видела теперь не вызывали у нее никакой симпатии. Когда сейчас перед женщинами предстал Хичков в куртке с молнией и бейсболке, у Ольги почему-то по спине побежали мурашки. Его злой вид невольно вызвал у нее предчувствие, что перед нею более жестокий человек, чем Козырь. Он смотрел пронзительно, не моргал. Щекастое лицо с отвислой нижней губой было неприятным. Подручный поспешно вскочил со стула, вытянулся, как военный по стойке «смирно». Ольгу рассмешило это. Но холодный прищур глаз Хичкова как будто зажал ей губы. Жена Гержавина медленно, испуганно подхватилась со своего места вместе с девочками, и они торопливо прижались к матери. Она обхватила их руками, и все затихли. А Ольга вдруг почувствовала, что какое-то десятое чувство тоже начинает поднимать ее с места. Как будто массовый гипноз. Тряхнула головой, сбрасывая с себя это наваждение, и осталась сидеть на месте. Она больше не хотела бояться. Устала от этого. Усевшись на стул, на котором только что располагался подручный, Вадим, обжигая взглядом, уставился на Ольгу. Смотрел долго неотрывно недобро. С таким злом, что жена Гержавина стала растерянно одними безмолвными глазами просить ее подняться. А подручный раскинул руки, точно приготовился к прыжку. Но Ольга упрямо не двигалась. И тогда Вадим прочеканил: — Я уже говорил тебе, что ты красивая, но глупая! Не заставляй меня наказывать тебя за это! Ты еще не прошла огни и воды, чтобы выкандрючиваться передо мной! — А ты чего рассеялся в присутствии женщин? — огрызнулась она. — Тебя в школе, в первом классе, не учили хорошим манерам? Или ты был двоечником? Заиграв скулами, Хичков вцепился в нее взглядом удава, когда тот готовится заглотнуть жертву. Одновременно, не отрывая глаз от Ольги, достал сигарету и закурил. Набрал полные легкие дыму, шумно выпустил его, сказал: — Придется тебя поучить правильному поведению, — глянул на подручного. — Раздень ее! Посмотрю, что за курица! Сорвавшись с места, подручный, крупный набычившийся мужланистый парень, подскочил к Ольге. Рывком поднял ее с дивана, сорвали с женщины покрывало, отбросил его. Она оттолкнула парня и вызывающе, не зажимаясь, глянула на Хичкова. Тот внимательно осмотрел ее тело, поднялся со стула, положил дымящуюся сигарету в пепельницу на тумбочке, подошел ближе. Провел рукой по ее щеке, по-деловому заметил: — Прекрасная кожа. Шелковая. Дернув головой, Ольга отстранила лицо от его ладони. Он не обратил на это внимания. Погладил ладонью ее грудь, потрогал и легонько помял пальцами соски. Тоже спокойно оценил: — Славная грудь и соски красивые. Внутри у нее все восставало. Он повел ладонью вниз к ее животу. Ольга резко отбила его руку. Подручный схватил ее, скрутил. Она напряглась, попыталась вырваться, но преодолеть мужскую силу была не в состоянии. Вадим присел перед нею на корточки. Оценивающе осмотрел низ живота, бедра, погладил, запустил руку между бедер. Ольга сжала ноги. Вадим больно хлопнул ее по животу, резко сказал: — Раздвинь! Посмотрю, во сколько все это можно оценить? И не зажимайся без моего разрешения! — Ненавижу хамов! — воскликнула в ответ Ольга и ударила его ногой. Едва удержавшись на корточках, Вадим крепко вцепился в ее тело. Жуткая боль пронзила женщину. Она закричала. Не обращая внимания на ее крик, он удовлетворенно похмыкал. Поднялся с корточек, достал из тумбочки скотч, заклеил ей рот, сел опять на стул, взял из пепельницы дымящуюся сигарету, сделал глубокую затяжку, шумно выдохнул дым и распорядился подручному: — Разверни ее! Повернув Ольгу задом к Хичкову, подручный крякнул. Вадим осмотрел женщину со спины. Как знаток, отметил: — Изумительная попка. Дорогая. Прекрасное тело. Такое тело надо беречь! За такой кожей надо ухаживать! — сказал категорично. — Твое тело можно дорого продавать! А ты что с ним сделала? Все тело в синяках. Я же говорю, ты глупая! А за глупость я наказываю! Чтобы поумнела! Не люблю глупых! — Хичков сделал наклон головы, и подручный понял его. Положил сопротивляющуюся женщину животом на пол. Прижал к полу. Вадим поднялся со стула, затушил сигарету, положил окурок в пепельницу, расстегнул молнию на куртке, медленно снял с брюк ремень, сложил вдвое и резко, с размаху, без жалости ударил им по женской попке. Дернувшись от боли, Ольга попыталась вырваться, но подручный держал крепко. Второй удар был больнее. Третий обжег, словно по телу прошлись каленым железом. Кричать с заклеенным ртом не могла, мычала, из глаз лились слезы, застилая свет от бра. Жена и дети Гержавина плотно прижались друг к другу. Женщина, с ужасом наблюдая за экзекуцией, боялась произнести слово. А Хичков безжалостно бил ремнем Ольгу до тех пор, пока она не перестала чувствовать боль и содрогаться. Наконец, откачнулся, вытер ремень о покрывало и опять спокойно вдел его в шлевки брюк. И только теперь Гержавина пошевелилась, выдохнула: — Да за что? Взгляд Вадима в ее сторону был холодно-предостерегающим. И она опять притихла. Подручный поднял Ольгу с пола и бросил на диван. Сорвал с ее губ скотч. Она застонала, всхлипнула. Хичков по-хозяйски усевшись на стул, резко спросил: — Поумнела? — Справился? — глотая слезы, прошептала Ольга. — Это не трудно, — жестко отрезал Вадим. Минуту в раздумье помолчал, проговорил. — А теперь ты ко мне приведешь Корозова! Сглотнув слезу, она едва выпихнула из горла: — Не дождешься. Усмехнувшись, Хичков опять глянул на подручного. Тот, громко сопя, оторвал женщину от дивана, поставил на ноги, выхватил из тумбочки веревку, связал ей спереди запястья рук, а второй конец веревки накинули на крюк, торчавший из потолка на том месте, где обычно вешают люстру. Гержавина только сейчас обратила внимание на этот крюк. Он был большим, явно предназначенным не для светильника. Ей сделалось не по себе от мысли, что Ольгу собираются подвесить на нем. Подручный натянул веревку, тело Ольги вытянулось вверх, повиснув на руках. Ноги почти оторвались от пола, только большие пальцы едва касались его. Обессиленная женщина уже не могла кричать и сопротивляться, лишь с трудом выдыхала из себя: — Негодяй. Отольются тебе мои слезы. Запомни это. Став со стула, Хичков подошел к ней и хлестнул по щеке: — Мне надо подчиняться, глупая! Ты так и не поняла этого! Но, думаю, Корозов поймет! — достал из кармана куртки смартфон, выбрал положение для сьемки так, чтобы тело Ольги было хорошо видно, и чтобы в кадр ничего лишнего не попало, сфотографировал. Затем зашел сбоку и сзади, и опять сфотографировал. От его прикосновений женщина вздрагивала и бормотала: — Запомни, запомни. Молчком он сделал еще несколько снимков, приближая телефон к синякам на теле, кровавым полосам на попке, и заплаканному измученному лицу Ольги. Затем, спрятав смартфон, разрешил развязать ее и вернуть на диван. Когда это было сделано, он опустился на стул, проговорил: — Твои болячки и раны дорого сейчас стоят. Дороже, чем все твое красивое нетронутое тело. А ты говорила, что не приведешь ко мне Корозова. Прибежит и выкуп принесет. Если, конечно, он любит тебя. А он тебя любит. Такое тело нельзя не любить. Козырь, я вижу, синяков на нем оставил много. Но, чувствую, попользоваться не сумел. Ведь так? Дурак был. Но от синяков оно не стало хуже. И зачем теперь помнить о Козыре? Его больше нет. Но вот если Корозов, получив эти снимки, не послушает меня, тогда тобой обязательно попользуются мои подручные. А я сниму это. И отправлю твоему мужу. На память. 59 Страх за детей заставлял Гержавину молчать. Она была в оцепенении, не думала о себе, боялась за девочек. С того момента, как ее с детьми привезли сюда, в душе воцарилась полная неопределенность. Женщина даже вообразить не могла, что может произойти с ними. Она уверена была, что ее муж никогда не пойдет на то, чтобы выполнить условие Хичкова, а, следовательно, дальнейшая ее судьба с детьми была просто непредсказуема. Все время здесь они находились в ожидании чего-то страшного, неминуемого, как рок. Чувствуя состояние матери, дети жались к ней, тихонько всхлипывая или с ужасом безмолвно дрожа. Появление жены Корозова внесло какое-то оживление, но это было оживление безнадежности, а не надежды. Видя, как непокорно держится Ольга, несмотря на ее физическую слабость, Гержавина в душе восхищалась ею и жалела одновременно. Сейчас она ничем не могла помочь, кроме сочувствия. Это угнетало женщину больше, чем то, что она не знала еще, что ее с детьми ожидает здесь. Оторвав глаза от Ольги, натянувшей на себя покрывало, Вадим перевел их на жену Гержавина. Взгляд женщины встретился с его взглядом. Напряженный взор Гержавиной сказал ему, что за детей она готова биться до смерти. Сверкнув глазами, он выплеснул: