Сашенька широко улыбнулся, показывая белоснежные зубки, за которыми так тщательно всю жизнь следила мама, и ответил: – Конечно, папенька! Я все очень серьезно обдумал и пришел к выводу, что, во-первых, теперь вместо репетиторов вам придется нанять мне тренера, а во-вторых, вам, папочка, придется использовать свои прекрасные связи, потому что без связей с моим телосложением и физической силой мне будет сложно. И мы же все не захотим усложнять жизнь ребенку, который никогда и никаких проблем семье не приносил? Мать с бабкой всплеснули руками, отец сидел с высоко поднятыми бровями. А Сашенька продолжил: – Папа, я знаю, что все, что я сейчас сказал, – сущая наглость. Знаю. Прошу меня простить. Но я также знаю, что академиком я быть не хочу, предпринимателем – тоже не хочу. Вижу себя военным и знаю, что если все получится, то меня ждет весьма блестящая карьера. Я знаю, как ее устроить. Умоляю вас, любимый папочка, помогите мне. Нахим Яковлевич развел руками и сказал: – Сашенька, ты в жизни никогда и ничего не просил у меня, да и у мамы тоже. Ни игрушек, ни сладостей. Ты всегда тянулся к знаниям, и это было похвально. Все радовались. Просил ты только две вещи… Первая – это нанять репетиторов. И я нанял. Вторая – помочь тебе с военной кафедрой. Ну, как я могу отказать такому хорошему сыну? Я помогу. Я посмотрю, подумаю, поговорю с людьми. Но я помогу. Дай мне немного времени, о большем я говорить не буду. Раз мой сын сказал, что хочет быть военным, он им будет. Раз он сказал, что у него будет карьера, у него она будет. И я помогу. Потому что у меня прекрасный, хоть и единственный, сын. Сашенька поступил в Бауманку, где окончил сразу два факультета по техническим специальностям: «Радиоэлектроника и лазерная техника» и «Специальное машиностроение». А еще Сашенька параллельно решил закончить и юридический факультет МГИМО. Тренировки сделали свое дело – Сашенька стал выносливее и хоть немного подготовился к главному испытанию, которое ему предстояло. Мама с бабушкой тихонечко плакали по вечерам, но возражать Сашеньке не стали, так велел Нахим Яковлевич. План удался. ВУЗы Сашенька закончил с красными дипломами. На военную кафедру его зачислили. И даже сильно не мучили. Заведующий кафедры, услышав, кем был Сашенькин отец, делал Сашеньке незаметные для него послабления, что, конечно же, в дальнейшем сыграло с Сашенькой злую шутку, потому что получилось так, что Сашенька, во-первых, работал на занятиях по военной подготовке вполсилы, а во-вторых, был слишком в себе уверен. И при попадании в реальные условия прохождения службы уже в качестве офицера Сашенька совершенно неожиданно для себя с удивлением обнаружил, что по физической подготовке он абсолютный ноль. Несмотря на то, что он пришел лейтенантом, его пытались гнобить все – начиная от таких же, как он, офицеров, только что закончивших институт, и заканчивая «духами». Слухи об офицере, который так слаб, что адекватного отпора дать не может, распространялись со скоростью света, и вскоре вся часть знала о Сашеньке. Сослуживцы прямо в лицо называли его то слабаком, то ссыклом, то маменькиным сынком. И это было, пожалуй, еще самое безобидное из того, что ему приходилось слышать. По его национальности проходились все, кто только мог. И русские, и чеченцы, и дагестанцы, и башкиры, и татары. Не важно, кем были они, важно, что вслед Сашеньке летели такие отвратительные оскорбления, какие в обычной жизни ему слышать бы не пришлось. Поскольку дружить с Сашенькой никто не хотел, – скорее всего, из-за боязни оказаться в такой же жизненной ситуации, – то он всегда был один. И поэтому вступать в какую-либо конфронтацию с обидчиками он не хотел, опасаясь более серьезных последствий. И все-таки более серьезные последствия не заставили себя ждать. Достаточно быстро оборзев от безнаказанности и отсутствия отпора со стороны Сашеньки, сослуживцы и даже бывшие сотоварищи по институту начали постепенно кто толкать, кто плевать в лицо, кто бить исподтишка. Сашенька терпел: родителям, конечно, не говорил, более старшим офицерам не жаловался. Он все надеялся, что это как-то переменится, разрешится само собой. Но ситуация только ухудшалась. Апогеем всеобщего мерзкого поведения явились события одного августовского вечера. Произошедшее в тот вечер, а затем и то, что за этим последовало, навсегда изменило не одну жизнь. За три дня до этого события в часть приехала новая группа новобранцев, сопляков из Подмосковья. Особо среди них выделялся один парнишка. Звали его Сархат Козлов. Его мамаша как-то услышала звучное имя по телевизору и твердо решила, что если у нее когда-нибудь будет сын, то она назовет его именно так. Несоответствие фамилии и имени ее ни капли не смущало. Это был невысокий, крепко сбитый, озлобленный паренек, которому совсем недавно исполнилось восемнадцать. С большим трудом он закончил девять классов школы. Отца своего он никогда не знал, хотя мать вроде бы припоминала, кем он был и где они виделись. Мать была совсем непутевая. Она практически не выходила из длительных запоев, в моменты просветления – делала аборты. Когда не успевала вовремя, рожала детей. Поэтому, помимо Сархата, в маленькой однушке ютились еще пятеро его единоутробных братьев и сестер. В матери было намешано столько разных кровей, что всех национальностей она и сама не могла упомнить. Сархат знал только, что он и русский, и татарин, и узбек, и дагестанец, и молдаванин, и даже цыганские корни присутствовали. Про предполагаемого отца он знал только одно: звали того Анзур и был он из далекого и солнечного Таджикистана. Это все, что мать о нем узнала за три дня их романа. Отчимов Сархат за свою жизнь видел десятка три. Кто-то относился к нему неплохо, кто-то бил, но надолго никто не задерживался. Генами своими Сархат гордился и называл себя Коктейльчиком. И все бы ничего, но из каждой нации Сархат, казалось, взял только все самое плохое. Из школ его постоянно исключали, с раннего детства он состоял на учете в комнате милиции, а соседи старались его обходить стороной. Он был злобен, агрессивен и постоянно всех задирал. В армию он был попасть рад. Здесь кормили три раза в день, выдавали одежду, и было где спать, так как из дома его периодически выгоняли на улицу. Продукты дома бывали только, когда очередной мамин ухажёр приходил в гости. Остальное время Сархат слонялся по подъездам, ночевал на чердаках и теплотрассах, иногда устраивался на дачах, где отсутствовали хозяева. Лет с двенадцати он начал промышлять кражами, а уже в четырнадцать его пробовали привлечь за изнасилование сверстницы. Короче говоря, Сархат был персонажем колоритным и крайне жестоким. Уже на второй день своего пребывания в части он услышал от «духов», с которыми сумел быстро сдружиться, о «ботане», который попал в часть по большому блату, который был мало того, что взрослее, так еще и был евреем. У Сархата, что называется, взыграл азарт. Все свободное время он выслеживал места, где появлялся Сашенька. На третий день Сархат решил показать, наконец, свою силу и чего он стоит. Было часов шесть вечера. Сашенька шел после дополнительного инструктажа от старших офицеров. На завтра у него было простое задание. И вообще через две недели у него должна была быть увольнительная. Так что настроение было весьма неплохое. Кажется, сегодня вообще весь день оказался вполне удачным. Никто не смотрел в его сторону презрительно, никто не сказал ни одного плохого слова. Сашенька объяснял это частично везением, частично – возвращением заместителя командира учебной части Михаила Анатольевича Субботина. Тот вернулся с обучения, поэтому все вокруг более или менее соблюдали субординацию. Все знали, что Субботин был человеком слова и чести. При этом он был натурой очень сложной и противоречивой. Несправедливость не переносил на генетическом уровне. Дедовщина при нем никогда не процветала. Для повышения по службе ему необходимо было пройти дополнительное обучение, поэтому на целых полгода он уезжал в Москву. И в то время, пока его не было, народ в части распустился, стал позволять себе лишнее. Но теперь, когда он возвратился, все снова должно было вернуться на круги своя. В часть Субботин добрался в пять утра. И многие, узнав о его возвращении, сразу же переменились, подтянулись, снова заходили по струнке. Старались не попасться на глаза строгому начальнику. Сархат, конечно, что-то слышал о Субботине, но значения этому совершенно не придавал. И вот в шесть вечера, когда Сашенька легким шагом, весь в своих мыслях направлялся к себе, на его пути вдруг возник Сархат – парень, который был ниже его на голову, но который провел половину жизни в драках и разборках. Сархат был не один, с ним было несколько солдат, «духов» и офицеров, некоторые из которых учились с Сашенькой в институте. Все они, человек десять-одиннадцать, преградили ему путь. Сашенька внимательно посмотрел на них, но никто не заговорил первым. Пройти не получилось – на пути встал Сархат. Не дождавшись никаких пояснений со стороны Сархата и компании, Сашенька обратился к нему: – У вас какое-то ко мне дело? Либо говорите, либо позвольте мне пройти. Как потом оказалось, Сархат ждал хоть какого-то повода завязать драку с ним. И дождался. Внезапно, без предупреждения Сархат нанес Сашеньке прямой в челюсть. У Сархата был поставленный, сильный удар. Первый удар сразу отправил не готового к нападению Сашеньку в глубочайший нокаут. Он упал, а Сархат начал избивать его ногами. Какое-то время избиение продолжалось при полном потворстве публики, но вдруг внезапно один из духов, огромный парень, оттащил Сархата и начал орать: – Вы еб…лись?! Вы его убьете, и все сядем вместе за убийство. А это военка – тут сроки больше. Сархат начал орать в ответ, что убьет и этого парня тоже. А Сашенька все еще лежал без сознания. В этот момент боги сжалились над Сашенькой и послали ему в качестве спасителя командира Субботина. Одевшись обычным солдатом, он со своими заместителями производил проверку вверенных ему территорий. Проходя мимо заброшенного, полуразрушенного здания медблока, – до отъезда Субботина в Москву его начали сносить, но не закончили, – компания проверяющих услышала какие-то сдавленные звуки и ругань. Проверяющие тихонько выглянули из-за угла и увидели собравшихся в круг солдат. Происходившее в кругу они не видели, но звуки глухих ударов и ругань, доносившиеся из центра этого круга, не услышать было невозможно. Осторожно, не привлекая к себе внимания, командир с подручными подошли к собравшимся. Толпа, увлеченная происходящем внутри круга, не замечала подошедших. Командир Субботин не обладал высоким ростом. Рост у него был как раз очень даже средний, да и фигура совсем не была стройной. Это очень мешало увидеть то, что происходило внутри круга собравшихся. Пока он пытался как-то пройти, чтобы посмотреть, он слышал только звуки глухих ударов, хлюпающие звуки и крики одного человека. Наконец с помощью своих людей Субботину удалось протиснуться ближе и посмотреть, что происходит. А внутри круга происходил форменный беспредел. Сашенька лежал на спине, одна рука его была неестественно вывернута, очки сбиты, но было видно, что на лице, под самым глазом, торчит большой осколок. Видимо, один из ударов пришелся по очкам, когда те еще были на его лице. Над Сашенькой нависал и бил его ногами и руками Сархат. В итоге у Саши практически по всему телу были те или иные повреждения, лицо и голова были разбиты больше всего. Очень близко к виску было сильное рассечение. Несколько раз Сархат умудрился ударить ногой Сашу и в область гениталий. Все это время какой-то высокий парень пытался оттащить Сархата. Вступать в драку он не решался, но был единственным, кто пытался прекратить это безобразие. Субботин, оценив ситуацию и посчитав количество человек, сделал знак своим отойти назад на достаточное расстояние. Оценив численное преимущество толпы, он понял, что избиение нужно остановить максимально оперативно. При этом он понимал, что разъяренная толпа, скорее всего, не остановится сама и может неадекватно отреагировать. Поэтому он сделал то, что считал нужным. Когда все его люди отошли, он приказал достать оружие. И как только все рассредоточились и полукругом охватили толпу, в воздух было выпущено по пять пуль. Грохот стоял знатный. Все стоящие кинулись на землю. Кто-то пытался уползти, кто-то намочил штаны, кто-то принялся рыдать. Но главное, чего хотел Субботин, он добился. Сархат перестал избивать лежащего, все расступились. Хорошо поставленным, звучным, грозным голосом Субботин отчеканил: – Все остаются на своих местах. Никто не пытается бежать. Если кто-то двинется, я открываю огонь на поражение. Всем ясно? Ответом ему было испуганное молчание. – Всем ясно, я спрашиваю, мать вашу?! – еще громче рявкнул Субботин. Отовсюду послышали сдавленные и испуганные до предела голоса: – Да. – Да. – Да… – Хорошо. Лень, сходи, приведи офицеров, сам знаешь с чем. Один из подручных Субботина отделился от группы и убежал в направлении штаба. Теперь командир обвел взглядом собравшихся. Сархат стоял впереди, гордо подняв голову и презрительно смотря на командира. – За что ты избивал его? – Заслужил. – И чем же? – Не понравился он мне. Сархат сделал шаг в сторону Субботина. Субботин шагнул навстречу. – Ты совершил военное преступление. Будешь отвечать, – совершенно спокойно сказал командир. – Не буду. У вас нет свидетелей, – в наглой, высокомерной манере ответил Сархат. – У меня, дорогуша, много свидетелей. Сархат сделал еще один шаг, и в этот момент Субботин, совершив быстрое и почти незаметное движение, ударом пистолета в висок вырубил Сархата. Тот повалился на землю, как мешок с картошкой. Все простояли еще минут пятнадцать, пока не подошел вернувшийся подручный Субботина с подмогой. Далее всех арестовали и посадили в карцер. Места хватило всем. Впрочем, было и небольшое исключение. Парня, который пытался оттащить Сархата, в карцер сажать не стали, но посадили под «домашний арест» – в отдельную комнату. Вечером Субботин пришел к врачу узнать, как дела у спасенного им Сашеньки. Врач – грустный, немолодой мужчина – сказал командиру: – Вы знаете, я не понимаю, как этот мальчик сюда попал. Посмотрите его личное дело. Как его могли сюда отправить на два года? И это после, простите, двух институтов. Субботин пожал плечами. Он задавался подобными вопросами тогда еще, когда только увидел Сашу, лежащего на земле. Субботин не боялся никаких взысканий, но, просматривая дело, он отметил, что после учебы Саша сам записался в армию, хотя возможность откосить у него явно была.