Бейдер замолчал. Арина т оже молчала. – Я понимаю твое возмущение, но что ты могла сделать? Никто нас, простых людей, слушать не станет. Арина резко повернулась к Бейдеру и сказала: – Это вы простой человек? Вы совсем не простой человек. Я бы сказала, вы особенный. Вы поверили в меня, вы нетипичный офицер российской армии. В конце концов, вы представитель народа, который достаточно натерпелся на этой планете. Разве нет? Вы смогли бы спокойно спать, зная, что при вашем потворстве убили сто пятьдесят миллионов человек? Если не больше. Ну, скажите мне что-нибудь. А если во всем мире все выживут, если они обойдутся без потерь? Ну, вот так вот сложится. Вы представляете, что сделают с нами, с оставшимися жителями этой страны? Допустим, нас останется миллионов пятнадцать. Из них треть немощных, треть дети, а еще одна часть – бабы, которые будут прятаться за спины мужей. У нас же пропаганда сколько десятилетий велась! Женщина никому ничего не должна. Ну и при таких вводных, как быстро решится и завершится наша задачка? – Арина, у нас есть приказ… – Иногда надо думать своей головой, а не исполнять никчемные, глупые приказы. Хорошо ли вы будете спать если сто пятьдесят миллионов человек погибнут, а вы будете знать, что не приложили ни одного… малейшего усилия для того, чтобы их спасти? Я уже молчу о том, что в устах нашего вождя ядерная война – это то, что даже не нужно пытаться изменить. – Арина, ты опять перегибаешь палку! – Серьезно? – Ты хочешь спасти свою семью или нет? Или хочешь ею пожертвовать во благо народа? – Конечно, я не буду жертвовать своей семьей во благо кого бы то ни было. И президент все объяснил. Очень надеюсь, что все, что он сказал, является правдой. – А что, у тебя есть сомнения? – Есть. Есть сомнения. Я не могу объяснить, откуда они и почему возникли. Президент был очень убедителен. Но что-то меня гложет. Не знаю, что именно. Почему он сразу не сказал? Почему вызвал эти сомнения? А вы сами верите ему? – вдруг спросила Арина и уставилась в глаза Бейдеру. Бейдера передернуло. Схватив ее за плечи, он резко придвинул ее к себе. В этот момент он оказался так близко, что она чувствовала его дыхание на своей коже. – Арина, – зашипел он ей в ухо, – блин, да что же у тебя сегодня за вопросы такие? Не в бровь, а в глаз! Я обязан верить президенту. Обязан! Но что-то не так. Это – факт. Мы должны сейчас быть тише воды ниже травы! Он замолчал, отстранившись. – Арина, я хочу, чтобы ты внимательно послушала, прислушалась и услышала меня! То, что я бы ничего не смог изменить, – это факт. То, что ты бы ничего не смогла изменить, – это тоже факт. Я тебе даже больше скажу… У нас было бы больше шансов изменить любую ситуацию до той секунды, пока ты не завела там, в кабинете президента, свою пламенную речь. Тебя бы не начали пасти и прослушивать. И не поставили бы, как говорится, на счетчик. Арина ошарашенно смотрела перед собой, а потом схватилась за голову: – То есть я на счетчике? – Не совсем. Министр рвал и метал, а вот президенту понравилось, что ты с таким напором пыталась защитить других людей. Он приказал министру не трогать тебя и не вмешиваться. А еще, когда министр вышел, президент намекнул мне… И его намек я понял совершенно однозначно: объявлять о грядущем ядерном ударе нельзя. Это будет расстрел. Без разбирательств. Бейдер замолчал. Потом, посмотрев на водителя, а затем еще раз на Арину, произнес: – Арина, министр никогда не относился ко мне хорошо. Я бы сказал, что он тот еще антисемит и откровенный женоненавистник. Поэтому тебе вступать в открытую конфронтацию с ним нельзя. Твоя задача номер один – переправить своих в безопасное место. Иначе ты можешь их не довезти потом. Если слишком много народа узнает об ударах, начнется паника. И еще! Никому, ни под каким предлогом не раскрывай твой пункт конечного назначения. Иначе туда выстроится очередь не тех людей. Каждое бомбоубежище состоит из двенадцати подземных блоков. Каждый вмещает в себя порядка тысячи человек. Но, скорее всего, придется их доукомплектовывать и пересчитывать еду на всех. А по поводу остального населения… Им придется перебираться в метро и бомбоубежища Москвы и Подмосковья. Президент обещал прислать мне карты, которые показывают все бомбоубежища для жителей Москвы и области – как старые, так и абсолютно новые. Новых построено за годы войны порядка полутора тысяч по всей стране. Основная часть Москвы переберется в метро, это испокон веков были основные бомбоубежища в городе. Но теперь есть и другие места, где можно переждать эту бурю. Мы выстоим, Арина, мы должны. И все остальные выстоят. Только каждый – в отведенном ему месте. Арина повернулась к Бейдеру и посмотрела ему очень внимательно в глаза. Затем она спросила: – А сегодня, когда я ушла, президент показал вам карты с бомбоубежищами? – Нет, – нахмурился Бейдер и задумался, затем сказал: – Он пришлет их завтра. – Но почему было не показать сегодня? Странно это. – Арина, странно, что сейчас перемирие! Вот что странно. Президент сказал, что отправлять в бомбоубежища будут группами. Без объявления. Иначе паника убьет всех жителей Москвы. Арина посмотрела на Бейдера, он протянул ей руку, она протянула в ответ, он пожал ее. Вдруг в порыве она обняла его и сказала: – Спасибо, господин генерал! Вы удивительный человек. В этот момент машина остановилась, и Бейдер нажал на кнопку, выключив «антипрослушку». Он тепло улыбнулся и, похлопав Арину по плечу, сказал: – У тебя теперь увольнительная, а после – мы увидимся с тобой. Я пришлю за тобой машину в среду. А сейчас иди к своей семье. Арина вышла из машины, а Бейдер еще долго провожал взглядом эту удивительную женщину. Возвращение домой Начало декабря выдалось весьма примечательным и совсем не снежным. Со стороны могло показаться, что находишься и не в Москве вовсе, а где-нибудь в центре Европы, например. Днем, как правило, было не меньше плюс трех – плюс пяти, изредка шел дождь, а часто и вовсе бывало солнечно. Временами начинал падать мелкий редкий снежок. Но буквально на следующий день от этого снега не оставалось и следа. А ночью температура почти никогда не опускалась ниже нуля. В общем, конец октября с его европогодой вот уже больше месяца был поставлен на непрерывный repeat. Мнение народа по этому поводу кардинально разделилось. Одни радовались отсутствию снега и всех остальных атрибутов зимы, таких как сильный холод, мороз и гололед. А их оппоненты справедливо полагали, что у таких выкрутасов природы всегда есть побочные эффекты, в виде лютой зимы, являвшейся поздно, но и затягивающейся чуть ли не до начала мая. Прецеденты в истории уже имелись, и многие о них помнили. Арина шла к своему дому на Ленинском проспекте. Дом находился на нечетной стороне Ленинского, в глубине дворов. И был со всех сторон как бы защищен и от шума проспекта, и от автомобильных выхлопов. Подойдя к дому, она позвонила в домофон. Прозвучало уже пять долгих гудков, когда трубку взял младший сын: – Да! Кто это? И вот тут Арину прорвало. Поперек горла встал ком, в глазах начало темнеть, руки затряслись. Как она все это время скучала по своим мальчикам, отгоняя от себя все мысли о них в течение целого года! Как они выросли, наверное. А родители постарели… – Да! Кто это? – продолжал спрашивать Марк. Арина продышалась, но Марк уже повесил трубку домофона. Арина набрала номер еще раз, в этот раз подошла мама Арины: – Я слушаю. Кто это? Кто там балуется с домофоном? Сделав несколько глубоких вдохов, Арина, наконец, взяла себя в руки и смогла выдавить срывающимся голосом: – Мама, это я. Открывай! Послышалось сдавленное «ох», потом щелкнул замок входной двери. Арина потянула дверь на себя и буквально ввалилась в подъезд. На ватных ногах, не замечая консьержку, она вошла внутрь и на автомате нажала кнопку лифта. Поднимаясь, она посмотрела на себя в зеркало и увидела, что на лице блестят слезы. Вытерев их тыльной стороной руки, Арина, не придумав ничего лучшего, дала себе четыре смачные пощечины, которые привели ее в чувство. Дверь открылась, и только она ступила прочь из кабины лифта, на нее налетели сыновья и мама, вокруг танцевала собака, и даже пугливые коты вышли встречать хозяйку. Поодаль стояли и улыбались муж и Аринин отчим. Наконец-то она была дома. Можно было хотя бы немного позволить себе расслабиться. Совсем чуть-чуть. Возвращение оказалось странным. Если с детьми и с мамой ей достаточно было просто посидеть, обнявшись, а потом вспоминать все на свете, то в отношениях с мужем с самой их встречи все пошло не так. Он больше не понимал ее, как раньше, вел себя немного отстраненно. А ночью случился секс, от которого Арина не только не получила удовольствия, а, наоборот, ей стало совсем не по себе. Арина попыталась поговорить с мужем, но он отмахнулся от нее, сказал, что она все придумала. Арине начало казаться, что у мужа появилась любовница. Но она постаралась отогнать от себя такие мысли. Вечером второго дня, когда муж вышел на улицу, у Арины состоялся разговор, который многое объяснил. Арина сидела за столом и держала кружку чая в руках. Мама готовила пышные сырники. Все блюда у мамы получались необычайно вкусными и красивыми. Арина нежно любила свою маму и ужасно скучала по ее домашней еде. Несмотря на то, что пережила ее мама, она была совершенно потрясающим человеком и чрезвычайно доброй женщиной. Лучшей мамы и бабушки сложно было придумать. Арина видела, как мама светится счастьем, но некая грусть не ускользнула от ее цепкого взгляда: – Мам, скажи, у вас тут все в порядке было? Я вижу, что что-то не так. Ты слишком грустная, Мирон сам не свой. В чем дело? – Да нет, ты здесь, все хорошо. – Ма-ам! – Ну хорошо, все равно нужно рассказать тебе! Где-то полгода назад к нам заявились товарищи из «Временной администрации взаимодействия с гражданами Москвы», в которую мы с тобой тогда ходили, помнишь? И сообщили о твоей возможной гибели. Что мы тогда пережили, не передать словами. Я поседела окончательно, Марк сначала безумно переживал, я думала, он что-нибудь с собой сделает. Мы около него дежурили постоянно, потому что страшно было. Роберт замкнулся в себе и почти ни с кем не разговаривал. Закрывался в своей комнате и не выходил оттуда. Дедушку нашего, я думала, инфаркт хватит – так он плакал. И Мирон тоже замкнулся в себе. Все корил себя за то, что тебе пришлось отправиться на фронт. Все поверить не мог, что тебя больше нет. Но мы с Марком знали, что ты жива, мы это чувствовали. Мы верили. И мы с ним договорились, что пока нам не предоставят доказательства твоей смерти, мы не будем верить, что тебя больше нет. Но в последующие несколько дней, нас лишили всех льгот по продуктам, лишили всех денег, положенных по закону, и лишили половины медицинских процедур. Так продолжалось два месяца. Мы продали все, что могли, чтобы оплатить процедуры для Роберта и Мирона в полном объеме. И продолжали все время ходить и делать запросы через комиссариат. А потом в один прекрасный день Марк спросил меня, почему мы все время делаем запрос через них. Что, сказал он, если сделать запрос через кого-то другого. И тогда мы написали запрос в новую структуру: Военный Следственный комитет – с просьбой проверить, жива ли ты. И если нет… Если это все правда, и ты погибла – предоставить нам официальную бумагу и тело. Заявление у нас принял молодой офицер. Он проникся симпатией к бабушке с внуком. И уже через неделю нас вызвали туда и сообщили, что ты жива. Вернули все льготы в полном объеме и даже назначили компенсацию, а офицер из комиссариата приходил еще и ругался на нас, что ему сделали выговор. Говорил, что вообще нам льготы не положены. Но Мирон все продолжал переживать, что ты на фронте, а он вынужден восстанавливаться здесь, в Москве. В безопасности и тепле. – Ясно. У Арины заиграли желваки. Она слышала, что такое могло происходить в провинции, но чтобы это происходило здесь, в Москве, под носом у начальства? Через пятнадцать минут Арина позвонила «правой руке» Бейдера, своему другу и моральной опоре – Субботину. Он многих знал, и большинство вопросов через него можно было решить очень быстро. Объяснив ситуацию, Арина попросила у него список имен тех, кто был призван из района, в котором она проживает, одновременно с ней. Потратив на обзвон несколько часов, Арина вновь позвонила Субботину и попросила того приехать к зданию Военного Следственного комитета. Арина знала, что Субботин – человек чести и редкий по характеру человек по сегодняшним временам. Он был из той редкой породы людей, которых нельзя было подкупить или же шантажировать. Просто не получится. Да, никто уже давно и не пытался этого делать. Поэтому, когда она объяснила всю ситуацию с офицером из комиссариата, Арина получила ровно то, чего и ожидала. Субботин полностью согласился с ее выводами, и они приехали к зданию Военного Следственного комитета. Военный Следственный комитет занимал большое здание Первой Московской финансово-экономической академии на Калужской. В общем-то, они могли занять любое здание в Москве, но приняли решение, что платный экономический ВУЗ сейчас вообще в столице не нужен. Учитывая же, что зданий этого ВУЗа в Москве было несколько, то никаких переживаний по этому поводу не возникло вообще. Подходя к зданию, Субботин успел кому-то позвонить и на повышенных тонах о чем-то поговорить. Арина шла впереди, чтобы не слушать чужой разговор. Через некоторое время ее догнал запыхавшийся Субботин: – Ух, что-то одышка пошла. Старый я стал, что ли? Либо просто вес сбросить надо. Короче, все нормально, я договорился. Нас сейчас примет прокурор по расследованию преступлений военных против военных. Я вкратце уже объяснил, но он хочет с тобой поговорить. – Хорошо, конечно, поговорим. Они вошли в здание. Внутри, видимо, еще не закончились ремонтные работы. Здание реконструировали под нужды сотрудников Военного Следственного комитета, так что в нем до сих пор ходили рабочие в грязных спецовках, стояли лестницы, повсюду были видны следы цемента. Подойдя к стойке администратора, Субботин с Ариной представились, предъявили администратору свои документы и объяснили цель своего визита. После проверки их пропустили и указали кабинет, к которому следовало пройти. Пройдя к указанному кабинету, на двери которого было написано: Корсуменко Р.И., – они остановились, прислонились спинами к стене. Им пришлось подождать минут пятнадцать, прежде чем из кабинета вышел помощник прокурора и пригласил их войти. В кабинете было неуютно и пахло хлоркой. За большим столом, прямо перед Ариной и Субботиным, сидел прокурор, а чуть подальше, сбоку, у стены, сидел помощник прокурора. Субботин хотел представить себя и спутницу, но прокурор махнул рукой и сказал: – Давайте без лишних слов. Вы знаете меня. Я, Михаил Анатольевич, знаю вас. Кто такая Арина Грик, я также наслышан. О ней уже, мне кажется, в наше время все знают в наших кругах. Итак, я уже говорил с вами по телефону и примерно представляю, что произошло. И я поэтому вас позвал, чтобы поговорить лично. Надеюсь, вы понимаете, что все это – просто глупость. Не хотел бы я давать ход делу, устраивая бессмысленный скандал. Поймите, людям в комиссариате приходится несладко. Это неблагодарная работа, тяжелая и весьма опасная. Вы, как военный старой закалки, должны это понимать. Ну и вообще… Если уж кто должен инициировать эту проверку, то явно не офицер столь низкого ранга, как эта ваша… – он мотнул подбородком в сторону Арины, – Арина Грик. Чем вы там командуете? Я уже забыл. Отделением или взводом? Ну, это не важно.