– Скажи мне, а себе ты нравишься? Любишь себя родимого? – Барин? – Отвечай! – гаркнул Петров. Алёша чуть расправил плечи. – Ну да. – Какого цвета у тебя глаза? – Серые. – Какая у тебя любимая жратва? – Ну курочка жареная… С картошечкой. – Ага, понятно. Ну а чай ты любишь какой – с сахаром или без? – С сахаром… Люди замерли в ожидании. Куда клонит барин? Петров, тем временем, продолжал свой допрос. – Кто больше нравятся, кошки или собаки? – продолжал допытываться он. – Собаки. – Конечно, а как же. И вот ещё – сидр или пиво? – Ну сидр, – ответил Алёша, слегка осмелев. – А что, будет сидр? – Не знаю, – сказал Петров. – Это зависит от того, как ты мне ответишь на оставшиеся вопросы. Ну как, ты готов? – Ага. – Какого цвета у неё глаза? – У кого? – удивился парень. – Эх ты! – сказал Петров. – Аль-лёша! – А, у Светки-то…, – сообразил парень. – Ну, серые… Вроде бы… Петров вопросительно посмотрел на старую Веру. – Угадал? Та отрицательно покачала головой. – Карие… Ну и что с того? – Ну…, – сказал Петров и развёл руками в воздухе. – Это залёт, Алёша. Скажи мне, ты её бил? – Ничё я её не бил! – Ответишь за базар? – М? – промычал Алёша. – Хули, м-м? – набычился Петров. – Я спрашиваю, ответишь за базар? Это самый важный момент в твоей жизни, долбоёб! Подумай хорошенько, ты её бил? Двое ребят схватили Алёшу с обеих сторон, когда тот попытался встать. – Я не знаю! Петров расхохотался так, что его люди за столом вздрогнули. Он встал со стула и сказал: – Вера! Отведи меня к Светочке, посмотрим на неё. Остальные – ждите здесь. – Туда нельзя, барин, ты уж извини. Женская половина дома. Это правило нельзя нарушать! – сказав это, Вера перекрестилась. – Так и знал! Тогда веди её сюда! – Не пойдёт! Убьётся и других убьёт, пока мы её сюда притащим! Пощади моих девочек, Борис Михалыч! Петров мрачнел на глазах. – Тогда скажи мне ты, старая, бил он её или нет? – Я не знаю, – отмахнулась Вера. – И говорить не могу. Я свечку не держала над ними. На ней сейчас места живого нет, потому что она без конца себя истязает. Как понять, его это рук дело, или девка с ума сходит? – Ты что, издеваться надо мной вздумала? – Я поговорю с ней, – сказала Надя. Все в помещении замолчали. Петров расцвёл улыбкой победителя. – Прекрасно. Идите, мы подождём вас здесь. Мы же уважаем местные традиции! Свету содержали в соседнем здании – избе старой Веры. В общей половине дома атмосфера была угловатой, суетливой и мрачной. В женской же его части интерьер был наполнен мягкими и спокойными тонами. Стены и потолки украшали светлые ткани, повсюду была расставлена мягкая мебель. Света сидела в кресле у окна и смотрела в пустоту перед собой. Расцарапанные руки она держала у себя на животе, сжав в кулак ткань просторного платья. – К тебе пришли, – сказала старая Вера. – Смотри, думай, что говоришь! – Можете нас оставить? – попросила Надя. Брови Светы взметнулись. – Света сейчас не в себе, – сказала старуха. Надя только сейчас поняла, что под мешковатой одеждой Вера скрывала хоть и пожилое, но сильное и здоровое тело. – Она может тебе навредить, – продолжала та. – Я так не думаю, – сказала Надя. – Вы больше ничего не хотите мне сказать? Старая Вера хмыкнула и вышла из комнаты. Надя сделала несколько осторожных шагов по направлению к жертве насилия. Она уже видела такое. Её лучшую подругу изнасиловали мародёры, когда им было по семнадцать лет. Это произошло сразу после смерти её родителей. Надя сбежала и смогла спастись. Видимо, лучше всего ей в этой жизни даётся убегать… – Ответь мне только на один вопрос, – попросила Надя. – Он тебя бил? Света развернулась к гостье лицом и широко улыбнулась. В верхнем ряду одного из передних зубов не хватало, а второй был наискосок отколот. Губы слегка опухшие, на нижней краснеет заживающий кровоподтёк. – Что вы! Как можно? – сказала дрогнувшим голосом Света. – Он любил меня, а я его не так поняла! Что-то внутри Нади разорвалось подобно ядерной бомбе. На выходе из женской части избы она столкнулась с Верой и, оставив куртку висеть в коридоре, выбежала на улицу. Там у входа в зал собраний стоял и курил Петров. Поселенцы прознали про суд, разбились на парочки и троицы и кружили вокруг дома собраний, болтая и порой заглядывая внутрь через окна. Около главного входа дежурили вооружённые борисовцы и никого внутрь не пускали. Петрову хватило одного взгляда на Надю, чтобы понять, что к чему. Он выбросил окурок и, не дожидаясь её, пошёл в дом собраний. Она последовала за ним, но не успела зайти внутрь, потому что тот выволок ей навстречу Алёшу, подгоняя того пинками и угрожая ему пистолетом. Надя сделала несколько шагов назад и пропустила их. – На колени! – крикнул Петров. – Ты чего, Михалыч, задумал? – огрызнулась старая Вера. – Заткнись, старая, а не то мои люди тебя пристрелят за соучастие! – Ошибку делаешь, дедушка! – не унимается она. Петров делает знак своим людям и Веру берут пóд руки. – Жители Фирсановки! – громогласно объявляет Борис Михалыч. – Слушайте сами – и расскажите потом остальным, что Алёша – сын местного кузнеца – изнасиловал дочь табунщика, чем опозорил свой род и племя, и за что мной, Петровым Старшим, он был приговорён к смерти. Поганый выстирок взял силой и избил святую невинность, а потом врал мне в лицо! Только одичалые насилуют своих девок и врут старшим! Ну давай, Алёша! Твои последние слова? Алёша молчал, искренне не веря, что всё это с ним происходит. – Можно и так, – сказал Петров и выстрелил ему в лицо. Массивная пуля снесла физиономию Алёши, обнажив красно-серое содержание его черепа. Тело насильника рухнуло на землю бессмысленной грудой мяса. – Изверг! – закричала старая Вера. – Зачем же так делать?! Кровинушку мою…