– Да! – Тогда делай в точности то, что я скажу. Глава 9 «Всякий авторитаризм эгоистичен. Но не всякий эгоизм авторитарен». (тривиагемма параметристики) ### Они праздновали день рождения Лизы. Девочке исполнялось шесть лет. Здесь была старшая дочь Петрова Галя со своим мужем Константином. Они заведовали складами. У них был сын Ефим двенадцати лет от роду, который сначала сидел за столом, а потом заскучал и поднялся на второй этаж. Кроме того на посиделках присутствовала и беременная от кузнеца Светочка, которую после событий в Новой Фирсановке Борис Михалыч велел забрать из дома со всеми пожитками и поселить в борисовском женском доме. А ещё была прислуга, которая и без того крутилась вокруг Лизы и была, в общем, частью её семьи и вселенной – суетливая Марьяна, вечно довольный Шер, его жена Алия, мрачный циник по фамилии Серов и одноглазый бандит – друг семьи Тихон. Повара приготовили уху из щуки, шашлык из утки и свинины; и картофель в самых разных вариациях – мятый с молоком и маслом, жареный, запечённый, с сыром, овощами, зеленью и без. Жаль, не было молодой картошки, которую можно обжаривать целиком, прямо в мундире! Её запасы совсем иссякли к концу зимы. Мясо тоже было на столе не каждый день, поэтому все очень приободрились. Особенно радовались холодцу, который прекрасно шёл с горчицей под самогоночку, к которой Надя успела несколько раз приложиться. А ещё, испекли большой торт и сделали разных салатов и холодных закусок. Чего было много, так это хлеба, мёда с местной пасеки, самогонки и разного чая. Мороз за окном благоволил уютной обстановке в доме. Март выдался снежный, зима всё не хотела отступать. К этому времени Надя успела организовать в Борисовке что-то вроде школы для детей и взрослых. Она набрала из народа самых смышлёных, а сталкеры снабдили её учебниками разных эпох. Книги были в большом дефиците Петров предоставил ей свои склады – и о, Боже, там было чем поживиться! Сразу же нашлись годные преподаватели по русскому языку и математике, женщины, которые любили своё дело и считали себя хранителями знания, которое им теперь позволили дарить другим. Физику и инженерные курсы она вела сама, собрав вокруг себя всех, кто имел отношение к обслуживанию техники. Медицинские курсы она также взяла на себя. Занятия пока проходили в доме собраний. Здание школы решили начать возводить по весне, когда земля размякнет. Надя не ожидала такого наплыва желающих учиться. Ещё недавно она была просто очередной тёткой, которую можно, если что, и пристрелить. Но стоило Петрову показать на неё пальцем и сказать: "Внемлите, глупцы!", и те действительно внимали. Надя буквально кожей чувствовала, как изменилось качество взглядов, бросаемых в её сторону. Петров использовал все свои ресурсы для того, чтобы жители Борисовки и других поселений узнали, что в метрополии теперь есть не только женский дом, лазарет, тюрьма, церковь и уличный театр, но ещё и школа! Надя даже ощутила какой-то особый вкус к жизни, столь явными были её успехи. Борис Михалыч поднял тост за неё, хваля её выучку и терпение. – За последние пять месяцев мы достигли существенного прогресса в облагораживании общины, – Петров начал вставать, и все сразу встали. – Благодаря таким, как ты, такие как она, – он показал стопкой на Лизу, залезающую под стол, – смогут жить в лучшем мире, где их жизнь будет чего-нибудь стоить. Все чокнулись и выпили, кроме Гали. Та не стала тянуться к середине стола и просто выпила. – Малютке уже пять, – мечтательно сказала она, когда все сели. – Жалко только, что она не мальчик. Петров сначала злобно покосился на свою дочь, но тут же смягчился. Он взял в руки вилку и сказал: – Наследником не обязательно должен быть мальчик, но это будешь не ты, уж поверь. – А что насчёт Ефима? Почему не назвать его имя? Мало ли что? – Нет, – отрезал Петров и проглотил кусок сала. – Это потому что он рыжий? – не унималась Галя. – Да что ж ты такое, чёрт побери, несёшь?! – не выдержал и вступил в разговор Тихон. – А почему тогда? Ему уже вон, шестьдесят три! Дед умер в шестьдесят восемь! – Уймись. Тебе это не нужно, – заверял её Борис Михалыч. – Они просто сожрут тебя. С тебя хватит одного Костолома. – Давай-давай. Стращай меня! – Они тебя не знают и не уважают. И сына твоего, моего единственного внука, просто распнут. Власть работает не так. Власть – это символ! Заслужи их уважение, а потом бзди в лужу на здоровье. Марьяна прыснула со смеху и тут же заставила себя замолчать. Все остальные тоже притихли. – Грубо, – сказала Галя. – А не надо меня хоронить раньше времени. Наследник может ещё появится, а до его совершеннолетия я назначу регента. И опять же, доча, клятвенно обещаю, что это будешь не ты. Ради твоего же блага. – Никто тебя раньше времени не хоронил, – повысив голос, сказала Галя. – Ты параноик! Как обычно, выдумал себе проблему и решаешь её с умным видом. И строишь из себя самого понимающего в мире. Где младшáя? Ты знаешь? Не из-за того ли, что ты хотел выдать её замуж… – Ты не знаешь, что я сделал для неё, понятно?! Петров начинал свирепеть. Надя была хорошо знакома с его этим состоянием, поэтому встала из-за стола и села на кресло возле печки. Борис Михалыч тем временем, наверное, в сотый раз выгонял свою дочь из дома, чтобы снова встретиться с ней на следующем празднике: – Собирай-ка свои монатки и иди домой! Ты у меня в гостях, а ведёшь себя, как сволочь и вражина, почему я должен это терпеть? К тому же, от собственной дочери! Давай Кость, бери её и валите отсюда, надоели, в самом деле! – Не трогай меня! – гаркнула мужу Галя. Лиза вылезла из-под стола и заплакала. – Хватит ругаться! У меня, вообще-то, день рождения! Вдруг, снаружи донёсся шум летательного аппарата, а спустя какое-то время, раздался стук в дверь. – Эти! – крестясь крикнул с порога запыхавшийся городовой. Фуражиры зашли во двор и вкратце рассказали о целях своего визита. Сначала Надя обрадовалась из-за того, что Стас и Витя живы. Где-то в глубине души она всегда верила, что это так. Или это только теперь ей так кажется? Когда пóсты взяли у неё пробы и объявили о приглашении в полис, она сказала им: – Подождите, пожалуйста, за оградой. Это возможно? Я скоро выйду. – У вас есть пять минут! – ответил один из фуражиров, и они оба вышли за забор. Надя зашла в гостиную. Её внимательно изучали десять пар глаз. Ефим спустился к остальным и стоял рядом с родителями, гадая, как ему следует себя вести. Лиза первая подошла к Наде и протянула ей куклу. На этот раз обе руки у той были на месте. Взяв куклу, Надя чуть не расплакалась. – Наконец-то, – сказала старшая дочь Петрова. – Скатертью дорога! – Помолчи, бестия! – гаркнул Борис Михалыч. Вот уж сука, так сука эта Галя! Она обязательно всё испортит. Она ненавидит Петрова, может даже небезосновательно. Но она явно не собирается продолжать традиции, которые Надя и Борис Михалыч пытаются ввести. Такие, как она, и становятся потом чудовищами, вроде старой Веры. Ей плевать на всех, кроме своего семейства. – Ты что, уйдёшь? – спросила юная именинница. – Послушай меня. Останься хотя бы до следующего окна, – сказал Петров. – Сколько осталось? Меньше двух лет? Уйти сейчас – значит бросить всё, что ты начала. Эти люди не справятся без тебя. Школа развалится. Мы вернёмся на исходную. Надя снова посмотрела на всех присутствующих. Странная компания для неё – матери одиночки, выживальщика и маргинала. Она не стала ничего говорить, накинула шубу потеплее и выскочила во двор. – Я нужна здесь, сынок, – плача, говорила Надя. Она всё время теребила Лизину куклу, чтобы успокоить нервы. От самогонки её чуть мутило, но казалось, что спиртное никак не влияет на её решение. – Я счастлива, что у вас с Витей всё хорошо! Мы сделали это – дали тебе новый дом, где ты сможешь реализовать свой потенциал. Но так вышло, что мне пришлось остаться. И за эти месяцы я поняла, что нужна здесь. Я не понимала этого всю свою жизнь, потому что была поглощена твоим воспитанием. Но ты вырос и стал тем, кем должен был стать, а я действительно могу помочь этим людям выжить. Прощай, сын. Пусть у тебя всё получится! – Прекрасно! – сказал фуражир, и вскоре посты скрылись на своём коптере, шасси которого скорее напоминало лапы хищной птицы, чем механизм. Удивительные технологии, подумала Надя. И я от них только что отказалась… По-крайней мере, на какое-то время. Я что, схожу с ума? Что со мной? Почему я всё ещё здесь? Вот же оно – само пришло в руки, и я это вот так легко отталкиваю? "А может у меня повреждён материнский инстинкт?" Нет. Кажется, нет… Полжизни она посвятила тому, чтобы Стас – этот ранимый, но очень сильный и упорный мальчик – получил то, чего она сама была лишена. И вот, это свершилось. Она знала, что он жив, здоров, и даже больше – по словам фуражиров, он успешно адаптируется. Даже Вит, отношение к которому слегка пошатнулось, и тот был жив и здоров. Надя не боялась смерти, поскольку смотрела ей в лицо неоднократно. Теперь же она может жить для себя. Хотела ли она увидеть чудеса полисов, которые ей живописали родители? Да. Но парадоксальным образом её тянуло остаться. Петров не проявлял к ней никакого сексуального интереса, чего она поначалу опасалась больше всего, а никто другой не смел её и пальцем тронуть. Ей впервые казалось, что здесь ей самое место. Что она будет делать в полисе? Реализовывать бессмысленные стратегии КПМ-мира до посинения? Быть винтиком в машине, не способным даже понять свою собственную функцию? Удручающая перспектива. Ей уже за сорок. В этом возрасте начинаешь искать чего-то простого. И, кажется, здесь она это наконец нашла. ### Шли дни, недели, месяцы. При предоставленных ей ресурсах Надя смогла восстановить несколько тракторов и других машин. Двигатели внутреннего сгорания почти не использовали, поскольку бензин здесь никто не производил столетиями. Автомобили, которые были в парке у Петрова, все ездили на энергобазах, предоставленных Москвой. Однако полис неохотно делился этой технологией, поэтому батареек было мало, вёлся их строгий учёт, и каждую можно было отследить удалённо. В случаях, когда требовались новые батарейки, Петров составлял запрос, после чего Москва присылала полевого инспектора, который оценивал необходимость и принимал решение о дополнительном снабжении. Убедив Москву в своих мирных намерениях, они в общей сложности добавили к своему арсеналу одиннадцать единиц техники ещё до посевных работ. Предвиделся большой урожай, поскольку Борис Михалыч смог добиться от полиса повышения квоты на удобрения. В связи с этим спроектировали и начали готовить древесину для постройки новых амбаров. И всё же пóсты очень неохотно помогали предместьям, и скорее придерживался политики невмешательства. Они не хотели истребления предместников, но и равно не были заинтересованы в их прогрессе. Говорят, тридцать лет назад здесь всё было по-другому. Надя была ещё девочкой и жила в предместьях Новосибирска, местах и тогда совсем диких. Но за время, проведённое под Москвой, она не раз слышала про бойню, которая оставила от довольно развитой инфраструктуры московских предместий то, чем они в итоге стали – беспомощное скопление разрозненных поселений. Целые города и сёла были сметены с лица Земли за несколько дней, когда Гуань Инь встала во главе восстания и повела на Москву толпы обречённых революционеров. Вспыхнувшая незадолго до этого эпидемия атипичного гриппа убивала людей целыми семьями, и над предместьями Москвы нависла угроза полного вымирания. Поначалу люди просили пóстов о помощи, зная о том, что те никогда не болеют. Они не понимали, что в полисе нет таблетки от всех болезней, и что своим иммунитетом пóсты обязаны периоду длительной перестройки организма в целом. У них вообще медицины в привычном смысле нет. Но людям нужно было лекарство, а посты отказывались вмешиваться по каким-то своим соображениям. В народе стали говорить, что вирус изобрели в Москве, и таким образом пóсты окончательно истребляют человечество старого образца. Неурожай и последовавший за этим голод доделали то, что начал вирус. Тогда и пришла Гуань Инь. Она раздала оружие пóстов предместникам. Часть его пошло в дело против фуражиров. Часть люди конечно же использовали друг против друга. На время воцарился хаос, который закончился великой зачисткой. Именно тогда отец Бориса Михалыча получил от постов бразды правления над осколками цивилизации предместий. Он выдал фуражирам местоположение Гуань Инь во время очередного налёта. Раньше он был обычным градоначальником, а после зачистки Петровы стали настоящими феодальными князьями. Говорят, что предательницу убил собственный отец, хотя Надя и считала этот слух красивым мифом. Летом Петров свозил её в Барановское, чтобы познакомить с людьми из БЧП. Сначала Надя отказывалась, но он убедил её, сказав, что её должны запомнить, как правую руку старшего. Иначе жди беды. Дело было в июле. Ритуал, свидетелем которого она стала, включал в себя шествие по округе с оружием наперевес, убийство красного петуха и размазывание его крови друг по другу. Был там и Чехман, одетый в медвежью шкуру. Он без конца прыгал через костёр, а затем заговаривал оружие своих бойцов на несуществующих языках. Надя нашла этот праздник омерзительным, о чём и сказала Петрову, когда они ехали домой. Тот в ответ скорчил кислую мину и сказал: – Да хорош тебе! Омерзительно ей. Детей недоношенных в компост отправлять тебе было бы не омерзительно? – И при чём здесь это? – А при том, – отвечал Петров. – Везде свои правила, Надюша. Нельзя заставить людей делать то, что тебе нужно, осуждая их образ жизни. Ты можешь их считать кем угодно, хоть дикарями пещерными, но у них, как ты видела, есть стволы, и из них вылетают, нахуй, пули! Я-то ладно, но вообще, думай, что говоришь! Особенно людям, вроде Славы. Надю это неприятно кольнуло. "Думай, что говоришь", – то же самое советовала старая Вера, когда Надя пришла за Светой. Конец пути они проделали молча. Роды Светы по времени совпадали с концом жатвы. Дело было в середине августа. Люди собирали и заготавливали урожай, благодарили друг друга за труд. Последний сноп жали молча, суеверно боясь спугнуть столь обильный сбор на следующий год. Жители Борисовки вполне могли надеяться на сытую зиму, и они знали, благодаря кому. Кто-то даже сочинил песню про "Надежду – грозу невежды", и она быстро облетела округу, став народным шлягером. Впрочем, люди выражали свои чувства по-разному. Местные ритуалы порой были откровенно дикими, а иной раз довольно трогательными. Надя никогда не была суеверной, но почему-то испытывала невольную зависть к тем, кто нашёптывал новости перелётным птицам, в надежде, что те смогут передать их слова умершим.