– Какое милое заблуждение, – сказала она, когда Петров объяснил ей суть традиции. – Как ты можешь называть заблуждением вызванную таким образом к жизни память о предках? – спросил Борис Михалыч. Он не отчитывал её, а спокойно ждал ответа. – Я не…, – осеклась Надя. – Я не то имела ввиду. Я хочу сказать, что не верю в жизнь после смерти. – Это без разницы, – сказал Петров. – Поминать своих мёртвых хорошо и правильно вне зависимости от того, слышат ли они. Это традиция, и она взывает к лучшему в каждом из нас. Без подобных вещей мы бы ничем не отличались от обезьян и одичалых. – А где ты их видел-то, обезьян? – Обезьяны, это вроде как зверолюди, так? Волосатые, без культуры и закона, жопу от пальца не отличают? Где-то там на югах? – Можно сказать и так, наверное. – Ну! – восклицал Петров. – Вот, я и говорю, не чтили бы своих мёртвых, были бы как обезьяны. Короче, не нуди давай. Лучше приобщайся. По случаю праздника женщины Борисовки устраивали свой собственный ритуал, куда мужчины не допускались. Местные матры наконец решили официально принять Надю в сообщество, а заодно и Светочку, которая на днях стала мамой, но испытывала большие трудности в принятии своего ребёнка. Самые уважаемые женщины поселения собрались, чтобы посвятить молодых и новоприбывших в родовые таинства. Надю попросили надеть свободное светлое платье. Девочки помладше сплели ей венок из полевых цветов и надели на неё разноцветные бусы. Собрание вела сестра погибшей при загадочных обстоятельствах жены Петрова – добрая полная женщина, которую все звали Татьяной Сергевной или просто Сергевной. Незадолго до этой встречи она попросила Надю принести с собой какой-нибудь памятный предмет или амулет. Ничего подобного у неё, разумеется, не было. Вещи, которые она брала с собой в полис, были утеряны навсегда. Да и не было среди них ничего памятного. Ей был чужд подобный взгляд на мир. Предметы, которыми она себя окружала, зачастую несли в себе какой-нибудь функционал. Подобное отношение она, конечно, впитала от своих родителей. – У меня ничего такого и нет, – сказала Надя. – Не может быть, – уверила её матра. – Чего первое в голову придёт, то и неси, вот и все дела. И Надя взяла у маленькой Лизы ту куклу, что периодически чинила для неё – Быстрику, дворовому псу, которого иногда пускали в дом, игрушка тоже очень нравилась. Ритуал проводили вечером перед ночными гуляниями. Женщины и девушки все были одеты в свободные светлые платья. У них были распущенные волосы, а на головах красовались венки из веточек и цветов. Повсюду в доме преобладали мягкие пастельные оттенки. Острые углы были сглажены развешенными повсюду тканями и лоскутными одеялами. Сначала избу прозвонили колокольчиками, особенно тёмные углы. Затем, когда все собрались в главной зале, в середине её из веток, камней и свечей собрали круглый алтарь, на который каждая пришедшая положила свой талисман или памятную вещь. Скоро вся эта конструкция приняла довольно пёстрый вид – там лежали свежие цветы, кукла Лизы, женские украшения, кольца, амулеты из перьев и разноцветных камней, деревянные фигурки и множество другой всячины. Все эти вещи, как сказали Наде, теперь заряжались энергией. Вокруг алтаря разложили подушки. Женщины сели вокруг, после чего каждая из них по очереди объявляла, зачем она пришла. Сергевна подала всем пример и заговорила первая: – Сегодня я пришла, чтобы воссоединиться со своими сёстрами и дать им поддержку в их поиске счастья. Кроме того, я хочу послушать, что скажут молодые, дай им Бог мудрости отличить веяние времени от постоянного и непреложного. – Я пришла, чтобы научиться быть терпимой к тому, что советует мне мать, и не терять при этом собственного мнения, – сказала женщина с высоким лбом, сидящая справа от Сергевны. Так и передавали эстафету – по часовой стрелке. – Я пришла, чтобы научиться давать мужу то, что он просит! – почти крикнула Дарья, месяц назад вступившая в брак с пастушком Тимофеем. – Дык, это тебе домой надо, глупая! Девушки засмеялись, у некоторых выступил румянец. Те, что были постарше явно потешались над этим, но беззлобно. Остроту отпустила бабушка Римма – мама Константина, который был женат на Гале. Сама старшая дочь Петрова тоже была здесь. Она подхватила за свекровью: – Думаю, Тимоха бы не отказался! Особенно после того, сколько пива он сегодня выпил! Для присутствующих это был как удар под дых. Надя буквально почувствовала, как неуютно стало всем в зале. – Ну что ты начинаешь, Галь? – пожурила её Сергевна. – Нормально же сидели! Ты давай за своим хахалем следи, а к людям в постель лезть – последнее дело! Лучше скажи нам, зачем ты здесь сегодня? К удивлению Нади, Галя легко дала заднюю, чего при мужчинах не происходило никогда: – Прости, я не хотела обидеть тебя, Даш. Я пришла, чтобы научиться у сестёр принимать людей и мир такими, какие они есть. Дай Бог и тебе это уметь и принять меня такую – нахальную и порой сующую свой нос не в своё дело. Даша молча кивнула, более не притягивая к себе внимание. Когда очередь дошла до Светы, та долго молчала. – Ну давай, милая моя, – подзадорила её Сергевна. – Зачем ты здесь? – Я не знаю, – сказала Света. Видно было тех из них, кто бывал в такой ситуации. Они снисходительно улыбались и ждали, пока матра проведёт девочку тем же путём, которым когда-то вела их. – Подумай хорошенько. Можно сказать что угодно. Всё, что сказано здесь – остаётся здесь. Никакого принуждения. Ты можешь не говорить. Но поверь мне, солнышко моё, гораздо лучше знать, какой ты хочешь быть, а какой быть устала. Сначала мы учимся принимать то, что даёт нам жизнь. И уж потом мы обретаем возможность что-то изменить. Вот, как бы ты одним словом могла описать своё состояние сейчас? Света что-то буркнула. – Что? – переспросила Сергевна. – Не слышу, дочь, надо сказать громче. – Я разбита! – вдруг закричала Света. Кто-то отпрянул, но многие были готовы к чему-то подобному, поэтому продолжали спокойно наблюдать за происходящим. Все молчали, и Свету наконец прорвало. – Я не могу смотреть на своего малыша! Я вижу его лицо и снова попадаю в тот жуткий день, – голос её срывался в рыдание. Девочки, сидящие рядом, положили ей руки на ноги и плечи, жалея её и позволяя ей выплакаться. – Ребёнок! Он так похож на него! Мне снится, что он будет таким же злым и станет бить меня, когда вырастет! Иногда мне хочется, чтобы его не стало! – Говори, говори, дорогая! – советовала Сергевна. – Всё это не правда, но ты всё равно говори. – Ну как не правда, похож же! – недоумевала Света, вытирая слезы. – Если бы все дети были в точности, как их родители, то мир бы остановился, – вставила свои три копейки Надя. – Дело говорит Надька, – сказала бабка Римма. – Не видела я ещё, чтоб дитё правильно воспитывали, а вырос бы изверг. – А правильно, это как? – спросила Света, слегка успокоившись. – Правильно – это с любовью, дорогая моя, – сказала Сергевна. – Правильно – это чутко. Правильно донести до человечка, что близким людям есть дело до того, что в его душе творится, и чтобы он через это понимание пришёл к умению понимать других. Ещё долго сыпали различными мудростями, и Света наконец взяла себя в руки. Скоро дошла очередь и до Нади. – Ну, гроза невежды! – сказала матра. – Отвечай! Нам всем будет интересно послушать. Зачем ты здесь? Что тебе нужно от всего этого? – Я… Я пришла сюда, чтобы… – Ну? – Я пришла сюда, чтобы найти свой собственный путь в жизни, – сказала Надя и сама не поверила своим ушам. Она и не собиралась говорить ничего подобного, слова сами срывались из её уст. – Всю жизнь я готовилась к чему-то, что оказалось не нужно для того, чтобы быть счастливой… Сказать по правде, я растеряна. Здесь с вами я впервые чувствую себя дома. И я хочу понять это чувство и пронести его сквозь всю оставшуюся жизнь. Сёстры помолчали, после чего Сергевна подошла и поцеловала Надю в обе щеки. – Золото моё! – сказала она. Ещё долго говорили они таким вот образом. О тех, кто ушёл, кто родился, кто что приобрёл и отпустил. Говорили о радостях и печалях, тревогах и победах. После этого Сергевна раздала всем по грифелю и листку очень редкой белой бумаги, специально припасённой на этот случай, и попросила написать всё, что есть в голове, весь гнев, всю обиду, всё, с чем хотелось попрощаться. Женщины разошлись по углам, заняли удобные места. Несмотря на то, что не было никаких ограничений, писать все закончили примерно в одно время. Затем они встали друг напротив друга в две шеренги со своими письмами в руках. Сначала они рвали и раскидывали их, а потом собрали в таз и сожгли, повторяя ритуальную формулу: – Я прощаюсь со злом и принимаю добро. Мы разные, мы равные. Не соперницы, но сёстры. Когда с этим было покончено, на ладони нанесли пахучее масло. Масло вдыхали, прислонив руки к лицу. А потом каждая из них по очереди ложилась на топчан. Такую девушку или женщину называли принимающей и накрывали льняной тканью. Остальные сидели вокруг неё и, напевая мантры, трогали её за ноги, руки, живот и голову. Тот, кто лежит учится принимать любовь и служение. Те, кто стоят по кругу служат и отдают. – Если тебе тяжело лежать – ты не умеешь принимать. Если тебе трудно петь для кого-то, то тебе трудно отдавать, – говорила им Сергевна. Надя заметила в себе трудности и с тем, и с другим. Это её и не удивило, и смутило. Почему я не могу этого делать? Это же так легко и естественно? Много всего происходило в тот вечер. Посвящение в жены, в матери, в сёстры, в дочери и даже посвящение в таинство смерти. – Милая, дорога, любимая, родная, плачь, плачь, не бойся, – говорили они, баюкая друг друга у себя на коленях. Собрание закончили танцами, в которых женщины подражали различным стихиям – огню, воде, воздуху и земле. С помощью этих движений они, хоть и ненадолго, но становились абсолютно свободными от чужого мнения и осуждения. К ночи каждая из них обрела для себя что-то новое, ценное и светлое. А с утра выяснилось, что новорождённый ребёнок Светы тихо умер во сне. Глава 10 «Избыточность реакций – всегда признак определённой слепоты. Наблюдайте и определяйте управляющие параметры системы. Вмешивайтесь с минимально необходимым воздействием. Учитывайте своё незнание. Умейте обойти неизвестные так, чтобы они оказались не нужны для эффективного действия». (из «Параметристики» А. Вернера) ### Наконец-то, в первый раз за всё время с тех пор, как убили его отца, он был один на один с собой. Регулятор начинал сбоить из-за большой нагрузки, но Марк решил, что даст эмоциям волю, когда эти события к чему-либо приведут. Папа как-то сказал ему: "Вместо того, чтобы скорбеть о безвозвратно утраченном, следует думать потенциально обретаемом. Где убыло, там и прибудет". Марк только теперь понял, как сильно он любил и уважал своего родителя и наставника, хотя тот и бывал с ним строг. Прошедшие после массового убийства недели были полны скандалов, интриг и расследований, в которые Марка допускали не очень охотно. Вообще на него поглядывали как на пятое колесо в телеге, ибо он заступил на должность старшего параметриста и получил доступ чуть ли не на сорок лет раньше срока. Они не могли уважать его так же, как остальных директоров, и Марк этого не особенно ждал. Он спрятал джинна подальше и решил действовать самостоятельно.