– Сад гостеприимен! – гремела Сильфана с небес. – И потому, кроме добрых людей, появились тут люди никчемные. В Саду дозволено поклоняться любым богам, и потому пришли сюда такие жрецы, что пожелали уничтожить город и привести его к гибели. Хотели притянуть сюда войну богов! Начали унижать тех, кто верит в иных богов, кроме амитрайской Подземной Праматери или Смейринга, бога Змеев. Начали вводить свои порядки. В нашем Ледяном Саду смерть начала таиться в переулках и подземельях храмов их мерзких культов. Но в Ледяном Саду нет места тем, кто хочет полной власти над остальными и кто желает управлять их верой, мыслями и телом. Древо не позволит обидеть тех, кто нашел защиту под его ветвями! Предатели убили многих, но превысили меру. Дни их миновали. Они подняли руку на людей – на граждан, похищенных с улиц, на прибывших, на Отверженных и измененных урочищами, но город ответил. Схваченные ими уже свободны! Глядите, как открываются в западной стене Каверн новые врата, и они идут. Все целые и здоровые! Глядите, как стража города ведет за ними предателей и иноземных шпионов, пораженных силой Древа. Смотрите на оружие, которое они желали повернуть против вас, и на сокровища, которые они у вас отобрали. Присоединяйтесь к спасенным, что идут Кавернами, Доками, Ластовней и Каменной Рощей до самого Верхнего Замка, в главный городской храм. Ступайте за ними оплакать тех, кто погиб, и благодарить Древо за жизнь спасенных! Сад охраняет своих жителей. Там, за морем, мир пылает. Деющие славят Змея и Праматерь и топят страну в крови. Землями от стран Юга до Побережья Парусов ночами владеют демоны урочищ, а днем люди в железе убивают невинных. Везде слышны крики, рев пламени и плач. Но никогда они не подступят к стенам Ледяного Сада. Сила Древа сильнее силы старых, обезумевших богов. Но даже Древо не спасет, если стены будут пустыми! Город – для вас, но вы должны быть готовы встать на его стенах, когда приплывут корабли, приносящие железо и войну богов! Между вами есть еще предатели! Осмотритесь! У них черные следы на лбу и руках. Они подбивают вас на странные обычаи. Они запугивают. Говорят, что Древо умерло, а весной придет огонь, неся новый мир. Хотят привести сюда королей и жрецов, которые наденут на вас цепи. Захотят править вашим сознанием, тем, что вы говорите, что ешьте и как живете. Вашими детьми и каждым вашим шагом. Хотите ли вы проснуться рабами, бьющимися за миску пищи? Ледяной Сад – ваш дом! Не позвольте его поджечь! – Идиот! – вдруг отозвался со злостью Ульф. – Сейчас доведет их до погромов, дурак. Пойдемте, хватит уже этого. На эту малышку можете таращиться сколько угодно и дома, она будет так вот светиться и болтать еще с полчаса. Эти патриотические разговоры может выдержать только тот, кто выпил еще больше грушовки, чем тот, кто их придумал. Глава 8 Посевы Совет мой седьмой — если ты в распре с мужами смелыми, лучше сражаться, чем быть сожженным в доме своем (…) Гнев и вражда и обида не спят; ум и оружье конунгу надобны, чтоб меж людей первым он был[5]. Sigrdrifumal – Речи Сигрдривы – Эй! – орет доктор Пассионария Калло, колотя в двери. – Есть там кто?! Выпустите меня! Где я?! Кто вы?! Вы не имеете права меня тут держать! За ее спиной порхают некие странные, сюрреалистические создания, не то стрекозы, не то младенцы – маленькие, не больше воробья, – на полу же вьется обезумевший плющ, ползает еще что-то, вода в стакане булькает и меняет цвета. Воздух дрожит от магии. Пассионария вдруг теряет силы и запал, сползает спиной по едва различимым в стене дверям. Не плачет – просто глядит перед собой стеклянным взглядом. Сейчас впадет в бешенство и попытается разрушить помещение, то есть снова станет бросаться постелью, будто разгневанный павиан, метнет в стену стакан и кувшин с водой, перевернет тяжелый стул. Все остальное – круглое, мягкое, намертво прикреплено к полу и неуничтожимо. А потом комнату заполнят созданьица, будто из ночного кошмара. И так по кругу. Я не понимаю, как там прибраться, пока в ней остается фактор «М», а потому небьющиеся стакан и кувшин стали первыми необходимыми изобретениями. Иначе Калло закончила бы, бродя по битому стеклу. – Ну, она хотя бы устает, создавая этих уродцев, – неуверенно говорит Фьольсфинн. – Да где там, – цежу я со злостью, грызя трубку. – Все довольно нестабильно. Вернее, полустабильно. Оно слишком плотно, чтобы высосать его через кондёр, а потом распадается и снова проникает, само лезет в нее, пока она спит. Ты вытянешь лишь то, что есть в воздухе на базовой стадии. Я заглядывал в камеру за фильтрами, где все это дерьмо должно было бы кристаллизироваться в те твои цветочки: там уже должны бы цвести сады Семирамиды, а по факту – пяток несчастных папоротников. У нас тут клинический псих с тяжелым ПТСР, наделенный силой творения. Как будто у нас мало проблем. – Ну, кое-чего мы достигли, – замечает он скромно, словно поработал больше нас. – Тктчно… – я стараюсь, чтобы голос мой не истекал иронией, но получается так себе. – К утру будут пылающие Каверны и стены, увешанные отдавшими богу душу мутантами, угольщиками и трубочистами. Ты ведь их друг на друга натравил! Ты вообще читал ту свою речуху на трезвую голову? – Никаких погромов не будет, – заявляет он решительно, чем стал бесить меня еще больше. – Богиня Древа четко это запретила, только ты эту часть не услышал. А я послал на улицы стражников, которые должны задерживать всех подозрительных. – А потом что? Построишь в горах свой концлагерь Ёдок? – Сказано же было: «чернота на ладонях». А они всегда окунали в миску лишь два пальца, указательный и средний на правой руке. Но никто непосвященный этого знать не будет. Кроме того, это очень специфический краситель, его легко идентифицировать. Не сажа, не смола, не сепия. Немного сажи там есть, но есть также человеческие жир и кровь, и всякие такие вещи. Те, кто просто грязен, будет торжественно освобожден, их с помпой отпустят законоречцы как людей невиновных и честных. – А те потом поразбивают головы добрым соседям и получат от меня медаль, которую я немедленно спроектирую! – Эту сеть нужно ликвидировать полностью, goddehelve! – теперь злится он: у него краснеет то, что осталось от лица под ледяной маской, увенчанной лесом башен. – Ты сам мне объяснял, что у нас война. Секта, которую ты разгромил, наверняка не единственная, и наверняка она не всем составом пришла на этот обряд. У тебя нет монополии на правильные действия. К тому же прибирать следует до конца, и именно это я и сделал. Свою часть, чтобы поддержать твою. Это и называется сотрудничество, Драккайнен. Я чувствую усталость. – Прости, у меня и правда нет монополии. Но я чувствую, что мы ходим по тонкому льду. – Война, напоминаю. Если полагаешь, что мы не измажем рук… – Мои уже грязны по локоть, Фьольсфинн, а очень скоро измажутся еще сильнее. И если даже мы каким-то чудом выживем и сумеем убрать или эвакуировать наших paskapaa земляков, то я все равно сомневаюсь, что там, дома, Большой Брат купит мне лодку, винтовку, щенка, птичку и билеты на хоккей. Когда я смотрю в зеркало, то там, по ту сторону, вижу того, кто выглядит как идеальный козел искупления. Наша большая европейская родина – самая завравшаяся, нелояльная и брехливая сучка, какую только Земля видала. – Да перестань ты дергаться, – заявляет он, вручая мне рюмочку своей бормотухи. – Всегда можешь остаться здесь. Еще одного такого они вряд ли пришлют. – Я не дергаюсь, – бурчу я. – Я просто устал и не могу полностью во всем разобраться. Мне не хватает глобальной стратегической концепции. Я мучаюсь с небольшими частными делами и не понимаю, куда это меня приведет. Я тактик, не стратег. Это какие-то безумные четырехсторонние шахматы втемную, соединенные с техасским покером и русской рулеткой. Я выпиваю, пыхаю трубочкой, откидываюсь в кресле. Я бы охотно нырнул поспать. Мышцы ног трясутся от усилий, в жилах все еще кипит адреналин, даже ладони трясутся. Всего-то пару часов тому назад я сражался в темных, вонючих каналах под городом. – Мы не можем ее так оставить, – говорю наконец. – У тебя, кстати, есть микрофон? Позаботился о коммуникационной системе? – Да, – отвечает он, словно в некотором сомнении. – Достаточно провернуть башку вон того дракона и сказать в его ухо. Но что ты ей скажешь? А вдруг она снова сбрендит? – Наверняка хуже не будет. Что за дурацкая идея… Perkele, дракон с ушами. Я встаю, подхожу к стене с окошком, что выходит на камеру Пассионарии Калло. Окно стрельчатое, обрамлено нишами, в которых стоят базальтовые не то драконы, не то грифоны. Посредине есть даже нечто вроде контрольной доски с драгоценными камнями, что, похоже, выполняют роль лампочек и кнопок. Я поворачиваю птицезмеиную башку, украшенную по сторонам треугольными, обращенными назад ушами, и отвожу ее в сторону. – Доктор Калло! – говорю я, одновременно слыша собственный усиленный металлический голос из соседнего помещения. Пассионария рефлекторно вскакивает на ноги, потом скорчивается, и некоторое время кажется, что она вот-вот потеряет сознание. – Кто здесь?! Кто здесь?! Кто говорит?! Это ты, Пьер? – Доктор Калло, вы все еще на Мидгарде, но в безопасном месте. Это переходный лагерь спасательного отряда. Вы находитесь на карантине, ждете эвакуацию. Существует опасение, что вы заражены ксеноморфным фактором. Карантин необходим. Прошу сохранять спокойствие. – Выпустите меня отсюда! Немедленно! Кто вы такой? – Меня зовут Вуко Драккайнен. Я прошу вас вести себя соответствующим образом, госпожа доктор. Прошу взглянуть вокруг. В комнате постоянно возникают явления, которые вызывают сомнения относительно вашего состояния. Мы не знаем материальной причины этих миражей и не знаем, с какими изменениями они могут быть связаны. В данной ситуации инструкция предусматривает карантин. Пока не будет принято решение о предохранительных мерах или пока ваше состояние не сделается стабильным, мы вынуждены исполнять инструкции. Мне очень жаль, мы постараемся доставить вам все, что в наших силах, чтобы обеспечить удобства, но вы ведь сами понимаете, что я не стану нарушать инструкции. Безопасность важнее всего. Таковы правила. – Вы не понимаете, – говорит она куда-то в потолок. – Это никакие не миражи. Это мои дети. Впрочем, неважно. Они не навредят вам. Мы… сделали здесь открытие, – она некоторое время колеблется. – Я сделала открытие. Я должна отвезти их на Землю. Все должны узнать. Это все изменит. Вы понимаете?! Все! Ликвидирует голод, насилие, нетолерантность! Мы сможем формировать климат, общество, все! Мы вырастим нового человека! Вы это понимаете?! – Доктор Калло, – прерываю я ее. – Вы что, не понимаете, что это чрезвычайная ситуация и что нам приходится действовать согласно разработанным процедурам? Повторю еще раз. Это вопрос безопасности. У меня инструкции. – Когда будет эвакуация? – спрашивает она, закусив губу. Услышала заклинание, от которых любой европеец отскакивает словно от стены в той старой, двадцатого века еще опере «The Wall»[6]. Безопасность. Инструкции. Процедуры. The Wall. – Наш корабль появится в системе к концу лета. Эвакуация наступит, когда мы вышлем сигнал. Пока что продолжаются поиски оставшихся в живых членов экспедиции. – Кто еще выжил? И как вы нашли меня?.. Я… у меня провалы в памяти… – Очень прошу не задавать таких вопросов. Не могу на них ответить. Ваше состояние… деликатно. Вы пережили посттравматический стресс. ПТСР. У вас может проявиться самая разная симптоматика, как психическая, так и психофизиологическая. Дезориентация, состояние страха, амнезия, перебои в ритме сердца, проблемы с речью, даже частичный моторный паралич. Потому я прошу вас избегать сильных эмоций. Прошу ни о чем не переживать и отдыхать. Вы в абсолютной безопасности и находитесь в хороших руках. Вам нужно просто отдохнуть и дать нам работать. – Нет! Не ищите их! Они погибли! Боже, как же вы не понимаете! Мы должны покинуть эту ужасную планету как можно быстрее! Немедленно, вы понимаете?! – Пока что это невозможно. Эвакуация произойдет в установленные сроки. Пока что прошу успокоиться и отдыхать. У вас есть какие-то пожелания? Она смотрит в потолок с недоверием и расстроенно. – Я веганка. Прошу не давать мне молочных продуктов. Это недопустимо. Никаких продуктов животного происхождения, слышите?! – Хорошо, госпожа доктор. Я лично прослежу. Если вам что-либо понадобится, прошу откликнуться. Кто-то из персонала вас услышит и передаст мне. До свиданья. Завтра я с вами еще поговорю. Я кручу драконью голову с ощущением, словно я вот только что пробежал пятьсот метров с корзиной на голове. Одно дело из тысяч. Нет, не решенное. Отодвинутое. Фьольсфинн награждает меня неторопливыми, ироническими аплодисментами. – Неплохая речь. Жаль, что ты не мог выслушать это на трезвую голову. – Я сделал свою часть. Сотрудничество, верно? Пассионария за окном садится на кровать, а потом начинает плакать.