Мы пристали к противоположному берегу, а после, при последнем свете, собрали четыре массивных фургона, которые везли с собой по частям. Были они устроены так ловко, что сложить их могли и два человека, пользуясь только обухом топора, причем за время, короче большой водяной меры. Мы вывели лошадей и онагров, которых было восемь. Четверо были для фургонов и должны были остаться, а четверо несли наши припасы и оборудование и отправлялись вместе с нами в Амитрай. Мы нагрузили фургоны бочками, прихватив их веревками, уже в полной темноте. – Найдите путь, – сказал Осот. – Я буду вас ждать здесь. Пока что выйду в море, но через десять дней буду на этом же месте, несмотря на то, как пойдет с остальными кораблями. Буду здесь, что бы ни случилось. Последнее, что следовало сделать, это связать Багрянцу руки так, чтобы он мог править конем, после чего Братья Древа, сидящие на повозках, со свистом погнали онагров, и весь караван нырнул в темноту. Были мы, как говорили обитатели Побережья, Нитй’сефнаар – а потому и странствовали мы ночью. Конские попоны и наши куртки были выворочены на темную, матовую сторону, даже клинки нашего оружия были чернены сажей, прицепленные к шлемам заслоны скрывали лица, оставляя снаружи только глаза. Мы были тенями среди теней. Ехали мы так быстро, чтобы повозки в строю могли за нами поспевать, окруженные стражей с арбалетами, готовыми к выстрелу, а впереди ехали двое Братьев Древа, те, что были с Ульфом и знали дорогу. И все же я постоянно был как натянутая тетива, пытался следить за всем вокруг и видел в тенях что-то пугающее. А все потому, что я был за командира. Не было подле меня ни Снопа, ни Ульфа, никто не говорил мне, что делать, хуже того – я знал, что если ошибусь, то кто-то погибнет. Из-за меня. Убьет его моя глупость, а не стрела или клинок. Мы ехали сквозь лес, минуя горные луга и лесные поляны, стараясь держаться близко к линии первых деревьев, и всегда позади оставался заслон из листьев и деревьев. Все время приходилось прислушиваться, не раздастся ли крик козодоя, который означал бы, что наши разведчики наткнулись на угрозу. Но единственное, что мы слышали, – горловое карканье воронов в ветвях деревьев. Было их странно много, даже для этих мест. Порой мы останавливались, поводя вокруг наконечниками стрел и всматриваясь в темноту, однако карканье, похоже, не было чужими сигналами – просто птицы мрачно перекрикивались. Так мы и ехали, молчаливые и черные, укутанные тьмой. Даже оси наших фургонов, щедро смазанные дегтем, не скрипели, а когда мы выехали на тракт, то не слышен был и перестук копыт или тарахтение колес, поскольку и копыта, и обода были укрыты насадками из войлока и толстой кожи. Мы знали, что они порвутся, но нужны они были только на ночь. Потом мы отсюда исчезнем, а когда вернемся, нам уже не придется беспокоиться о том, чтобы остаться незамеченными. Прежде чем настал рассвет, мы прошли путь по ущелью вдоль потока, которого я боялся более всего, поскольку именно он представлял самое удобное место для засады, и потом уже оказались в горах, на той самой поляне, на которой Люди Вороны пытались украсть наших лошадей. Мы расставили повозки в круг, стреножили коней и онагров, окружили их веревками, обозначив место для выпаса, а потом выставили стражу. Когда небо посерело, мы даже не стали разжигать огонь – просто разложились по кругу в полной готовности, жуя сушеное мясо и попивая из баклаг разведенное пойло. Напиток был достаточно крепок, чтобы не портилась вода, и достаточно слаб, чтобы каждый ушел спать с трезвой головой. Никому не нравилось это место, хотя оно находилось далеко от путей и было хорошо укрыто. Когда ветер задувал с запада, приносил хорошо слышимый смрад гари и дух падали, к тому же отовсюду продолжало раздаваться карканье, словно кто-то драл в клочья черные тряпки. Когда все стихло, издалека раздался вой не то псов, не то волков. Примерно на полдень пришлась стража моя и Н’Деле. У нас была мерная свечка, что показывала время, а потому мы знали, когда будить следующих. Проклятые вороны улетели на рассвете, лес был тих, а потому мы чувствовали беспокойство. Мы обходили лагерь, и тут Н’Деле замер, всматриваясь в стену кустов. Я подошел к нему и глянул в ту же сторону, но не увидел ничего, кроме листьев. – Кто-то за нами следит, – проворчал Н’Деле. – Все время чувствую это, но ничего не вижу. Странно. Я ведь следопыт. Не так-то просто от меня спрятаться. И все же я знаю, что там кто-то есть, но я не замечаю ничего. – Враг или друг? – спросил я. – Это Земля Воронов, – ответил он. – Кажется, у нас нет тут друзей, если не считать таковыми Шепчуших-к-Тени. Но этот просто смотрит и ждет. Еще не решил, кто мы ему. – Может, послать в ту сторону несколько стрел? – спросил я. – Испугается, даже если мы не попадем. И будет знать, что мы о нем знаем. – Вот только я не знаю, там ли он, куда я смотрю, – ответил Н’Деле. Чувствую его внутренностями. Но он может быть там или на другой стороне. Если мы ему покажем, что стреляем вслепую, он почувствует себя сильнее. Он где-то рядом, но где – я не знаю. До конца нашей стражи больше ничего не случилось. Мы разбудили смену, но сам я не сумел заснуть, сидел с арбалетом на коленях, всматриваясь в переплетение ветвей. Однако не увидел ничего. С поляны мы выезжали в сумерках, тропинкой настолько узкой, что на ней с трудом помещались наши фургоны. А когда мы взошли на перевал, то заметили на фоне краснеющего неба странный конусообразный массив Прожорливой горы. Мы снова ехали сквозь лес, когда это случилось. Путь вел чуть вниз, по сторонам был лесистый склон, а между толстенных стволов собирался мрак. Сперва совершенно внезапно раздался громкий треск и скрип где-то на склоне. Едущий впереди Хвощ крикнул, предупреждая, и ударил Кокорыша в грудь, а потом выехал вперед, почти ложась в седле. Кокорыш поднял коня на дыбы и свалился с ним вместе назад. В этот же миг по тому месту, где они были, прокатился ствол дерева, подвешенный на веревках высоко к кронам деревьев. Мы сразу же сбили фургоны в тесную шеренгу и встали вокруг с готовыми к выстрелу арбалетами. Ствол дерева вернулся, словно огромный маятник, с грохотом и треском веревок пролетел поперек дороги, отделяя нас от Хвоща; конь Кокорыша вставал на ноги, тряся головой, сам же Кокорыш поднимался неуверенно, но оперся о луку и одним прыжком оказался в седле, подхватывая свисающий сбоку арбалет. Бревно пролетело над дорогой еще несколько раз, все медленнее, потом спокойно повисло. Хвощ развернулся на месте, после чего отправился галопом в нашу сторону и проскочил над тараном, добравшись до лагеря сразу же после Кокорыша. Они без слова заняли свое место в строю и подняли оружие, хотя вокруг не было видно ни единого врага. – Кто вы и что везете в бочках?! – крик раздался откуда-то спереди, но мы никого не могли заметить, словно бы кричало к нам лесное эхо. В опускающейся тьме мы видели только поросшие плющом стволы, хвойные кусты и листву. Множество листьев. Один из кустов внезапно разделился, показывая фигуру высокого мужа в капюшоне и плаще из сети, на которую были навязаны листья и ветки. – Мы те, кто едет своей дорогой и никому не мешает, – крикнул я в ответ. – А кто ты, чтобы сбрасывать на нас стволы? – Не мудри, странник. Ты разве не знаешь, где ты? – Я думал, что в Земле Воронов, которых я полагал людьми цивилизованными и разумными. – Это была Земля Воронов. Теперь это уже земля для вороньей жратвы. Я спрашивал, что у тебя в бочках? – Это не твое дело, но даю слово чести, что с этого тебе не будет никакого толку. – Я спрашиваю. – Я везу гнилую рыбу. Она тебе нужна? – Хватит, – крикнул он. – Мы можем перестрелять вас, и такое у нас было намерение. Сдержало нас только то, что вы не выглядите как Змеи. – Двойками, кусты – цель, – рявкнул я своим. – Каждый прикрывает стрелка. Первый из двойки стреляет первым, перезаряжать по очереди. По моему приказу. А потом я крикнул тому: – Мы тоже сражаемся со Змеями. Скажи Кунгсбьярну Плачущему Льдом, что у него к нам долг жизни. Вороний Двор стоит только потому, что он вовремя был предупрежден. – Вороний Двор Змеи сожгли еще в начале весны. А Кунгсбьярна убили мореходы из Земли Огня еще зимой. – Это ложь! – оскорбленно заорал Ньорвин. – Эту пархатую дворнягу отпустили живьем на моих глазах. В сапогах и верхом! – Ньорвин!.. – процедил я, судорожно думая, что делать дальше. Дорога вперед была закрыта, оба склона наверняка были полны лучников. – С лошадей, – обронил я. – Н’Деле, если услышишь хотя бы один посвист стрелы, сбей того шутника. – Агиру кано, – прошипел он, вскидывая арбалет. – Тохимон, дай меч, – попросил Багрянец. – Это на клинок больше рядом с тобой. – Молчи, я думаю! – рявкнул я на него. – Мигом станете как ежи, – крикнул тот в плаще из зелени. – Вы нас не видите, а вот мы вас – хорошо. Он не закончил еще говорить и вдруг исчез. Словно прыгнул в колодец. Стрела Н’Деле прошила воздух там, где он стоял, и с треском воткнулась в ствол дерева. А в следующий миг раздалось короткое жужжание, словно прилетела стая пчел, и в земле вокруг нас выросли стрелы. Ни по кому из нас не попали, зато я услышал щелканье нескольких арбалетов, и стрелы моих людей прошили растущие на обочине кусты. Стрелки присели, потянувшись за новыми стрелами, и с тарахтением начали натягивать арбалеты. Одновременно вторая половина Ночных Странников дала залп, и теперь уже они присели, прячась между повозками, чтобы перезарядить оружие, в то время как первые встали, поднимая арбалеты. Ударила еще одна волна стрел с длинными хвостами, теперь они окружали, теснили нас – лагерь словно оказался в зарослях тростника. Пока что никто не был ранен – ни люди, ни животные, но и наши стрелы не сопровождались даже криком раненого с той стороны. – Следующий залп будет по вам! – крикнул тот же самый муж, появляясь на склоне в совершенно другом месте. – Опустите оружие, и наш стирсман решит, что с вами сделать. Это было худшее решение в моей жизни. Я судорожно прикидывал, но все без толку. Лес шел под серьезным наклоном, а нападавшие были по обе стороны. В какую бы сторону мы ни попытались пробиться: вперед, между двумя рядами стоящих на высоте лучников, обратно или даже пытаясь атаковать их, наверху – под дождем стрел в спины – мы были бы быстро истреблены. – Конец? – спросил Бенкей. – Верхом, без фургонов, галопом по дороге? – предложил Ньорвин сдавленно. – Опустить арбалеты, разрядить, – сказал я глухо, чувствуя, как мое лицо трескается, будто глиняная маска. Кто-то сказал «агиру», стрелы ушли в колчаны, раздался хор металлических щелчков освобождаемых тетив. Мы стояли безоружные, и я все время пытался что-то придумать. Вокруг нас пока что ничего не происходило, только веревка, удерживающая бревно, перегораживающее тракт, натянулась и поволокла колоду вверх, куда-то между огромными стволами. Лучники появились внезапно, с обоих склонов. В опускающихся сумерках казалось, что их выплюнула земля, кусты и деревья. Тут раздвоилась тень, освобождая фигуру человека, там подлесок приподнялся, отращивая руки и ноги, в другом месте часть куста оказалась присевшим стрелком. Я осмотрелся и насчитал по меньшей мере двадцать человек. Когда бы они ударили в любой другой точке пути, у нас было бы хотя бы какое-то прикрытие, пусть бы и наши фургоны, и мы бы управились с ними за одну короткую водяную меру. Но в этом-то и состояло хорошее командование. Это они выбрали место и теперь смели бы нас во мгновение ока, хотя оружие у нас было лучше и мы лучше умели им пользоваться; к тому же их было всего-то двое-трое на одного. Но это мы стояли, скученные, в ущелье, растянутой цепью, а они целились из укрытия прямо нам в лица. Я чувствовал точки на своем теле, куда метили стрелы. Отовсюду. Они все еще стояли там с натянутыми луками, совершенно неподвижно, оплетенные плющом или ощетинившись хвоей, словно живые деревья. Несколько их появилось сзади, а несколько спереди. У этих не было луков в руках, они достали только мечи. Носили маскировку из сети вместе с капюшонами и муслином на лицах, совершенно как кирененские следопыты, но их кафтаны были не грязно-желтыми, но зеленоватыми. – Сложить оружие на плащ, – потребовал один, бросив на дорогу шерстяную ткань. – Выполнять, – вздохнул я, отстегивая меч и нож от пояса. Никто из моих не отозвался, но все сделали то же самое. Воины окружили нас, кто-то чуть выдвинул клинок из ножен и причмокнул с пониманием, а потом уложил оружие, словно дрова на растопку, и связал плащ узлом, а потом вбросил на один из наших фургонов. – Открыть лица, – рявкнул тот же муж, поднимая кончик клинка к моим глазам. – Выполнять, – сказал я снова, распуская ремни и позволяя кожаной, укрепленной кольчугой маске упасть мне на грудь. – Снять шлемы и на повозку, – раздался следующий приказ. Мы сняли, со звоном стали отправили их куда-то между бортами и содержимым. Потом туда же отправились наши арбалеты и наполненные стрелами подсумки.