– Это не Змеи, – сказал кто-то. – Я знал, – отозвался снова тот же самый муж. – Потому они еще живы. Руки вперед! Вы идете перед лицо Санпара Идущего-за-Звездой, стирсмана Недобитых, и он решит, что с вами делать. Мы забираем ваших животных, бочки, фургоны и оружие. Осталось решить, что будет с вашей жизнью. Ульф вкладывал нам в голову, чтобы мы не сдавались. Никогда. Он не имел в виду, чтобы мы никогда не складывали оружие, но чтобы не сдавались внутри, в душе. Утверждал, что можно сбежать из любого плена и сражаться всем, что находится под рукой. Главное – не переставать думать. Вели нас связанными вслед за нашим обозом, и были мы совершенно бессильны. И, если верить Нитй’сефни, теперь надлежало спокойно выждать подходящего момента. Обычно руки человеку связывают спереди или сзади. На поле битвы мало кому хочется носить с собой цепи или дыбу. А связанными руками можно расстегнуть кафтан спереди и добраться до пояса, который на случай, если тот, что сверху, заберут. И тогда можно нащупать железную пряжку, приподнять ее и вынуть крохотный клинок, достаточно острый для любых веревок. Если руки сзади, то можно добраться до разреза в куртке и вынуть плоский нож, всунутый в пояс горизонтально. Пока не отберут куртки, остается цепь, спрятанная в ее поле, и звездочки для метания в карманах за пазухой, которыми также можно разрезать путы. Всегда у человека есть руки, которыми можно много чего сделать. Но ничего не поможет, если в сердце человека нет уже воли, если осталось там лишь отчаяние. В моем же обитал гнев. Я чувствовал, что это конец моей миссии. Добился я лишь того, что мы немного проехали по землям Воронов и попали в плен. Теперь мы идем, связанные, горной тропой среди молчаливых, замаскированных воинов, а Вода впустую станет ждать меня где-то среди гор Стервятников, окруженная колесницами Пламенного тимена. Разрезать веревки и сбежать – этого мало. Нам нужно было оружие, но прежде всего – нам нужны бочки. Без них мы не могли покинуть Земли Мореходов. Нас вели крутым и узким, полным камней путем, что поднимался наверх зигзагом. Вскоре пришлось толкать фургоны, потому что онагры, хоть и сильные, словно волы, и не менее выносливые, начинали останавливаться и громко реветь. Те, кто нас поймал, не зажигали факелов, и мы шли в густеющей темноте, потому что небо затянуло тучами. Вокруг вставали только скалы и склон горы. – Я могу освободиться от этих уз, тохимон, – услышал я тихий шепот Багрянца. Говорил он по-амитрайски. – Жди приказа, – прошипел я на том же языке. И мы пошли дальше в сопении и скрежете камешков под подошвами. Начал падать мелкий дождик. Через длинную водяную меру мы остановились, выбравшись на плоский участок горного луга у самой вершины. Стояли и ждали, окруженные лучниками, поставленные под каменной стеной безо всякого прикрытия. Лучники стояли на таком расстоянии, что мы не успели бы до них добежать, пусть бы даже в руках наших были мечи, а они не промахнулись бы даже с завязанными глазами. Мы могли лишь ждать, что случиться, и ждали. Через некоторое время из ниоткуда появился человек с факелом, потом второй и третий. В моргающем свете мы увидели, как стоящие перед нами сняли стрелы с оружия, а потом достали мечи, появились и копья. – Плохо дело, – сказал Н’Деле. – Что прикажешь? – Пока что ждем, – ответил я. – Они бы могли нас убить уже сто раз. Копейщики подошли ближе, а потом нас провели вдоль скалы. – Внутрь! – крикнул кто-то. Я понятия не имел, внутрь чего: мы ведь стояли на площадке под скалой, но оказалось, что то, что я принял за склон, было каменной стеной, валом, сложенным из скальных обломков, заслонявших вход в пещеру. Та оказалась довольно большой, дальняя ее часть скрывалась в темноте, но тут светился очаг, обложенный камнями, где на железном вертеле пеклась туша горного козла, а вокруг на шкурах и кожах сидели люди. Под стеной навалены были мешки и баклаги, там же стояло и оружие. Людей в пещере было десятка полтора, разве что в темноте был скрыт выход в другие коридоры, где могли быть новые пещеры. От рядов мечей, луков и копий нас отделяло всего несколько человек, удобно сидящих на скале с мисками, рогами или кусками мяса в руках. А перед нами, на складном стуле из скрещенных досок и куска кожи, сидел муж, укрытый зеленым плащом, с наброшенным капюшоном – но лицо его оставалось в тени. – Готовность, – проворчал Спалле. – Я беру того впереди, вы – оружие, и становитесь в «бриллиант» вокруг меня. Потом посмотрим. По моему приказу. – Зачем ты их привел? – отозвался человек на стульчике, произнося слова языка Побережья как-то гортанно, со странно-знакомым хриплым звучанием. – Я же говорил: ударять и отскакивать. Не оставлять живых. – Это не Змеи, Санпар, – ответил муж, который нас поймал. – Ты приказал говорить тебе, когда случается нечто странное, а особенно – о странных путниках. Я же думаю, что они могут оказаться Мореходами, которые освободили нас от этого пса, Плачущего Льдом. Тогда они тоже не имели знаков, но носили белое. Не трогать их я не мог, они шли прямиком к Прожорливой Горе, а то, что они везут в бочках, должно быть драконьим маслом. Оно же не может попасть в руки Змеев, не говоря о самострелах. Я таких еще не видел – их можно очень быстро взводить. – Понимаю, это разумно, – ответил тот со странно хриплым «р», словно звук не помещался у него в горле. – Тогда пусть сами скажут, кто они и что намеревались делать. Я выступил вперед и вошел в свет очага. – Значит, Мореходы так произносят твое имя? «Санпар»? – сказал, ибо уже понял. Он на миг замер, а потом встал, отбрасывая плащ. – Опустить оружие, – рявкнул проржавевшим голосом, что я так хорошо знал. А потом перепрыгнул через очаг и схватил меня в объятия. – Я не узнал тебя, тохимон. Время сделало из тебя мужчину и украсило шрамами. – Зато я узнал тебя, сын Плотника. – Я не закончил, поскольку в этот миг подскочили к нам Н’Деле и Бенкей, и мы сплели руки – все четверо. Я несколько раз изо всех сил сжал зубы, чувствуя, как печет глаза, а у Бенкея слезы текли по щекам, и он совершенно не обращал на это внимания. Мы обнимались долго, а в пещере все уже стояли на ногах, перекрикивая один другого, и никто не понимал, что происходит. Никто, кроме нас. – Хьорварди! – крикнул наконец Сноп, сын Плотника. – Дружище, ты наимудрейший из моих людей. Знаешь ли ты, кого привел ко мне? Если бы утром я узнал, кто лежит на камнях, нашпигованный стрелами, я бы не захотел жить дальше. Благодаря твоему разуму, я встретил тех, кого давным-давно ищу. Отдайте им оружие и все, что у них было. Это наши братья. Хьорварди, оказавшийся высоким блондином с темными бровями и чуть кривоватым носом, сперва стоял, потрясенный, потом пожал плечами и кивнул стирсману, ударив ладонью в нагрудник. – Так выпьем же меда и послушаем рассказы, – спокойно сказал Сноп. – Брат, – сказал я. – Прежде чем дойдет до пира и рассказов, пусть твои люди позволят нам поговорить наедине. Случилось многое и многое разъяснилось. Вы остановили нас, когда мы шли с судьбой кирененцев на плечах, и судьба эта должна решиться в ближайшие дни. Я нашел ответ, и ты должен его выслушать. Он сделался серьезен, положил мне руку на плечо, а потом кивнул в сторону одного из темных коридоров, ведущих вглубь горы. * * * – Если бы я не знал тебя, тохимон, так хорошо, наверняка решил бы, что у тебя в голове все смешалось, – сказал, делая глоток. – Корабли изо льда? Люди, упавшие со звезд? Драконы, роющие подземные коридоры? Деющая, превращающая людей в козлов и серн? Вулкан, породивший замок? – Однажды я расскажу тебе в подробностях. Но сейчас ты должен мне просто верить, особенно имея в виду, что многие из этих вещей ты увидишь собственными глазами. Я Носитель Судьбы, и эта судьба именно так и выглядит. И верный вопрос: что ты сделаешь теперь. – Я принес агиру. Иду с тобой. Пусть и меня проглотит дракон, и будь что будет. – Твои люди не обрадуются. А взять их с собой ты, полагаю, не сможешь. Их слишком много. Они, как говорят, считают тебя стирсманом. Ты стал главой клана? Он покачал головой. – Это длинная история. Я сбежал весной, едва только научившись говорить на местном наречии, и делал много вещей, чтобы меня не схватили, а потом еще много других. Убил пару людей, но, когда покинул Землю Медведей, никто об этом не знал, и мне необходимо было лишь следить, чтобы они не увидели клейма на моем плече. Важно и то, что я шел по следу Н’Деле и его хозяина, того, что так славно говорил по-амитрайски. – Он со мной, – прервал я его. Он кивнул. – Если у нас так мало времени, не стану разглагольствовать о своих приключениях. Я шел за ними, потому что ни тебя, ни Бенкея выследить не сумел. Они же странствовали от двора ко двору и оставляли за собой след, люди о них говорили, и несложно было за ними идти. Я охотился, иной раз нанимался плотником, играл в плашки на деньги и даже пел, играя на этой их как бы синтаре. Таким-то образом я получил свои имя, поскольку никто не мог задержать меня дольше, чем на миг в одном месте. Однажды под конец лета я увидел, как с неба падает звезда, и тогда уже знал, что иду в правильном направлении. До Земли Воронов я добрался зимой, когда вы уже ушли отсюда. Остался в Вороновом Доме, потому что нужно было где-то перезимовать. А потом пришли Змеи. Едва только ослабли морозы. Буквально накануне моего ухода. Возникли из ниоткуда. Мы сражались два месяца, но двор все же пал. Не был готов к обороне, а после того как вы забрали Кунгсбьярна, Вороны ругались между собой и не могли выбрать стирсмана. Раз предводительствовал один, раз – другой, и каждый был дурнем. Наконец стало понятно, что двор падет, потому я собрал вокруг себя тех, кто поразумней, чтобы вывести их в горы через секретный проход. Мы пробились, но это была резня, а те, кто уперся, что их стены никто не возьмет, были вырезаны либо пошли в рабство. Нам удалось вырваться, и мы спрятались в горах. Потом я научил их сражаться, как следопыты. Здесь, в горах, есть место для женщин и детей, тех, кто спасся; мы охраняем их, а я с этими воинами устраиваю налеты на Змеев и захватываю, что удастся. Атакуем ниоткуда и исчезаем, оставляя трупы. Но это все впустую. Из всех Воронов уцелела едва ли сотня. Они потеряли двор, потеряли жрецов. Женщин всего десяток, причем четверо – старухи, детей пятеро. Я пытался увести их к морю и поискать счастья в другом месте, но они хотят сидеть здесь, поскольку, говорят, это их земля. Их! Не выстроят здесь и сарая, не выйдут в поле, а Змеи ездят по этой их земле как хотят. Появляются тут и там. Я давно уже хотел отправиться к морю и искать вас, но меня поглотила война. Маленькая глупая война Мореходов. – Не такая уж она и маленькая, – ответил я. – Все Побережье выглядит точно так же. Но ты можешь сказать своим, что если мы сделаем, что должны сделать, то Змеи уйдут с их земли. Отправятся отовсюду к морю, на призыв своего короля и отплывут. Если удастся нам и Ульфу. – Благодаря тебе мы теперь знаем, откуда здесь берутся Змеи, и это я тоже им скажу. Мы знаем тайные тропы и проходы к Каменным Клыкам, о которых никто не слышал. Мы не заходим туда, потому что Прожорливая Гора приманивает неосторожных путников, но если Змеи появляются оттуда, мы сумеем поставить на них засаду. Он встал с бочки, на которой сидел, а я встал со своей. – Пойдем на пир, Филар. Позволь мне говорить. Пусть думают, что это я отдаю приказы и что все будет так, как я решил. Иначе они не поймут. Я научил их сражаться, как следопыты, но они остались дикими Мореходами, которые все немного как дети, и их легко убедить, что дела идут ровно так, как им думается. * * * Лагерь у перевала, называемого Каменными Клыками, был устроен хорошо. Имел хороший обзор на идущий вверх тракт, сами охранники оставались невидимыми под прикрытием встающих всюду скал, а когда бы они заметили того, кто направляется в сторону перевала, достаточно было подождать, пока тот не окажется между двумя высокими скалами, означенными желто-зелеными порослями лишайников, – и выбить пару бревен, удерживающих кучи камней. Валуны величественно сдвинулись бы, покатились по склону, поднимая тучи пыли и превращая склон в ад рушащихся скал, что смели бы все до самой линии карликовых хвойных кустов. Но если бы этого не хватило, достаточно было взяться за луки и перестрелять пришельцев, словно куропаток, пока тем приходилось бы ползать на брюхах, безуспешно пытаясь найти хотя бы какое-то прикрытие от сыплющейся сверху смерти. Если бы случилось так, что кто-то каким-то чудом это пережил и приблизился к перевалу, между усыпанными валунами склонами сидели, прикованные за ноги один к другому, четыре «краба». Сейчас скорченные, с клинками, спрятанными под мышками, и накрытые плоским доспехом, они напоминали кряжистые камни, слабо отличающиеся от окружающих их скал, и тупо поглядывали вокруг черными щелями визоров. По двое с каждой стороны тракта. Сидели в засаде неподвижно, только время от времени шевелясь и издавая тихие, жалобные звуки. У них были припасы, была вода, принесенная с собой в баклагах, был прекрасный вид на все, что происходит внизу. И никакого прикрытия сверху. Змеи держали стражу всю ночь, тихую, спокойную, точно такую же, как и все остальные, проведенные у подножия мрачного, увенчанного каменными клыками перевала, оберегающего доступ к тайнам Прожорливой горы. Небольшой, прикрытый камнями костерок потрескивал тихонько, отбрасывая дрожащий свет только на лежащие рядком шары, сплетенные из веревок и тряпок, наполненные горючим. К каждому шару присоединялась цепь, и достаточно было одного лишь крика, чтобы поджечь снаряд и метнуть вниз, чтобы он горел там, освещая склон. Но они еще ни разу не понадобились. Один охранник сидел у костра на смене и время от времени обходил лагерь, второй – таращил глаза на тракт внизу, хотя видел лишь темноту и мог только вслушиваться в ночь. За много дней они привыкли к тому, что ночи в горах не бывают тихими. Время от времени слышен падающий камешек, сброшенный горным сусликом, свист ветра в скалах, далекий шум деревьев или крик ночной птицы. В эту ночь было точно так же. Раз-другой осыпались камешки, отчаянно заскрипела птаха, высоко залетевшая в горы, потом ответила ей другая – с противоположной стороны. Заскрежетал щебень под пробегающим сусликом. Ничего подозрительного. Ночь была тиха, темна и спокойна. Небо начало медленно сереть, как оно бывает на севере, где ночь отходит трудно и неохотно, а первого проблеска встающего солнца приходится ждать невыносимо долго. Но рассвет наступал – сперва несмело, словно снимая новые и новые слои темноты, будто муслиновые покровы с тела танцовщицы. Ночь сперва отдала рассвету очертания скал, выписанных серым, бледный проблеск угольев в костре, потом обернутые в бурые одеяла ряды спящих людей, превращенные в посапывающие и похрапывающие свертки, опертые о стены луки и копья, сложенные «шалашиком» топоры. А потом тьма постепенно отступила, и рассвет незаметно освободился от власти ночи. Пока что он состоял из всех оттенков серого, был плоским, словно нарисованным на полотне разведенной тушью, но уже хорошо заметным. Снова раздался одинокий, протяжный писк охотящегося сокола, и сверху донесся звук, напоминающий тихий скрип; стражник вскочил на ноги, осматривая скалы, темнеющие на заднике серого неба, а через один удар сердца воздух завыл, словно его разрубил десяток кебирийских сабель. Одновременно весь кусочек плоскогорья, на котором расположился лагерь, покрылся сломанными, расщепленными на концах прутьями стрел: вертикально вверх торчали только те, которые воткнулись между камнями или в бурые шерстяные свертки, втиснувшиеся между скалами, в мешки и баклаги. Воздух взорвался перепуганным хором воплей.