Элла вновь склонилась над светильниками. Май жестом попросила Ренко выйти вслед за ней. – Я не хотела спрашивать при Элле, но как дела обстоят на самом деле? – спросила она уже на улице. – В общем-то, как я и сказал – вся полиция ищет Джерри. – Кроме вас, – с укором заметила Май. – Я тоже ищу. Когда вы видели Джерри в последний раз? – Я? Могу ошибаться, но, кажется, несколько недель назад, когда была в гостях у Элины. – Вы хорошо знаете Ритву Каакко? – Риту? Мы давние подружки. А что? – Она совершенно повёрнута на этих контейнерах. Май с усмешкой взглянула на Кассинена: тот разлёгся на асфальте так, что голова его оказалась в контейнере. – Вот вам ещё один повёрнутый. Давай, Паавали, поднимайся. К удивлению Ренко, Кассинен послушно вскочил на ноги. – Он само совершенство, – сказал Кассинен. – Лучше, чем предыдущий. Хотя я бы, конечно, предпочёл тот: ведь он участвовал в таких событиях… – Вы хотели сказать – в убийстве, – заметил Ренко. Кассинен недовольно угукнул – с таким видом, будто Ренко в силу своей недалёкости обращает внимание на второстепенные факты и не замечает главного. Затем отступил от контейнера и стал рассматривать его, склонив голову набок. – Я всё время думаю о том, какая это всё-таки инсталляция… Ну, как бы инсталляция, – произнёс Кассинен. – Понимаю, для вас это звучит ужасно, но мысль о том, что человек, этот хрупкий живой организм, колышется в водах внутри контейнера, как какой-нибудь… как… – Эмбрион, – подсказал Ренко. – Господи! – возбуждённо воскликнул Кассинен. – Именно! – Угомонись, – сказала Май. – Как эмбрион, – медленно повторил Кассинен. – А это, – он шагнул внутрь контейнера и затем вернулся, держа в руках шланг, – это же пуповина! – Хорошо, что вы не журналист, – пробормотала Май. – Длинноватая пуповина, под сотню метров, – заметил Ренко. – Да нет, вроде покороче будет, – Кассинен измерил шланг взглядом. – Там, у резиденции, была девяностометровая. – Какая длинная! – изумился Кассинен. – Ренко! Голос Медведя раздался откуда-то из глубины галереи. На зов устремились и Ренко, и Май. Элла тоже прошла за ними в дальний зал. Стоя перед коллажем, Медведь, словно экскурсовод, показывал на него пальцем. А точнее – на фото молодой Раухи Калондо с ребёнком на руках. Над изображением чёрной тушью были выведены два слова: GO HOME[31]. Ренко вопросительно взглянул на Эллу. Та замотала головой. Она была совершенно потрясена. – Это не я. Правда, не я. 7 Паула осторожно обошла контейнер спереди. Двери были приоткрыты. Стук прекратился, и теперь изнутри приглушённо доносились ругательства. Голос принадлежал Ритве Каакко. – Полиция! – крикнула Паула. – Выходите! Она отступила за угол контейнера и слушала, как спотыкающиеся шаги приближаются к выходу. Из проёма высунулась взъерошенная голова Ритвы. – Сдаюсь, – жалобно пролепетала Каакко. – Вы одна? Джерри здесь? – Если бы… – пробормотав это, Ритва снова исчезла за дверью. Паула рванула на себя створку. Каакко сидела на полу. Её пышная причёска, покрытая слоем лака, стала совсем бесформенной. На лбу кровоточил свежий порез. Паула выругалась и вышла наружу. Отменив вызов спецназа, перезвонила Медведю. – Какая ещё надпись? – нахмурилась она. – Скоро буду. Здесь отбой. Закончив разговор, она велела Ритве выйти из контейнера и отвела её в дом. Подозрения Паулы подтвердились ещё в прихожей: Ритва Каакко оказалась алкоголичкой. В больших синих пакетах из «Икеи» лежали многочисленные пустые бутылки. – Теперь меня уволят… – ныла Каакко, которую Паула усадила на диван в гостиной. – Юхана никогда меня не любил, не то что Хански… – В доме есть аптечка? Каакко посоветовала поискать в ванной. Паула быстро нашла то, что требовалось, но задержалась, изучая лекарства Ритвы: успокоительное, снотворное, антидепрессанты… Несмотря ни на что, в доме было чисто. Каакко была из тех, кто умеет скрывать свою зависимость. Паула обработала лоб Ритвы перекисью водорода. Порез был небольшой, хватило бы и пластыря, но Паула предпочла наложить повязку. Каакко сбивчиво поблагодарила. – Так, а теперь расскажите, почему вы вдруг сорвались домой, – сказала Паула и вытащила из-под стеклянного столика табуретку. Каакко выдохнула, обдав Паулу облаком перегара, и начала свой рассказ с событий вчерашнего вечера – с того момента, как Паавали Кассинен позвал её в студию. – У Паавали был виски, а мне его категорически нельзя. Но раз художник угощает… В общем, я так набралась, что утром не помнила, как оказалась дома. Потому и опоздала на работу. Каакко не сразу поняла, почему охранник удивляется количеству контейнеров. Но потом память понемногу начала возвращаться. Когда Ренко поинтересовался, где контейнер Кассинена, Ритва в ужасе вспомнила, что сама поменяла дату доставки, будучи пьяной. – Потом я увидела, что один контейнер заказан на мой адрес. Я испугалась, что Джерри здесь, у моего дома, причём по моей собственной вине. Вот и поспешила сюда. Приехав к дому, Каакко зашла в контейнер, где в ярости ударилась головой о стену. «В ярости по отношению к себе», – уточнила она. – Значит, это вы изменили дату доставки контейнера Кассинена. Вы уверены? – Абсолютно. – Но другие заказы – не ваших рук дело? – Нет, зачем мне это… – прохныкала Каакко. Паула ничего не ответила – лишь подумала, что если Каакко в беспамятстве зашла в систему, то зайти туда мог любой другой человек, оказавшийся рядом. – Вечером вас было только двое? – Насколько я помню, да. – Мы это проверим. Зазвонил телефон. Это был Хартикайнен. Паула извинилась и вышла, чтобы ответить. – Он воскрес! – услышала Паула, едва поднеся трубку к уху. – Кто? – Телефон Джерри. Он в Вуосаари.