Кое-как дотянувшись до электрошока в кармане халата, Вульф вырубил его, обратив превращение в монстра. Затем повторно ввел внутривенно положенный по назначению лекарственный коктейль. Прибравшись за собой, Алекс пошел досыпать оставшиеся крохи заслуженного сна. На утреннем обходе вместе с ординаторами Вульф не преминул посетить палату Хайдена, уверив наблюдавшего его врача, что визит необходим для демонстрации интересного клинического случая. – О, Жюли! Моя ненаглядная малышка! Пришла навестить своего непутевого отца! – воскликнул Хайден. Лицо Орье не дрогнуло, но что-то оборвалось внутри. Она столь многим пожертвовала в душе, чтобы сделать трудный шаг через барьеры морали, былых чувств и обжигающей ненависти, и вот, к счастью или к сожалению, напрасно. Орье стала регулярно навещать Хайдена в свободные от напряженной работы часы, сославшись на возможность позитивной динамики лечения от посещений «воображаемой» дочери. Они разговаривали часами. Возможно, она искала искупления или пыталась разобраться в причинах его приснопамятных поступков, приведших к гибели матери и искалечивших ее собственный разум. Вульф догадывался, что после неудавшегося покушения Орье стала резать себя. Платья и блузки с короткими рукавами или декольте исчезли из ее гардероба. Напоказ выставлялся минимум открытого тела. Врачи не лезли с советами к другим врачам, но помогали, если те просили о помощи. Орье не просила. У всех специалистов были припасены или выработаны за годы трудовой деятельности свои методы компенсации стресса. Какая разница, лупцуешь ты своих демонов плетью либо пьешь с ними на брудершафт превосходное красное вино, лишь бы не лезли наружу. Орье вырабатывала свой. Тщательно вырисовывала его на молодом нежном теле. Сложный чертеж из мелких тонких розовых шрамов, отражавших преображение гнева и отрицания в осознание и принятие через аскезу контролируемой боли. Однажды, проходя мимо, Вульф заглянул в палату Хайдена. Орье сидела на краю кровати и читала мирно дремавшему изможденному пожилому человеку что-то из французской классики. Слева в углу, заросшем паутиной, притаился огромный злобный паук с человеческим туловищем. Справа, покачиваясь в кресле, свободно расположился интеллигентный мужчина в белом хлопковом поло, пиджаке и брюках, попыхивая трубкой с натуральным табаком. Прервав чтение, Орье, не оборачиваясь, обратилась к вошедшему: – Мистер Пейтон, думаю, я готова отдать все силы для разработки альтернативной методики лечения. Вульф, недоумевая, посмотрел на отражение в оконном стекле, но увидел там Джона Пейтона, замершего в дверях палаты. За спиной у него стоял Гловер. Алекс моргнул, и отражение вновь стало его собственным. Артур, хмыкнув, вышел вперед и тронул Орье за плечо: – Жюли, нам надо выбираться из твоей раковины в КОС. Все это сон. В углу палаты мерзко захихикал паук, зашевелившись в тенетах: – Вот и закуска подоспела. Сочная. Сладкая. Свежая. От прикосновения Гловера тело Орье рассыпалось в прах, обратившись в высосанную досуха пустую оболочку. Психонавты стояли посреди палаты, оплетенной густыми слоями паутины. Окна, стены и двери – все было укутано парчовым покрывалом сетей. Выхода не было. – Девочка вскормила в себе страх, – проскрежетал паук. – Напитала его тучное тело болью, переживаниями и сомнениями. Ужас пожрал ее изнутри. Ничего не осталось. Только я. – Он лжет! – возразил мужчина с трубкой. – Фантазм, порожденный разбитыми детскими представлениями об идеальной семье. Плод непонимания сути душевных болезней. Паук зашипел: – Тоже мне, герой из девичьих снов! Рыцарь в сияющих доспехах, побеждавший монстров внутри людей! Помнишь, как легко ты раз за разом оставлял дома задыхавшуюся от депрессии жену? Забыл испуганную девочку, прятавшуюся по углам от склок и ссор? – Мне нужно было работать. Работать, чтобы содержать семью в достатке. Кто бы мог подумать, что этот достаток, покой и комфорт разрушит наше семейное счастье? – Разрушило вовсе не это, а твое безразличие. – Профессиональной деформации никто не отменял. Я сгорел. Эмпатии для семьи у меня не осталось. За мое поражение поплатились самые близкие люди. Вечный рок врачей. Пускай я проиграл, но Жюли продолжила мой путь, а тебе досталась роль жалкого пугала, прячущегося в тенях ее ночного отчаяния, – последнее предназначалось для ушей психонавтов. Вульф бросился через палату к окнам, продираясь через паутину, и сорвал шелковый занавес с оконного проема, впуская внутрь густой багряный свет зависшего над горизонтом огромного красного солнца. На секунду он ослеп от ярких лучей, прорвавшихся сквозь завесу мрака. Перед глазами плясали кровавые пятна. Когда лихорадочный блеск отступил, он обернулся к опустевшей комнате, обитой войлоком. Орье стояла посредине палаты, плотно упакованная в смирительную рубашку. Перед ней высилось большое зеркало в резной деревянной оправе. Она пристально всматривалась в отражение. Ее лицо было разделено на две половины. Одна была полна задумчивой отрешенности. Другая искажена злобой и страхом. Гловер подошел сзади и обнял девушку за плечи. Маска спала с ее лица, превратившись в миловидную гримасу едва проснувшегося ребенка. Она зевнула и сладко потянулась: – Сильно я вас напугала своими кошмарами? Гловер фыркнул: – Это ты еще тараканов своего рекрута не видела. – Ладно, мальчики. Надо бы выбираться из юдоли скорби. Идите за мной. Я укажу дорогу. Вульф недоверчиво посмотрел на нее, но Гловер пожал плечами: – Дамы вперед. Они покинули одиночную палату и пошли по заброшенным коридорам психиатрической клиники, полной разрушения, плесени и сырости. Ржа пожрала металлические части оборудования, мебели и инвентаря. Сквозь трещины в полу пробивались цветки дурмана. Орье уводила их все дальше и глубже в недра здания. В одном из коридоров Вульф заметил пробегавшую мимо девочку с желтой лентой в волосах. От нее веяло теплом и светом. Он отстал и заглянул за угол, где скрылась малышка. Там, в сердце больницы, притаилась столовая особняка, богато обставленная в соответствии с последними бытовыми трендами. Часть кружевного детского платья торчала из-под скатерти, лежавшей на длинном обеденном столе. Вульф откинул край скатерти и заглянул под стол. Девочка без лишних предисловий схватила его за руку и затащила в импровизированное убежище. – Что ты… – попытался было противиться Алекс. – Тсс! – зашипела она, закрыв его рот ладошкой. – Тихо! Матушка Грусть бродит где-то рядом. Воздух в столовой с каждой секундой становился все холоднее и холоднее. Облачка пара вырывались вместе с каждым судорожным выдохом. Ресницы заиндевели. Столовая наполнилась мрачными тенями и вздохами безнадежной тоски. Черная фигура прошествовала мимо них по комнате, оставляя на дубовом паркете стылые отпечатки босых ступней. Бледная маска скорби и безразличия сковала ее лицо и плыла в темноте. Она напоминала непредсказуемую и опасную шаровую молнию. Когда черная фигура покинула комнату, страх немного ослабил хватку на их сердцах. – Мы должны выбраться из раковины, – сказала девочка. – Здесь небезопасно. – Черт, Орье и Гловер. – Твои друзья заблудились в своих снах. – Они мне не друзья. Без пяти минут коллеги. – И это делает их жизни менее ценными? – Нет. – Все сейчас зависит от успеха нашей миссии. Так для чего ты здесь? – Чтобы начать все с начала. Вновь обрести собственное призвание и смысл жизни. Помогать людям. Девочка недоуменно развела руками, скорчив рожицу: – Им всем нужна твоя помощь. Чего же ты ждешь, печальный ковбой? Вижу цель – не вижу преград! – Язва… Вдвоем они отправились в путь по таинственному особняку, по дороге заглянув в спальню девочки. Из выдвижного ящика прикроватной тумбочки она захватила портативный фонарик. – Папа подарил на день рождения, – пояснила кроха, передав его Вульфу. – Сказал, что он убьет любого полуночного монстра, забравшегося ко мне под кровать. – Хорошо, что не в кровать. – Смешно. Ты всегда говоришь подобные гадости маленьким девочкам? – Нет. Похоже, чертов Гловер вправду умеет просочиться в сознание со своими низкопробными шуточками. – Просто тебе страшно, поэтому ты цепляешься за понятные вещи, чтобы меньше бояться. У меня, например, есть любимый игрушечный кролик. Его зовут Банни. Девочка показала ему розового кролика с глазами-пуговицами и умилительными вислыми ушками. – Я знавал его, вышедшим на пенсию, – сказал Вульф. Алекс стер пыль с одной из голографий, стоявших в рамочке на комоде, чтобы лучше рассмотреть женщину с мягкими, но безвольными чертами лица, с любовью вплетавшую дочурке желтую шелковую ленту в кудрявые волосы. – Идем! – девочка тронула его за руку. – Нужно спешить. Покинув спальню, они пошли по бесконечному коридору со стенами, увешанными потрясающими рисунками. Картины, написанные талантливой рукой, менялись, словно калейдоскоп. Преисполненные светом, теплом и любовью с каждым шагом они наливались злобой и отчуждением. Миновав коридор, Алекс со спутницей попал в просторный зал центрального холла. Девочка заставила Вульфа пригнуться и выглянула из-за перил второго этажа вниз. Алекс осторожно последовал ее примеру. С большой хрустальной люстры на удавке свисал труп женщины. Длинные темные волосы скрывали ее лицо. Полуистлевший халат едва прикрывал синюшное узловатое тело, больше похожее на скелет, обтянутый иссушенным пергаментом. Девочка сжалась в комок, не решаясь бросить взгляд в ту сторону. Клубы паутины были повсюду, скрывая ее родной дом и превращая его из самого безопасного уголка на свете в пугающее гнездо ночного кошмара. Одно место на стене оставалось свободным от белого липкого покрывала. Там висела картина с больницей, затерянной посреди гор. Свет солнца, искаженный туманом, походил на размытый багровый крест. От больницы по склону горы спускались двое. Они становились все крупнее и отчетливее, пока Вульф не смог разглядеть Орье и Гловера. Подойдя к краю картины, они соскочили с полотна на пол. – Жюли, какого черта? Ты сказала, что мы ищем Вульфа. Где он? Почему мы не вернулись за ним, когда он отстал? – Не стоит тебе за него беспокоиться, Артур. Лучше переживай за себя. Вульф здесь. Как обычно прячется, страшась встать лицом к лицу со своими страхами. Что до тебя, то ты попал прямиком к обеду. Знаешь, какое сегодня главное блюдо? Орье противно захихикала, закружившись в танце вокруг Гловера. Она напоминала марионетку, подвешенную на ниточках, уходивших к потолку. – Расслабься, Артур. Печали здесь места нет. Лучше потанцуй со мной. С каждым оборотом и па она оплетала его тугим мотком паутины, истаивая в воздухе и превращая тело в прочный кокон. Гловер пытался сопротивляться, но паутина моментально сковала его движения. Когда он больше не мог пошевелиться, тонкие многосуставчатые лапы свесились с потолка и потянули его наверх в густые заросли. Вульф дернулся, но его руки буквально примерзли к перилам, за которые он судорожно цеплялся все это время. Алекс обернулся и увидел человекоподобную тень, заполнившую коридор за спиной. Маска скорби впилась безразличным взглядом в девочку, которая без тени сомнений выступила вперед, навстречу раздирающей сердце тоске. – Мне больше не больно за тебя, мама! – выкрикнула она. – Да, отец был болен и умело скрывал это благодаря знаниям, уму и навыкам, но ты… У тебя была жизнь, полная возможностей, чтобы бороться за счастье. Ты была прекрасным художником и могла посвятить себя творчеству. В конце концов, у тебя была я, как источник чистой детской любви, дабы справиться со всеми жизненными невзгодами. Вместо этого ты предпочла зачахнуть, как нежный цветок при первых осенних заморозках. Так прочь из моей души и не терзай мое сердце грустью. Мне больше не больно за тебя! Тень объяла девочку, укутав ее черным непроницаемым плащом. Морозные узоры стали расползаться по коридору ледяными змеями. Вульф с натугой оторвал руки от перил, сорвав кожу с ладоней, примерзших намертво. Он выхватил фонарик и включил его. Луч света прожигал тьму, но не мог отыскать девочку, сокрытую в тенях. Тогда Алекс направил фонарик на тело повесившейся женщины. Фонарь осветил безликий манекен из торгового центра, подвешенный к люстре на веревке и одетый в какое-то дешевое тряпье. Эрзац детского страха, утративший узнаваемые черты и пугавший скорее своим образом, чем сутью. Маска скорби треснула, разлетевшись на мелкие осколки, а сгусток тьмы взорвался облаком света. Маленькая девочка исчезла, но занявшая ее место девушка по-прежнему твердо стояла на ногах. Волосы и плечи покрылись инеем. Покрасневшие от холода кулаки были крепко сжаты. Кто-то наверху противно зацокал языком и мерзко захихикал. По сложному плетению сетей паутины проворно спускался тарантул с человеческим туловищем.