– Толстосумам вроде вас не понять пареньков из самой задницы мира. – Я, мистер Гловер, нажил состояние непосильным трудом, – возразил Стейнбек. – У меня не было ни беззаботного детства, ни безумной юности. Именно по этой причине кризис среднего возраста бьет по таким, как я, с утроенной силой. Получив все, мы безуспешно пытаемся наверстать навсегда упущенное. – Скажите, и стартовые условия у нас были одинаковыми? Воплощенная мечта! Трудитесь в поте лица, да воздастся вам по заслугам! – Конечно, нет! Родители дали мне достойный билет в жизнь. Однако шансы свои я не упустил и возложенные надежды оправдал с большим отрывом. Орье не замечала их спор или давно к таковым привыкла: – И все же почему мальчик? Вульф улыбнулся в ответ: – Заключение, основанное на внутреннем чутье, не входящем в мои должностные полномочия. Примерно так же я отыскал вас в больнице. В ваших снах есть образы искусственные и мертвые, порожденные сознательным, а есть живые, преисполненные тепла, боли и страха – подсознательные. Мальчик такой! – Возможно, вы правы, – неожиданно согласилась Орье. – У каждого из нас в платяном шкафу сознания притаилась коллекция шрамов, делающая наш разум столь ценным и незаменимым для работы в сеансе КОС. Директор не исключение. – Не делайте из него жертву, Жюли. Он конферансье нашего цирка уродцев. Для Пейтона этот выбор осознан. Для тех, кто день за днем выступает на арене, лишь отчасти, – заметил Стейнбек. – Я буду держать ваш здоровый скепсис в уме, профессор, – ответила на замечание Орье. – Директор считает ваше мнение непогрешимой истиной, несмотря на то, что вы, как никто другой, изрядно подпортили ему жизнь, и, возможно, давно пришла пора оставить вас на обочине своего пути. – Благодарю за оказанное доверие. Вульф прервал их пикировку: – Мальчишка пошел к зданию с вывеской «Отель». – Значит, пора навестить сопляка и задать пару вопросов! – Гловер, засунув руки в карманы, зашагал вперед, подавая пример всем остальным. Они поднимались вверх по улочкам, стекавшим водопадами света с вершины скалы к тихому и безмолвному озеру. Немногочисленные прохожие напоминали безликие тени, беспрекословно следующие чьей-то чужой воле. Все они были расставлены по своим местам, как кусочки пазла, изображавшего фасад жизнерадостного города на подарочной открытке к празднику. Неискреннее поздравление, произнесенное в глубоко фальшивом жизнерадостном ключе. Типичный образчик приемлемого социального лицемерия. – А вы хорошо справились в лекционной аудитории, Алекс, – заметила мимоходом Орье, немного отстав от Гловера со Стейнбеком. – Справился? – удивился Вульф. – Скорее я был бесполезным балластом. Меня вытащил Беккер, а потом началось непредвиденное. – Что конкретно? – Он задавал мне весьма своеобразные вопросы. – Вопросы, связанные с реальными событиями? О происходящем вне коллективного осознанного сновидения? – Можно и так сказать. Он заставил меня задуматься. Приказал вспомнить. – Комиссар помог нам. Нашел тонкий выход из кризисной ситуации. – Помог? – Конечно. Вы наша пуповина в явь, Алекс. Якорь в реальности. Вспоминая о жизни за гранью сна, вы привносите в КОС образы настоящего. Задумавшись над вопросами Беккера, вы вырвали Стейнбека из омута грез. Напомнили ему, что он спит. Профессор ослабил сопротивление и позволил Гловеру добраться до жемчужины эго. В противном случае, он бы нам спуску не дал, смакуя застарелые убеждения, которые до сих пор лелеет в глубине души. – На это и был расчет при введении новой ролевой модели? – Именно! Вы отрезвляете нас. Приходя сюда, мы постепенно теряем представление о сне и яви. Все, кроме якоря. Только ама изначально свободен от уз своей раковины за счет избыточной экстраверсии. Он призван вытащить эго других психонавтов в КОС. Проблема в том, что ама частенько забывает о собственной цели, плутая в лабиринтах иллюзий. В результате мы либо застреваем в раковинах своего сознательного, омываемого волнами тревог и комплексов, либо, если ама справляется со своей задачей, многократно погибаем по пути к семени сна, утрачивая осознанность и низвергая КОС до дикой первоосновы человеческой природы – тени. И первое, и второе грозит серьезными травмами, нанесенными психике группы извлечения. Психонавты с хорошо выраженными естественными механизмами защиты впадают в гибернацию, не успевая испить горькую чащу до самого дна. Всем прочим везет меньше. – И моя цель – предотвратить утрату осознанности? – Так было задумано. После извлечения семени сна вы должны вытянуть нас обратно в явь. – Как вы пробуждались до моего появления в Конторе? – Медикаментозно. Это напрочь сбивало циркадные ритмы и провоцировало постгипнотическую фугу. Отряды психонавтов надолго выбывали из строя после подобного возвращения на твердую землю. Участие якоря многое упростит. – Почему же, интересно, еще совсем недавно вы подвергали сомнению мою кандидатуру для погружения с группой извлечения? Орье смешалась: – Не терплю недомолвки, поэтому объяснюсь. Не могу понять, почему именно вы так идеально вписались в концепцию Пейтона, а я ненавижу блуждать в потемках! Кто-то ведет двойную игру, и я не могу разобрать кто. Пока, по крайней мере. – Мне показалось, что во сне все тайное становится явным. – Напротив, эту особенность тоже привнесли вы. До сей поры никто из нас душевным эксгибиционизмом не страдал. К тому же мы все профессионалы, чтобы так безобразно раскрываться перед посторонними людьми. Алекс, чувство сопереживания у вас выражено необычайно сильно, поэтому мы не врали, предлагая вам должность психотерапевта. У Пейтона явно есть далеко идущие планы на ваш счет. Они добрались до здания с вывеской. Колокольчик на входной двери возвестил об их прибытии в маленький двухэтажный провинциальный отель. Небольшая рецепция жалась к подсобным помещениям, открывая дорогу к коридору с номерами постояльцев и лестнице на второй этаж. Никакой избыточной роскоши в подобном заведении отродясь не водилось, но аккуратность и чистота присутствовали даже в мельчайших деталях и самых незаметных уголках. Усталая женщина средних лет встрепенулась за стойкой, увидев ночных посетителей. Она дружелюбно поприветствовала их: – Доброй вам ночи, уважаемые! Чем могу быть полезна в столь поздний час? – Мы ищем мальчишку лет десяти, – сказал Гловер. – У вас тут такие не водятся? – Джон? – встревожилась женщина. – Что он опять натворил? – Ничего дурного, смею вас уверить, но нам бы очень хотелось его увидеть, – успокоила ее Орье. Женщина нахмурилась: – Наверное, опять таскается за дочкой господина Энслина. У нее слишком легкий и беззаботный нрав, не в пример своему благоразумному отцу. Девочка даже не ведает, что творит с душой бедного мальчика. Как бы не случилось беды! Господин Энслин всегда был так добр к нам. Мой покойный муж всю жизнь проработал на ветрогенераторах, принадлежащих его энергетической компании. Он погиб на производстве. Несчастный случай – так мне сказали. Господин Энслин принял самое активное участие в нашей нелегкой судьбе. Отдал в заем отель. Следит за воспитанием и образованием сына. – И где же юный Джон находится сейчас? – спросил Стейнбек. – Он должен был вернуться пару часов назад и подсобить мне по хозяйству. Умоляю, найдите его! Проследите, чтобы не стряслось чего дурного. – Мы с радостью поможем вас, миссис Пейтон! – Стейнбек взял ее за руки и с улыбкой пожал их. На прощание он приложился губами к тыльной стороне ее правой кисти. Женщина так и зарделась. – Вы злопамятный старый ублюдок, профессор, – буркнул Гловер, выходя на улицу. – Готовы нагадить человеку в душу ни за грош. – Не мог отказать себе в подобном удовольствии. Мелочность – мое вечное проклятие. И, спешу заметить, для директора подобная глупость как с гуся вода, а мне чертовски приятно. – Какая прелесть! Пока психонавты восходили к замку, часы на башне ратуши пробили полночь. Небо с огромной бледной луной заволокли тяжелые низкие тучи. Принялся накрапывать мелкий противный дождь. Бездонное озеро и небеса стали единым целым, уподобившись черной вуали на лице скорбящей женщины. В этой серой пелене скрывалась темная фигура мальчика в рясе, неотрывно преследовавшего психонавтов, но стоило только Вульфу внимательно присмотреться, как сильный порыв ветра рассеял призрачное видение. – Поздновато для дружеских прогулок, не находите? – обратилась Орье к психонавтам. – Малыша Пейтона ведет собственный флюгер. Гормональная буря и пунктуальность – вещи не совместимые, – заметил Стейнбек. – Судя по вырисовывающимся декорациям, развязка будет не из приятных, – подытожил Гловер. Они поднялись на самую вершину скалы, разглядывая величественный замок, застывший на краю пропасти. Увитая плющом крепостная стена ограждала внутренний дворик с башней-донжоном, взвивавшейся в небо остроконечным шпилем. Стрельчатые окна светились многоцветными витражами, отбрасывая радужные блики на депрессивную и серую пелену затяжного дождя. К замковой стене примыкал старый сад, огороженный кованым забором. Вульф успел заметить, как юркая тень, ненамного опередив их, перемахнула через него, обронив несколько неброских цветков из импровизированного букета. Алекс указал всем на сад, и они подошли поближе к ограде, чтобы проследить за директором. Пейтон успел измениться с момента их предыдущей встречи на берегу озера. Из маленького мальчика он превратился в нескладного угловатого подростка, таившегося в ночи в ожидании дамы сердца. – Эбби, – робко позвал он. – Ты здесь? Ответом ему был включившийся яркий прожектор на замковой стене, ослепивший подростка и психонавтов, застывших у ограды. Высокая черная тень выступила вперед, оставаясь смутным силуэтом на фоне обжигающего света. – Вы, молодой человек, я вижу, никак не уйметесь? – молвила тень, подав знак рукой кому-то невидимому для глаз психонавтов. – Господин Энслин, я лишь хотел… – пожилой слуга, вынырнув из-за деревьев, ударил Пейтона под колени резиновой полицейской дубинкой, опрокинув его лицом в грязь. – Ваш отец был человеком чести, – продолжил Энслин, будто бы не замечая побоев. – Служил достойно: не крал, не врал, не чурался сложных и опасных заданий. Работал как полагается. Погиб, исполняя мою волю, и я, в свою очередь, как человек чести, из благодарности за подобную преданность, счел долгом позаботиться о вашей семье, оставшейся без единственного кормильца. Всем, что у вас с матушкой имеется, вы обязаны мне, юноша. – Сэр, у меня не было никаких дурных побуждений… Удар ногой под ребра утихомирил подростка. – Юный Джон Пейтон, вы мне как приемный сын, и я чувствую ответственность за ваше воспитание, но то, что я вижу сейчас, безмерно расстраивает меня. Вы позарились на цветок, который вам не по карману и никогда таковым не станет. Как наглый воришка, вы пробираетесь под покровом ночи в чужой сад, дабы этот цветок присвоить… Не думаю, чтобы ваш батюшка одобрил подобное поведение. – Мы любим друг друга, господин Энслин. Вам не помешать этому. Старый лакей хмыкнул, но побои прекратил. – Пылкий флер юности застит вам глаза – это простительно. Я проясню ситуацию: девушкам в этом возрасте свойственна легкомысленность в поведении и знаках внимания субъектам противоположного пола. Это игра пробуждающегося женского начала, которую многие молодые люди принимают за чистую монету, готовясь с головой кинуться в омут. Мисс Эбигейл любит быть окруженной поклонниками, таскающимися за ней следом, так же, как красивые платья, дорогие развлечения и отдых на лучших курортах мира. Вы готовы предоставить ей все это, юноша, или убогий букет – ваше единственное подношение? – Вы не знаете Эбби! – прошипел Пейтон. – Она не такая! – Это ты не знаешь ее, мальчик. Она такая, как все прочие девушки ее круга. Разговоры о равноправии и социальных свободах особенно многозначительно звучат в их устах на берегу Французской Ривьеры с бокалом выдержанного игристого вина в руке. Они пользуются популярностью среди равных. Жестокая истина состоит в том, что вы ей не ровня. Статусом не вышли. Точка. Забудьте, оставьте и ступайте с миром. Годы научат вас мудрости, и позже вы мне скажете спасибо.