Звоню дяде Саше, долго не отпускаю кнопку. Наконец, слышу шаги и отрыжку за дверью. Дядя Саша ломает брови на осоловелом лице, признает гостя и смотрит на мои руки. Я показываю коробочку с медалью. Это не бутылка водки, но награда дядю Сашу радует. Пока он рассматривает медаль сына, я рассказываю, как смело и отважно воевал Денис Шмелев. Тут врать не требуется, Денис всегда был смелым и дерзким, порой до безрассудства. Вопросов дядя Саша не задает. Обходится без слез. И помянуть не предлагает по той причине, что выпивки в его доме к ночи не остается. Только, когда я собираюсь уходить, он окликает: – За сколько ее можно продать? Мои отбитые мозги в недоумении: – Продать медаль? Сашка-пьяница виновато улыбается: – Чтоб не продешевить. На три бутылки хватит? Делаю глубокий вздох, чтобы не сорваться. Швыряю ему тысячу и забираю медаль Дениса. – Считай, продал. Не продешевил! – Накинь еще, – клянчит Сашка-пьяница. В голове мутит. Роняю вторую тысячу на пол и ухожу, пока закипающая злость не довела до беды. 16 Жизнь под огнем на передовой приучила спать чутко, иначе можно не проснуться. Дома также сплю урывками и только на спине, лечь на бок сломанные ребра не позволяют. В контуженной голове теперь не грохот обстрелов, а нервный ускользающий образ Златы. К кому она сбежала с большими деньгами? Мысли о деньгах возвращают меня к Максу Лупику. Макс при деньгах и любит пустить пыль в глаза. Он положил глаз на Злату. Преграды в виде Дениса Шмелева больше нет. Злата это тоже понимает. Меня она презирает и игнорирует, а к спорткару Макса проявляла интерес. А что, если Злата живет с Максом? В юности девушки предпочитают быть рядом с сильным парнем, а повзрослев – с богатым. Я иду к автомойке Макса Лупика. Это мойка самообслуживания на четыре поста. Денис работал на автомойке и мечтал купить подобную. Он так подсел на эту мечту, что и меня с Чехом уговорил копить деньги. И вот передо мной несбывшаяся мечта трех наивных солдат-удачи. Суровая реальность слизнула не только наши деньги, но и жизни двух мечтателей. Кислотно-желтый «шевроле» в облаке пенных брызг заметен издалека. Рядом Макс собственной персоной в желтом худи с фирменными нашивками. Несмотря на название «самомойка», он моет не сам. Новый работник, сменивший Дениса, угождает хозяину. Лупик видит меня и прищуривается из-под обесцвеченной челки. Подпускает ближе, встречает с наигранной радостью: – Кого я вижу! С возвращением! Болтают, ты теперь того – Контуженый. – У носорога очень плохое зрение, но при его весе, это не его проблема. Макс кривится в улыбке: – Не такой уж ты и Контуженый. – Такой-такой. Справка имеется. Макс хмыкает и мрачно кивает: – Пойдем, что покажу. Хозяин автомойки открывает блок с оборудование в центре между постами. – В ту ночь, когда мы поцапались в клубе, кто-то расфигачил мои приборы, вылил химию. Факт! Ремонт больше двухсот косарей обошелся. А битый айфон в клубе – еще сотка. – И что? – По графику была смена Шмелева. Он по любому в ответе. Факт! – И что? – повторяю я. – Ха! С Хрюни не спросишь. Хотел его посадить, а он сам себя наказал. – Макс кривится. Высокомерной улыбкой он подчеркивает превосходство: – Такие, как Хрюня, долго не живут. Зря ты с ним связался. Я представляю, как бы сейчас Денис врезал на прозвище Хрюня. – Он Шмель. И мой друг! – Типа, куда он, туда ты? – Для друзей – это норм. – Вот и проговорился. – Макс тычет в меня пальцем: – Ты тоже был здесь в ту ночь! Вы втроем позабавились, прежде чем на Донбасс свалить. Теперь ты один – тебе и платить. Факт! Я стряхиваю его руку: – Отвали! Я не помню. Я – Контуженый. – Удобно, блин! – Лупика вдруг осеняет идея. – Давай прокатимся, Контуженый. Выпьем, поболтаем. Дело есть. Мне надо выяснить, с ним ли живет Злата, и я соглашаюсь. Макс красуется за рулем мощного автомобиля с длиннющим капотом. Я смотрю на наш город из окна дорогой машины, в голове разлад – тут мир, а рядом война. Тут можно мчаться по ровному асфальту и наслаждаться музыкой из десяти динамиков, а там надо передвигаться поближе к стенам и вслушиваться в звуки прилетов. Артиллерийский обстрел – и мирная жизнь превращается в ужас, боль и лишения. Дончане живут в этом ужасе долгие годы. Лупику нет дела до чужих страданий. Он гнет свою линию: – По драке в клубе я без претензий – бывает. Но за денежный ущерб надо платить. – Это и есть твое дело? – Не кипишуй! Можно не деньгами. Для Контуженого есть другая работа. Мы в кафе. Разливая коньяк по бокалам, Макс объясняет: – У меня одна автомойка имеется, хочу вторую покруче, на шесть постов. Крайний сделаю высоким, чтобы фуры заезжали. С них доход больше. – Хотеть не вредно, – замечаю я, не понимая, куда он клонит. – Бизнес, как велосипед, раз сел – надо крутить педали. – Типа, «шевроле» на велик меняешь. Обращайся. – Ну, Контуженый, ты классный парень! Давай накатим. Я поднимаю бокал: – За вас, за нас и за Донбасс! Макс согласно кивает. Мы выпиваем. Лупик переходит на шепот: – Я нашел центровое место для автомойки. На углу Свободы и Крупской. Там старики в хибаре живут. Я подкатывал: уступите землю, не обижу. Они талдычут: доча с Мурманска вернется, новый дом будем ставить. – Наверное, мало денег предложил. – Если каждому платить, бизнес не на что мутить! – Макс смеется, придвигается ко мне, кладет руку на плечо: – Ты вояка! Достань автомат, запугай стариков, чтобы землю уступили. – Отнять хочешь? – Не-е, подпишу с ними договор, отстегну немного. – Их участок достанется тебе? – Ну да. – А где старики будут жить? – Пусть катятся к доче! Здесь они без кондея летом парятся, а в Мурманске – море! Факт! – Макс доволен собственной шуткой. Мне жалко незнакомых стариков, хочется отгородить их от Лупика. – Сколько ты там ущерб насчитал? Триста? Могу погасить убытки. – Откуда у тебя бабло, Контуженый?