– Анна Николаевна, извините. Забудьте, что я наговорил. Мне нужно встретиться и поговорить со Златой. Это правда, что сейчас Златы нет в городе? Я жду ответа и прислушиваюсь к внутренним ощущениям. Анна Николаевна оживает. – Я все сказала. Мне надо работать, – заявляет она и возвращается к малышам. Я трогаю нос – чисто. Меня не обманывают. Остается решить загадку: если Златы нет в городе, кто подкинул фотографию? Она же проводница, была на станции утром проездом! Забежала, опустила снимок в почтовый ящик – и на поезд. Или попросила кого-то. Объяснение кажется разумным. Вечером Злата вернется из рейса и сразу встретится со мной. Поэтому и выбрала место рядом с вокзалом. «В нашем месте» – это старый паровоз, тайное убежище нашей троицы. Оттуда исчезли деньги. Злата хочет объясниться. Она не виновата. Что-то произошло помимо ее воли. А если говорить о вине, то это я виноват перед ней. В той же паровозной будке я накинулся на нее, как животное. Об этом вспоминать и стыдно, и больно. Под гнетом грустных мыслей я бреду в наш двор. Но верю в лучшее. Налетает Маша. В глазах восторг, в голосе радость: – Наконец-то вернулся! Последнее слово я слышу по-своему – вернулась. – Где она? – Кто? – Злата. Маша меняется в лице: – У Златы и спрашивай! Она отворачивается и уходит. Я расстроен. Расстроен тем, что до вечера ждать очень долго. Время тянется особенно нудно, когда хочешь его ускорить. Дома заваливаюсь на диван. Нахожу в телефоне еще один рассказ, который написал Чех, не успевший стать новым Чеховым. 32 Антон Павлович назвал свой рассказ «Первый трехсотый». Подзаголовок с намеком – «Донбасские рассказы». Круто! Это уже отсылка к самому Льву Николаевичу с его боевыми «Севастопольскими рассказами». По названию я догадываюсь, о чем пойдет речь. Начинаю читать. «Может, молитвы наши действовали или просто везло – тьфу, тьфу, тьфу! – первый «трехсотый» в нашем минометном расчете случился через два месяца. Тут надо объяснить дорогому читателю военный сленг. Груз 200 – это безвозвратная потеря, гибель бойца. Так повелось с Афганистана. Говорят, приказ был за номером 200 о порядке транспортировки погибших, а может, номер формуляра, прилагаемого к цинковому ящику. Так или иначе, термин прижился. О смерти товарищей проще докладывать безликими цифрами. «Трехсотый» – это раненый, которого нужно транспортировать к врачам. А на нашей донбасской войне появились и «пятисотые». Если 200 – самое страшное, то 500 – самое позорное. Так называют отказников, бегущих с линии фронта. Из-за их трусости потери 200 и 300 увеличиваются». Я подавляю зевок, откладываю телефон. Мне не нужно разжевывать, что и как на войне называется. А Чеху спасибо – воскресил еще один уголок отшибленной памяти. …В тот день осколками изрешетило наш УАЗ «буханку», к которому мы цепляли миномет на колесном ходу. Механик пробует чинить. По жестам и кислому выражению лица вижу – бесполезно. Словесный вердикт не оставляет сомнений: – Кирдык нашему вездеходу, Кит. Нужен новый. Докладываю о проблеме по рации командиру батареи Тарантино. «Выкручивайся сам!» – звучит команда. Моя досада длится недолго. Тарантино сообщил штурмовикам, и вскоре Вепрь на адреналине рычит через рацию мне в ухо: – Кит, безлошадный! Отбили броник у бандеровцев. «Варту»! Еще тепленький с тепленькими. Приходи забирай. Нам дальше. Я получаю координаты. Мы выдвигаемся. Бронеавтомобиль «Варта» с виду целый. Двери распахнуты, в кабине труп. И еще два вэсэушника валяются рядом с вышибленными мозгами. Пытались отползти, но их прикончили. Похоже, стреляли в упор. Вспоминаю разговор с Вепрем. Не треп на ходу, а у костра по душам. – Поначалу мы жалостливые были. Перевязывали нациков, тащили их раненных, как своих, – рассказывает Вепрь. Я знаю, что было потом. Потом «вагнеровцы» посмотрели видео расправы с нашими военнопленными. Так укронацисты запугивали нашу армию. Но получилось наоборот. Командира штурмовиков я спрашиваю прямо: – Добиваете? Вепрь отвечает не сразу. В его глазах сожаление, а в голосе оправдание: – По ситуации. Может идти, берем в плен. – А если не может? Вепрь переламывает палку, бросает в огонь. Сноп искр взмывает в черное небо. – Бывают такие ранения, Кит. Он глазами просит: помоги отмучиться. Я смотрю на автомат, который у Вепря всегда под рукой. Хочется спросить: сколько? Но Вепрь не ответит. Не потому, что стыдно. А потому что он боец от Бога и честно делает свою работу ради нашей общей Победы. Он и подвигах своих не любит трепаться. Я воздерживаюсь от вопроса, но Вепрь отвечает на свой внутренний: – Меня нацики в плен не возьмут. И тебя, Кит, тоже. Лучше не лезть в эту тему, соглашаюсь я. Я бьюсь с врагами издалека, а Вепрь с ними часто лицом к лицу. Военная злость на расстоянии совсем не то, что животная ярость в драке. Вот и мы лицом к лицу с поверженными врагами. Механик деловито осматривает движок «Варты». Кит выбрасывает из кабины окровавленное тело. Чех блюет, схватившись за деревце. А Днестр собирает документы погибших, приговаривая: – Родные должны знать. Без вести пропавший – это неправильно. Механик заводит «Варту», газует, слушает рокот мотора – на лице счастье. Мы садимся в броневик на еще не подсохшие пятна крови. – Первым делом пиксельную раскраску нашими Z замажем, – строит планы Механик. Шмель похлопывает по броне: – Это не консервная банка. От пуль и осколков точно спасет. – Поехали за минометом, – командую я. По пути сообщаю нашим по рации, что мы возвращаемся на трофейной машине, чтобы свои же не подстрелили. Вездесущий Шмель копается в бардачке, демонстрирует папку с документами и приказами. – Выкинуть? – В штаб передадим, – решаю я. – Тут еще прибор какой-то. Привинчен крепко, – сообщает Шмель. – Не ломай! – одергивает Механик. – Надо Русику показать. Наш оператор беспилотника Русик ушел в расположение штаба батальона, чтобы зарядить квадрокоптер. Он парень толковый, разбирается в современных гаджетах. – Гони сразу в штаб, – решаю я. – Папку сдадим и Русика подхватим. «Варта» идет ходко, нам с трофеем повезло. Мы добираемся в расположение штаба. Сразу и не поймешь, где что, так удачно всё замаскировано. И машины командиров не сбиваются в стаю, чтобы не привлекать внимание вражеских «птичек». Мы тоже загоняем вездеход под деревья, находим Русика, хвастаемся трофеем. Русик осматривает прибор в бардачке. – Вы шо! Это GPS-трекер. – Нужная вещь? – интересуется Шмель.