– Олег уехал, – признается Ольга. – От мобилизации? – Ну да. Как объявили, он покидал вещи в машину и рванул в Грузию. – Вот и я хочу смыться в Грузию. Но на спортивной машине через горы не проедешь. Я позвоню Олегу, он меня поймет. Макс набирает номер, топчется с телефоном. Ольга кривится: – Совсем дебил? Олег сменил номер и чаты почистил. – Блин! Скажи новый. – Еще чего. Решай сам свои проблемы. – Оля, дай деньги хотя бы на «Ниву», – клянчит Макс. – Не дам! Мужчинам больше никаких кредитов. Вас поубивают, кто отдавать будет? Лупик замечает меня. Секундный гнев сменяется деловым расчетом: – Вот! У Контуженого спроси. За смерть положена страховка. Факт! – И за тяжелое ранение, – добавляю я. Ольга смотрит на Макса, на меня. Ее лицо бледнеет, ресницы дрожат, из глаз катятся слезы. Еще мгновение – и она трясет кулачками и впадает в истерику: – Да отстаньте вы все! Женщина давится рыданиями и уходит в контору. Мы с Лупиком остаемся вдвоем около надраенного для продажи «Шевроле». Две фигуры, разделенные «золотым» символом успеха. Я в привычном камуфляже и растоптанных берцах, Макс в желтом худи и белых кроссовках. – Бежишь? – говорю я. – Все бегут. Я вспоминаю Воинова. – Мужики остаются. Те, которые с яйцами. – Да что ты понимаешь! У меня бизнес. Меня мобилизуют, всё развалится. В этой стране вести бизнес невозможно! – В какой такой этой? – Ну, в этой. – Лупик разводит руками. – В нашей Раше. – Если для тебя Россия какая-то Раша, вали в Грузию. Лупику некогда ссорится. Он озабочен бегством из страны. – Если бы не обстоятельства, ни за какие деньги. – Макс любовно проводит ладонью по кислотно-желтому капоту автомобиля и заглядывает мне в глаза: – Слушай, друг. У тебя же остались еще денежки за ранение. Бери мою золотую. Всего миллион. Слышать от прожженного дельца «друг» – худшее оскорбление. Однако я сдерживаюсь и с заинтересованным видом заглядываю в машину. – Надо попробовать на ходу. – Факт! – приободряется Лупик. – Садись смелее. Раз прокатишься, не захочешь расставаться. Он дает мне ключи. Я сажусь за руль, он рядом. Завожу, кладу руку на рычаг передач. «Шевроле» припарковано носом к павильону «Быстрокредит». – Сдай назад и поехали, – подсказывает Лупик. Я отъезжаю от павильона. Плавно давлю педаль газа на нейтральной скорости, прислушиваюсь к рычанию мотора: – Четыреста лошадок, шесть секунд до сотни? – Факт! – Тогда лучше пристегнуться. – Погнали за деньгами, – радуется Лупик. – Погнали! – соглашаюсь я. Рука толкает рычаг передач, нога топит педаль газа в пол, мотор ревет в четыреста лошадиных глоток – и мы мчимся на павильон. – Аааа! – вопит Лупик. Золотой «шевроле» врезается в кирпичную стенку кредитной конторы. Удар! Меня дергает и сдавливает ремнем. Капот сминается, лобовое стекло брызжет осколками, несколько кирпичей с грохотом осыпаются на машину. – Приехали, – объявляю я и выхожу, стряхивая осколки. Из окна павильона плавно, как в замедленной съемке, вываливается витринное стекло. Солнечный зайчик скользит по глазам и убегает в землю. Звон осколков, клубы пыли. В пустом проеме застывает фигура Ольги Рацкой. Лицо, как полотно, слез нет, в глазах пустота. Лупик отходит от шока и орет: – Дебил! Ты что наделал? – Показал войну через замочную скважину, – бросаю я и ухожу. За спиной бессильная ярость: – Контуженый! Ты всегда им был. От срочной не увильнул, а на бойню сам подписался! – Живу по-людски, – соглашаюсь я. – Ты чокнутый! Контуженый! – Факт! – Я выбрасываю на ходу руку с неприличным жестом. 37 Вопросов в голове жужжащий рой, а ответов с комариный писк. Я только и делаю, что истязаю мозг в лабиринте загадок. Почему я выжил? Где общие деньги? За что Злата хотела меня убить? И самый главный вопрос, вопрос моей жизни и смерти – кто предатель? Время сжимает петлю возможностей. Жизнь круто изменилась – в стране идет мобилизация. Меня тоже могут призвать в армию, если сочтут нормальным. Или обнулить, если сочтут предателем. А пока не произошло того или другого, я должен найти предателя. Кроме меня выжил Русик. Оператор беспилотника находился в минометном расчете не постоянно. Во время затишья он отходил на вторую линию обороны к луганским, там лучше быт, проще зарядить квадрик. В тот роковой день Русик ушел от нас до подвоза боекомплекта или после? Морщу лоб, напрягаю извилины. Дурная башка деталей не помнит. Если Русик видел приехавшую машину с боеприпасами и знал, что мины не разгружены, то мог передать координаты врагу. Если нет, то главный подозреваемый я, единственный выживший. Корю себя и оправдываю: мой телефон проверен, я не посылал сообщений противнику. И тут же щелчок в голове – стоп! А как же рассказ Чеха «Кто??». Его диалог с сестрой не выдумка, текст взят из реальной переписки. Но в чатах ничего подобного не было. Чех мог стереть переписку? Ну, конечно! Трус Рацкий перед побегом в Грузию удалил чаты и сменил номер, стер все сообщения. Чапай нас заставил удалить виртуальную жизнь, чтобы врагу не достались контакты друзей и родственников. Он честно предупредил о грязных методах врагов: «Вы же не хотите, чтобы упыри шантажировали близких после вашей смерти». Удалить переписку, что может быть проще. Как же я раньше до этого не додумался. Ну точно, Контуженый! Остатки наших телефонов остались у мастера Кутузова в Луганске. Я набираю его номер. Мастер меня узнает и радуется: – Привет, Контуженый! Решил с референдумом поздравить? Послушай, что у нас творится. Он высовывает телефон из киоска, и я слышу слова знаменитой песни: «Этот день мы приближали, как могли». – С победой! – кричит Кутузов. – До победы еще далеко. – Ты про отступление? Мой тезка французам Москву сдал и что? Все равно врагов прогнали и взяли их столицу! – Поздравляю, – соглашаюсь я. – Но я не только по этому поводу.