Жиган взял в руки немецкий автомат. – Хорошая машинка, – сказал он и взглянул на небо. – Полнолуние… Ну что, двигаем, командир? А то мы тут нагремели. Неизвестно, кто еще по окрестностям шастает. – Кто с этой машиной совладает? – спросил Малышев и посмотрел на бойцов. – Я сумею, – вызвался один из них. – Давай за руль, я в кабину, остальные в кузов – места там на всех хватит. Но сначала проверь бензин и фары включи. По проселкам, а то и по бездорожью – гусеничный грузовик имел хорошую проходимость – отряд добрался до линии фронта на следующий день к полудню. – Стреляют, и густо – сказал Жиган. – Где-то с полкилометра. Пойти посмотреть? – Иди, только аккуратней там, – сказал Малышев. – Автомат возьми. Грузовик стоял в небольшой лощине, бойцы набивали вещмешки, кто сколько сможет унести. Вскоре вернулся Жиган. – Там за контроль над шоссе дерутся, немцы на этой стороне, а наши на той. Может, прямо на грузовичке будем прорываться? Тут просека есть – проедем. – Размечтался. Пешком будем прорываться, – буркнул в ответ Малышев. – Нас прихлопнут как мух. В кузове полно боезапаса – только клочки полетят по закоулочкам. Вот если бы самолет был… – Он взглянул на Колесникова, – то товарищ младший лейтенант перенес бы нас на крыльях мечты прямо в Москву. Бойцы сдержанно засмеялись. Отряд зашел в тыл к немцам и пересек линию фронта практически без потерь – лишь двое легкораненых. Свои по ним огонь не открывали, видимо, разобравшись, что к чему. Отряд разоружили и отправили в Минск, в военную комендатуру. Все были при документах и при зарегистрированном на них оружии, поэтому бойцов опросили и отправили на переформирование. Колесников был без документов, да еще с немецким «вальтером». Его мигом отфильтровали вместе с тремя гражданскими, и Павел оказался в одиночной тюремной камере НКВД. Два надзирателя его тут же избили. Не сильно – больше для порядка, видимо, так было принято. Потом заявился здоровенный мужик в гражданке и представился дознавателем. Бешеный какой-то и примитивный. – Кто тебя завербовал? Говори! – орал он и периодически бил Павла кулаком по дых. Колесников делал вид, что ему очень больно, закатывал глаза, задыхался, чтоб умерить пыл дознавателя. «Эх, сделал бы я тебя так, что сопли бы по полу размазал!», – думал он, демонстративно постанывая. Несколько раз Колесников пытался рассказать свою историю, но мужик его прерывал и снова бил в живот и по почкам. – Говори, тварь фашистская, какое тебе дали задание? Так продолжалось всю ночь. Потом его оставили в покое до утра следующего дня, а утром отвели к следователю. Следователь в чине лейтенанта был суров и недоверчив. Колесникова это не удивило – военное положение обязывало. Павел рассказал ему про свои скитания. Лейтенант внимательно его слушал и задавал уточняющие вопросы, попутно заполняя бумаги. Когда Колесников закончил свой рассказ и поставил подпись под протоколом, следователь сказал: – Ну, допустим, что ваша личность подтвердилась. Вы действительно младший лейтенант Колесников из… – Он назвал номер воинской части. – А вот что вы делали две недели на оккупированной территории? Тут ясности нет. Слова к делу не пришьешь. Ваши объяснения, как обвиняемого, тем более не пришьешь. К отряду вы присоединились позже, без документов, с немецким пистолетом. Ваш подробный рассказ о воздушном бое, о пребывании в больнице похож на правду, но кто это может подтвердить? – Не знаю. Все, кто может, находятся за линией фронта. – Колесников пожал плечами. – Но я готов воевать с врагом, прошу направить меня в свою часть для дальнейшего прохождения службы. – Ваша часть расформирована, командир дивизии числится без вести пропавшим, а вами займется военный трибунал. Как он решит, так и будет. Мы вас этапируем в Смоленск для судебного разбирательства. Следователь хлопнул ладонью по папке с «делом» Колесникова и вызвал конвойного. Разбирательство длилось недолго, младший лейтенант Колесников был осужден на пять лет и направлен в Усольлаг, что под Соликамском. Трудясь на лесоповале, он не терял надежды на торжество справедливости и писал в различные инстанции с просьбой пересмотреть его дело. В том числе командующему ВВС Красной армии генералу Новикову. Прошло больше года. Неведомыми путями письмо Павла попало в руки командира 1-й особой авиагруппы Василия Сталина. Тот, ознакомившись с делом младшего лейтенанта Колесникова и решив, что опытные кадры не следует разбазаривать по лагерям, написал рапорт с просьбой освободить Павла, чтобы тот кровью доказал свою преданность Родине. Сыну вождя не рискнули отказать, и Колесников попал в эскадрилью Ивана Никитовича Кожедуба, где и закончил войну. После Победы он, недолго раздумывая, решил продолжить службу в рядах Красной армии. «Какой теперь из меня философ?» Юношеский энтузиазм и квасной патриотизм из Колесникова намертво выкорчевали еще в соликамских лагерях, но зато воспитали хладнокровие, выдержку, умение быстро принимать решения при возникновении малейшей опасности и моментально их отрабатывать. В лагере он вел себя спокойно, но независимо, стараясь не влезать в конфликты по пустякам. Но без этого не обходилось. Однажды ему дали в напарники парня из блатных, который курил, сидя на пне, пока Колесников ошкуривал бревно, и этот напарник даже не собирался к нему присоединиться, чтобы помочь. Павел, прошедший хулиганские подворотни бандитского района, не стал долго терпеть подобного пренебрежения. Даже не работой, а им лично. Он отошел от бревна, сдернул с головы шапку-ушанку и с нехорошей усмешкой посмотрел на напарника. – Эй, мужик, задницу не боишься отморозить? – Мужики в поле на тракторе мантулят, – вяло отозвался тот. – От работы кони дохнут. Колесников подошел к блатному, одной рукой взял его за чуб, а другой приставил к горлу бритвенно-острый топор. – А не боишься подохнуть? Не дергайся, иначе сам напорешься. – Ты чего, мужик! – Глаза у блатного запылали страхом. – Тебя же потом на пику насадят. – Но ты этого уже не увидишь. Быстро встал и за работу. Парень молча поднялся, а потом пахал, как конь, до конца смены. Вечером в бараке состоялся разбор полетов. Напарник все-таки наябедничал пахану, но реакция блатного авторитета стала для него большой неожиданностью. – Тебя зачем на работу определили? В качестве наказания за блудняк. А там, как сумеешь. Не справился с мужиком, повел себя как фраер – вот и не мельтеши. На этом разбор и закончился. С тех пор блатные напарники Павлу не попадались. За годы войны у Колесникова появилось чувство разумного риска, без удалых замахов и безрассудных атак с криками «ура», «за Родину». Здесь, в Корее, он воевал не за Родину, поэтому воспринимал боевые вылеты как часть работы, результирующую часть после предварительной, нудной и тяжелой подготовки, как физической, так и умственной. Это он пытался вдолбить своим подопечным китайцам, узнавал в них себя молодого, эдакого Икара, рвущегося к солнцу и падающего с опаленными крыльями. Он обучал курсантов на русском, а стоящий рядом переводчик, синхронно переводил. – В бою старайтесь не зарываться, не устраивать куча-мала, а, оценив обстановку, определяйте конкретную цель для нападения и заходите сверху или в хвост. Отстрелявшись, сразу же уходите, чтобы в зависимости от ситуации подготовить новую атаку, продолжить предыдущую или отступить. Не будете ловить мышей – пропадете не за понюшку табаку. – При чем здесь мыши и табак? – спросил переводчик. Он был из китайцев и не всегда улавливал образность русского языка. – Ну… – Колесников на пару секунд задумался. – Ну, в общем, не жевать сопли. Тьфу ты! Переведи вот так: нужно смотреть по сторонам, чтобы не умереть. Это понятно? Курсанты закивали. – Переходим к следующей теме нашего занятия. Разверните плакат. – На деревянный стенд повесили лист ватмана со схемами и рисунками. – Это «Норт Американ П-51 Мустанг», американский одноместный истребитель дальнего радиуса действия. Колесникову вдруг неудержимо захотелось курить. Он вынул пачку «Беломора», достал папиросу и, смяв ее гармошкой, сунул в рот. – Спички есть? – обратился он к курсантам. Те заулыбались и что-то забормотали по-китайски. «Не понимают». Павел жестом показал, что ему требуется. Китайцы отрицательно замотали головами. – Они не курят, – пояснил переводчик. – То, что не курят, это не беда, а даже благо. Но вот неправильно питаются – это плохо. Посмотри, какие худосочные. – Павел повернулся к переводчику, а потом вновь перевел взгляд на курсантов. – Вы почему такие худые? – Китайцы радостно заулыбались, не понимая сказанного. – Потому что питаетесь только рисом и овощами. А пилотам нужно есть мясо, чтобы на крутых виражах с мозгов не слетали… м-да… не теряли сознание. По мере перевода улыбка сползла с лиц курсантов. – Передайте своему командованию, чтобы пилотов кормили мясом и рыбой. Насильно, – обратился он к переводчику. – А то развели тут общество вегетарианцев. В тот же день состоялись тренировочные полеты, на которых присутствовали командир полка и замполит. На краю взлетной полосы поставили деревянный столик на тонких ножках, за который усадили переводчика с рацией. Офицеры как с советской, так и с китайской стороны остались стоять. Полетами руководил капитан Колесников. Все шло в штатном режиме, но потом произошла неожиданная трагедия. Шла отработка пилотирования на бреющем полете. Очередной курсант набрал высоту и начал кружить над аэродромом. – Теперь ниже, – скомандовал Колесников. – Выравнивай. Сидящий за столом переводчик транслировал команды на китайском языке. – Теперь еще ниже. – Он прет куда-то не туда, – сказал командир полка, вооружившись биноклем. – Выравнивай, – продолжил командовать Павел. – Выравнивай, мать твою так! – Он выхватил у переводчика микрофон. – Ты что делаешь! Выравнивай! Самолет, пролетающий над хозяйственными постройками, начал было набирать высоту, но не успел, задел за вышку ПВН и воткнулся в землю. Благо что никого на пункте визуального наблюдения не было. Прогремел взрыв, вздыбились кучи земли вперемешку с обломками сарая. Колесников на мгновение застыл, потом сорвал с головы фуражку и бросил ее себе под ноги. – Почему он не успел сманеврировать? – спросил командир полка. Лицо его окаменело. – Потому что команды доходят с опозданием, – пояснил Колесников, глядя на растерянного переводчика. Вечером по дороге в столовую Колесникова нагнал Хэн Су. – Можно вас спросить, командир? – Спрашивай, – буркнул Павел, не прекращая движения.