– Пятое июля, – отозвался тот и добавил со злобой в голосе: – И теперь мы не товарищи, а паны или герры – это как кому нравится. – Да что тут произошло? Я ведь две недели пролежал без мозгов. – Внутри у Колесникова похолодело от предчувствия беды. – А что произошло… Немцы разбомбили город, высадили десант на побережье, русские отступили. Стреляли тут сильно, из пушек тоже – вот меня зацепило и многих других гражданских зацепило… Теперь здесь не советская власть, а немецкая. Колесникова резанули слова: «Русские отступили». – Ты говоришь, что русские отступили… А ты что, не русский, что ли? – Не, я поляк. Был советским поляком, а теперь немецкий поляк, – ехидно заметил сосед. – А ты кто? – Да я в лес пошел погулять, а там что-то по голове шарахнуло, – уклончиво ответил Павел, осознавая, что пока не прояснит для себя ситуацию, язык распускать не следует. – Что-то в голове затуманилось – поспать надо. Он отвернулся, закутавшись в одеяло и не желая продолжать разговор. Тут же в голове завертелся круговорот мыслей: «Стало быть, наши отступили, и я нахожусь на оккупированной территории. Здесь пока бардак, но немцы наведут порядок, если закрепятся, начнут выяснять, кто есть кто. И меня вычислят, офицера Красной армии, летчика, обязательно вычислят с предсказуемыми последствиями. Надо отсюда как-то выбираться к своим. Разобраться и выбираться». В этот же день его перевели в палату, на больничную койку. Расположившись на кровати, он обратился к сопровождавшей его медсестре: – Девушка, как я сюда попал? Вас как зовут? – Меня зовут Таисия. А как попал… Вас с пробитой головой обнаружил лесник на поляне. Если бы не он, вы бы не выжили. А сейчас вроде ничего. Девушка улыбнулась. – Вы можете передать записку по адресу? – Павел назвал улицу. – Или на словах? Ее зовут Бригида. Девушка взглянула на пациента и, уловив его умоляющий взгляд, сначала задумалась, потом вынула из кармана карандаш и клочок бумаги: – Пишите. Это недалеко от меня. Ответ пришел на следующий день. В дом Бригиды ночью попал снаряд. Никто из жильцов не выжил. Павел попросил Таисию свести его с лесником, который его нашел. Лесника, по ее словам, звали Игнатий. Девушка внимательно посмотрела на Колесникова и… решилась. В тот же день к нему в палату зашел лесник, мужчина лет пятидесяти. Он присел на койку и прижал палец к губам, а потом наклонился к Павлу и быстро заговорил шепотом, уткнувшись губами прямо в ухо и косясь на соседей: – Ты ведь летчик. Я с тебя снял парашют, шлем и знаки отличия, зарыл все. Иначе не знаю, что бы они с тобой сделали. Надо тебе выбираться отсюда, парень. По улицам уже полицаи ходят из местных, выслуживаются перед немцами. А я еще в Гражданскую воевал за советскую власть, а потом женился и попал сюда. Ходить можешь? – Могу, – неуверенно ответил Колесников. – Я тебе помогу. Тут в лесу, километрах в десяти, засели ваши, человек двадцать. Немцы о них пока не знают. Я переправлю тебя к ним, а дальше разберешься. Таисия – моя родственница, поэтому и позвала меня. Тебе повезло. Колесникову повезло еще раз – в лесу скрывался взвод охраны соседней части и с ним трое гражданских. Лейтенанта сразу же признали за своего, дали немецкий «вальтер», другого оружия не нашлось. Возглавлял отряд старший лейтенант Малышев, мужчина лет за тридцать. – Надо прорываться к своим. Фронт отодвигается все дальше. – Он прислушался к далекому грохоту артиллерийских залпов. – Вчера ближе было. Пойдем по темноте. Там, километрах в пяти, поселок есть – разживемся едой, а то сухпая дня на два осталось. Когда добрались до поселка, в окнах домов еще горел свет. – Жиган, сходи, понюхай, что там. Прикинься дурачком, – скомандовал Малышев. Старшина Жиганов служил раньше в диверсионном отряде Наркомата обороны, выбыл по болезни, а когда выздоровел, его направили охранять аэродром. Он обратился к одному из гражданских примерно одной с ним комплекции: – Давай одеждой поменяемся. В форме нельзя – неизвестно, кто там сейчас. Жиганов передал винтовку гражданскому, натянул грязный гражданский костюм, засунул в боковой карман пиджака пистолет «ТТ» и метнулся к кусты. Через несколько минут он, уже не скрываясь, вышагивал по проселочной дороге. Дойдя до крайнего дома, стоящего на отшибе, он поднялся на крыльцо и постучал в дверь. За дверью послышался голос хозяина: – Кас тен? «Говорит по-литовски, – прикинул Жиганов. – Ну да бог с ним». – У вас есть еда? Я три дня ничего не ел. Помогите, – проговорил он просящим голосом. В ответ раздалась ругань – смесь литовского и русского матерного. – У меня деньги есть, я заплачу. – Жиганов знал, чем можно заинтересовать местных. Внутри замолчали, через минуту дверь открылась, и на пороге появился мужик средних лет с керосиновым фонарем в руке. Жиган сгорбился, изображая убогого просителя. Хозяин намеревался что-то сказать, но не успел – Жиган врезал ему в челюсть и, затолкав мужика в сени, прикрыл за собой дверь и задвинул щеколду. – В доме еще кто-нибудь есть? – проговорил старшина зловещим шепотом. – Нет, я один. – Голос хозяина дрожал. Он шмыгал носом и покашливал. – Ого, русский вспомнил! – Жиган пнул мужика по ребрам. – Иди в хату. Его учили подавлять волю для последующего допроса – и не таких раскалывал, поэтому, зайдя в переднюю, освещенную тусклой лампочкой, «прижимистый, даже в сени свет не провел», старшина прижал хозяина к стене и приставил ему к горлу нож. – Нам нужно продовольствие. Много. Можешь достать? – Ты зря здесь командуешь, – перебил его мужик, тяжело дыша. – Советская власть кончилась, здесь теперь государство Литовское. Уходи по-хорошему, а то немцы тебя кончат. «Опа-на! Немцы». – Здесь есть немцы? Говори, сука! Он слегка ткнул мужика ножом в шею. – Есть, – залепетал мужик, было видно, что он окончательно сломлен. – Пять человек и грузовик. – Где они? – В доме бывшего председателя колхоза. – Почему бывшего? – Его немцы расстреляли сегодня поутру. – Где этот дом? – Напротив колодца. Большой, кирпичный. В голове у Жигана завихрились мысли. «Паковать этого – только время терять. А вдруг развяжется, пока я тут гоношусь, или придет кто… Нет уж!» – Ну, бывай, гражданин государства Литовского. Он резанул мужика ножом по горлу. Тот схватился пальцами за рану, как будто намереваясь ее заткнуть, глаза остекленели, и он сполз вдоль стены на пол. Жиган обтер нож об одежду хозяина и вышел прочь. Добравшись короткими перебежками до дома председателя, Жиган затаился и начал изучать обстановку. «Тентованный грузовик. Колесно-гусеничный, большой. В доме свет во всех окнах. Орут по-немецки. Шнапс глушат, празднуют победу, сволочи! И никакого охранения, ничего не боятся. Из жителей на улице никого – все в норы забились. Боятся. Ладно, надо двигать к своим». Вернувшись в отряд, Жиган доложил Малышеву о возникшем раскладе. – Их надо тепленькими брать. Пока веселятся, – добавил он в конце. – А грузовичок у них складный, на гусеницах – можно прямо по полям идти. У них и оружие, и боеприпасы, и жратва наверняка найдется. Думай, командир. – А что тут думать, – моментально ответил Малышев. – Будем брать. – Сколько у нас гранат? – обратился он к бойцу с вещмешком. – С десяток найдется, – ответил тот. Дом окружили, в окна полетели гранаты. Свет погас, раздались крики раненых. Из грузовика кто-то выпрыгнул, видимо, охранник, но его тут же сразил винтовочным выстрелом один из бойцов. – Жиган, возьми пару человек, идите в дом и добейте всех, кто там есть. Остальные к грузовику. Вперед! Трофеи достались как по заказу: в грузовике обнаружили два ящика мясных консервов, ящик с галетами, автоматы марки «МР-40» и боеприпасы, включая гранаты. В доме раздались выстрелы, вскоре появился Жиган. – Что тут у вас? – Чаша полная, – пояснил один из бойцов.