Павел резко вскочил с кровати и начал одеваться. – Это война? – спросила Бригида, в упор глядя на Колесникова. – Война не война, но что-то нехорошее. Надо бежать. Он метнулся в прихожую и начал натягивать сапоги. – Может быть, чаю попьешь? – спросила девушка. – Какой еще чай! Он чмокнул Бригиду в щечку и выскочил на улицу. Дом Бригиды стоял на окраине городка, как раз в направлении аэродрома. Туда вела дорога из бетонных плит, залитых гудроном. До КПП было километра три. Павел трусцой побежал по дороге. Погода стояла ясная, туман почти рассеялся. Внезапно он услышал шум догоняющей его машины и обернулся. К нему приближалась полуторка с ободранным кузовом. Это была машина хозяйственного взвода. Рядом с шофером сидел старший сержант, а в кузове, вцепившись в пищевые контейнеры, мотались двое бойцов. Колесников махнул рукой. Полуторка тормознула. – Что там стряслось? – крикнул высунувшийся из кабины сержант. – Не знаю. – Колесников запрыгнул в кузов и, мельком взглянув на притихших бойцов, постучал кулаком по крыше кабины: – Поехали! На подъезде к КПП они услышали грохот и увидели взметнувшийся к небу характерный грибок взрыва. Бомбили самолетную стоянку. В том, что бомбили, Колесников не сомневался: в утреннем небе висели силуэты вражеских самолетов. Еще взрыв, еще и еще. Грузовик резко остановился. Колесников, как старший по званию, принял на себя командование: – Все быстро из машины и – вон туда. – Он указал в сторону придорожных деревьев. Бойцы углубились в посадку и залегли в первой же попавшейся промоине. И вовремя. Рвануло совсем близко. Грузовик перевернуло и бросило в кювет. – Что происходит, товарищ младший лейтенант? – спросил один из бойцов. – На нас напали. – И что нам теперь делать? – Переждем налет, а потом по местам. Надолго их не хватит, но думаю, что это не в последний раз, – пояснил Павел. – А если десант высадят? – не унимался боец. – Чем воевать? Пистолет был только у сержанта. Колесников отмахнулся. Когда бомбежка закончилась, бойцы кинулись на территорию части. На КПП никого не было. Над ангарами витали облака пыли. Откуда-то сзади поднимался столб дыма. «Цистерны с горючим зацепили», – определил Павел. Штабное здание выглядело целым. Колесников приказал бойцам двигаться к своим, а сам рванул в сторону штаба. Часовой пост не бросил – честь ему и хвала! Вместе с дежурным по части старшим лейтенантом он сидел на полу возле полкового знамени. – Где все? – спросил Павел. – В подвале, – пояснил офицер. – А мы на связи. – Он указал на стоящий рядом телефон с проводом, тянущимся из будки дежурного. – Хорошо, что провод длинный. – Немцы? Колесников заранее знал ответ. – Немцы, – подтвердил дежурный. – Три «штуки» прилетели и два «мессера» в качестве прикрытия. Эти из пулеметов поливали – вон стекла выбили. – Он указал на разбитые окна. – Это война. В подвале, оборудованном под бомбоубежище, собралось почти все руководство полка. Колесников намеревался доложиться по форме, но его жестом остановил командир эскадрильи Домников, мол, не светись, посиди в сторонке. Павел примостился на снарядном ящике в углу помещения. Через пару минут к нему подошел командир эскадрильи. – Собери наших во второй казарме, в ленинской комнате. Я там буду минут через пятнадцать. Если получится. – Он ткнул пальцем в небо. – Думаете, опять прилетят? – спросил Колесников. – На девяносто девять процентов. Но время пока терпит. Давай, собирай наших. Вперед! Покидая подвал, Павел услышал обрывок разговора. – Но ведь был приказ в час ночи, чтобы мы не поддавались на провокации. – Какие тут провокации! Нас убивают! – Надо все-таки связаться с командованием. – Да пробовали – нет связи. Когда Домников вошел в ленинскую комнату, вся эскадрилья была в сборе. – Там командиры сопли жуют. Дожуются, все разбомбят, – начал с места в карьер капитан. – На запасной стоянке мало что осталось. У нас две единицы повреждено. Остальные целы. Вот ими и будем воевать. Вылетаем двумя звеньями. Тебе, – он взглянул на командира третьего звена, – организовать ремонт техники – там не сильно побито. Пошли кого-нибудь на ПВН и к радистам, разберись, что там, и вот, возьми на всякий случай. – Он вынул полевой бинокль. – Очередь на взлет следующая… Проверить баки с топливом, двигатели держать в прогретом состоянии. История нас рассудит. По кабинам! Вперед, орлы! Домников прошел Халхин-Гол и знал, что на войне время – это не деньги, это – жизнь. Через час по радио сообщили о приближающейся немецкой авиагруппе. Вскоре то же самое подтвердили и с пункта визуального наблюдения. – Шесть или семь самолетов. Подлетное время – около пяти минут. – И тут же уточнили: – Три «лаптежника», «Юнкерса», и четыре «мессера» сопровождения. Тут же раздалась команда Домникова: – Взлет в порядке очередности. Звено Денисова работает по «лаптежникам». Я займусь прикрытием. Колесников, взглянув на приборную панель, начал набирать высоту. Противник шел с юго-запада. Солнце уже выползло из-за горизонта, но стояло невысоко. Павел подумал: хорошо бы атаковать с востока, чтобы ослепить врага. Его мысль тут же подтвердил Денисов. В наушниках прозвучала команда: – Уходим влево, атакуем со стороны солнца. Колесников отвлекает. Остальные атакуют сверху со снижением на предельной скорости. Вперед, ребята! Павел ушел влево и вниз, остальные – крутым разворотом вверх. Звено Домникова закрутило боевую карусель с «Ме-109». Сделав боевой разворот, Колесников надавил на гашетку пулемета. Не прицельно, а чтобы сбить противника с курса – до аэродрома оставалось около километра. Пилоты бомбардировщиков не сразу поняли, что по ним ведут огонь – слепило солнце. Колесников представил себе надменную физиономию немецкого летчика. «Тевтонцы, мать их так! Рыцарские турниры. По всем правилам. Их правило – дубиной из-за угла. Ну так получай!» Колесников зашел сзади и снизу, поймал в прицел ближайший бомбардировщик, целясь под крыло, и выпустил пулеметную очередь. А потом еще и еще, по кабине, по подвешенным бомбам… Вражеский самолет резко ушел вниз, сделал неуклюжий разворот и стал отходить на запад. «Этот уже не боец», – довольно подумал Павел. Денисов с товарищами тоже время не теряли. Колесников увидел, как оставшиеся два бомбардировщика последовательно ушли в пике, волоча за собой шлейфы дыма. У Домникова все было хуже – в небе виднелись два парашютных купола советских летчиков. Третий «ишачок», кренясь на крыло, уходил в сторону аэродрома. Однако и два подбитых «мессера» тоже устремились к земле. Домников остался один против двоих. «Где же Денисов? А вот и он!» Звено Денисова, расправившись с вражескими бомбардировщиками, бросилось на помощь командиру. Колесников, взглянув на удаляющийся подбитый «Юнкерс» и решил, что с ним надо покончить, здесь и без него разберутся. – Иду на добивание «лаптежника». – Валяй! – откликнулся Денисов. Павел устремился за «Юнкерсом» и не сразу заметил, как из карусели, устроенной истребителями, выскочил «мессер» и устремился за ним вслед. Догнав вражеский самолет, Колесников дал очередь. «Юнкерс» резко ушел в пике. Немецкий летчик покинул самолет. Раскрылся парашют. «Добить его – не добить…» Но додумать Павел не успел – его самолет внезапно дернулся и начал терять высоту. «Меня атаковали, похоже, заклинило элероны». Колесников сделал крутой вираж и увидел преследующий его «мессер». Немецкий летчик, видимо, был невысокого класса, так как пилотировал с большими перегрузками и с разнообразным каскадом фигур высшего пилотажа. Павел попытался его атаковать, но не успел: его «ишак» перестал слушаться руля, потянуло дымком. «Не выкручусь. Надо прыгать». Младший лейтенант Колесников перевалился через борт и полетел в пустоту. Он очнулся под стоны раненых, вдыхая специфические больничные запахи медицинских препаратов и человеческих выделений. Он лежал на бугристом матрасе в приемном покое городской больницы в компании таких же бедолаг, которым не хватило места в палатах. Раненые лежали кто на раскладушке, кто прямо на полу. Колесников лежал на полу. Некоторые плотно закутались в суконные больничные одеяла, другие, наоборот, откинули их. Это были самые настоящие первые раненые начавшейся войны – всюду мелькали окровавленные повязки. «От бомбежки, что ли… – подумал Колесников и стал исследовать свое тело. – Руки, ноги целы, а голова…» Голову саднило, внутри черепа образовался непонятный комок, источающий тупую, ноющую боль, мешавшую трезво мыслить. Павел, слегка приподнявшись, тряхнул головой и чуть не вскрикнул от внезапной рези в районе затылка. Он прикоснулся рукой к голове и обнаружил толстую марлевую повязку, а чуть повыше виска прощупывалась корочка засохшей крови. Последнее, что он вспомнил – это приближающиеся кроны деревьев, удар о землю, яркая вспышка в глазах… И больше ничего. – Эй, товарищ, – обратился он к своему соседу, молодому парню с перевязанной ногой. – Сегодня какое число?