– Вот смотри, что пишет твой Сунь-цзы. – И Колесников зачитал из тетради очередную цитату: – «Сущность войны – обман. Искусный должен изображать неумелость. При готовности атаковать демонстрируй подчинение. Когда ты близок – кажись далеким, но когда ты очень далеко – притворись, будто ты рядом». Ну, насчет обмана я согласен. А как в воздушных боях изображать неумелость или подчинение? Это нелепость! – Сунь-цзы писал рекомендации для полководцев, а не для отдельной боевой единицы, – возражал Хэн Сун. – Для солдата существует устав. Отчисленному из университета Колесникову не успели преподать китайскую философию, а лишь античную и марксистко-ленинскую, поэтому его очень интересовали подобные темы. – А еще существует мистика войны, которая не поддается никакой логике, – как-то заявил Хэн Сун, что очень рассмешило Павла, не верящего ни в Бога, ни в дьявола. – Какая еще мистика?! В мистику верят слабые, которые сами не способны изменить свою судьбу. – Вот уж нет. В ближайшем поселке живет колдун. Какой-то родственник Мэй Лань. Он действительно способен творить чудеса, – не соглашался Хэн Сун. – Да слышал я про этого родственника! Это хороший лекарь, не более того. Давай лучше про Сунь-цзы, – сказал Павел с усмешкой. – Слышал, не значит видел… – задумчиво проговорил Хэн Сун. – А если к нему попадешь по случаю, обрати внимание на его огород. У него на грядках сорняки не растут, а ведь он не полет и химию никакую не применяет. И еще умеет с животными разговаривать и воздействовать на их состояние. Вот обидит знахаря кто-нибудь, он посмотрит на его корову, она заболеет и сдохнет. Его побаиваются. Колесников не верил в чудеса, но слушать Хэна ему было любопытно. Как сказки в детстве. В этот раз Павел почувствовал в поведении гостя что-то необычное: в нем наблюдалась напряженная скованность, и смотрел он на Павла каким-то извиняющимся взглядом. – Хэн, у тебя что-то не в порядке? – спросил Павел. – Да все в порядке. – Хэн Сун на несколько секунд замолк. – Я ухожу из части, вступаю в ряды Народно-освободительной китайской армии. Здесь меня отлучили от полетов, а я хочу воевать за справедливость. – Здесь ты тоже воюешь, но только не напрямую, а косвенно, – сказал Колесников. Ему жалко было терять ценного технического специалиста и просто хорошего товарища. – Мне тоже жаль расставаться, но я все-таки китаец, хотя и родился в СССР. И не хочу, чтобы появилось еще одно Маньчжоу-Го. Если сдать Корею, то к нам сюда придут американцы, южные корейцы, да и японцы могут вернуться, и начнут наводить свои порядки. Мне не довелось, а моя семья на своей шкуре испытала эти порядки. Это управляемый хаос, и его нужно выкинуть за пределы Китая. Все-таки я оканчивал советскую школу и готов драться за идеи Сталина и Мао. Хэн Сун говорил, как заправский оратор с публичной трибуны, и его пророческие интонации развеселили Павла. Но в принципе он с ним был согласен и, наверное, на его месте поступил бы точно так же. – Да, пока наша армия действует партизанскими методами, без танков и гаубиц, но нас много, и мы победим, – продолжил свою речь китаец. – Ладно, хватит пропаганды, – остановил его Павел. – Когда отбываешь? – Завтра. – Давай выпьем за удачу, – предложил Павел и достал початую бутылку водки. – Давай. Хэн Сун не имел пристрастия к алкоголю и всячески избегал дружеских попоек, но он все-таки провел детство и юность в СССР и поэтому никак не мог отказаться. Часть третья Мэй «Хотя мы и рождаемся с потребностью любви, мы не властны распоряжаться ею». О. де Бальзак Занятия по китайскому языку в красном уголке проводила Мэй Лань. Она носила военную форму, которая, ловко ушитая опытным портным, сидела на ней идеально, подчеркивая ладную фигурку и аппетитные для мужского взгляда части тела. Поэтому для летчиков эти занятия были – как хлеб с маслом: слухом внимая рассказу преподавателя, глазами они непрерывно пялились на соблазнительную девушку, особенно когда она, в силу невысокого роста, тянулась мелом к верхней части доски, и юбка у нее приподнималась, открывая на всеобщее обозрение стройные ноги, затянутые в шелковые чулки. Колесникова не привлекали женщины эталонной красоты, в них он чувствовал какую-то искусственную кукольность. Нормальный мужчина подспудно не верит в реальность идеального образа, как не верит в шанс выиграть в лотерею автомобиль. А может, Павел просто боялся к ним подходить, заранее предполагая неминуемый отказ, мол, не по Сеньке шапка. И не он один. В юности, посещая танцы, он заметил, что самую красивую девушку редко кто приглашал, перед ней робели, в то время как ее смазливые подруги пользовались непременным успехом. У Мэй красота была природная, дикая – не привычная, базарная роза, а экзотический цикламен: черные волнистые волосы, большие бирюзовые глаза с легкой раскосинкой, идеальный нос и пухлые губы, так и напрашивающиеся на поцелуй. Офицеры после занятий часто обсуждали Мэй Лань, никто из них не отказался бы познакомиться с ней поближе. Но девушка знала себе цену и, не говоря ни слова, одним холодным взглядом, движением бровей моментально отваживала потенциальных ухажеров. К Колесникову она относилась иначе: со скрытым интересом. Он часто ловил на себе ее оценивающий взгляд, мимолетную призывную улыбку и чувствовал, как между ними натягивается какая-то незримая, чувственная нить. На территории части оставили нетронутым кусок леса, хотя за периметром была вырублена контрольная полоса. Заросли привели в порядок силами хозяйственного взвода и назвали «Парком культуры и отдыха». Там росли привычные липы и клены, а в качестве местного колорита дополнялись маньчжурским орехом и лимонником, похожим на лианы. Правда, парк не имел аттракционов, но там могли уединиться наскоро сколоченные любовные парочки. С китайской стороны в части присутствовало достаточно женщин, и командование решило, что пилотам нужно иногда расслабляться, чтобы они окончательно не закисли без внимания и женской ласки. Ну, не бордель же открывать, а так – нормально, культурно: прогулки под луной с поцелуйчиками. «Надо как-то упростить наши отношения, – думал Павел. – Не ходить же вечно кругами, как младшие школьники». И однажды он рискнул – пригласил Мэй Лань после занятий прогуляться вечером по парку. Та, как будто ожидая этого, моментально согласилась, и они договорились встретиться после ужина. В парке Мэй сама взяла Павла под руку. – Я знаю, что ты учился философии. А китайскую философию вы изучали? – спросила Мэй голосом наивной девочки. – Изучали. – Павел утвердительно кивнул. – Хотя западная и восточная философия во многом схожи, но имеются и отличия. На Западе утверждают, что мысль выражается, как правило, словом, а на Востоке говорят, что все части души равноправны. – Но есть одно кардинальное отличие, – перебила его Мэй. – Западная философия попахивает расизмом. Колесников хотел продолжить дискуссию, но вдруг подумал: «Куда меня несет? Какая к черту философия! Пригласил девушку в парк, чтобы философствовать? Нужно как-то было начать разговор – вот она и начала, а я, как дурак, стал размазывать слюни». – Почему ты молчишь? Не хочешь больше про философию? – скептически заметила девушка и улыбнулась, всем своим видом показывая, мол, ну что ты ведешь себя как мальчик? – Да ну ее! – отмахнулся Павел, поймав скрытый смысл ее слов. – Давай лучше о любви. – Давай, – согласилась Мэй. – Мне кажется, что ты похож на моего отца. Я его ни разу не видела, но очень люблю. Давай присядем. Она указала на скамейку – какой-то умелец приколотил широкую доску между двумя липами. Они сели. Павел почувствовал близость ее плеча, и это сработало как взрыватель. В его голове зазвучала полузабытая мелодия, плач скрипок и густые звуки саксофонных пассажей. Он привлек девушку к себе и впился в ее полураскрытые, влажные, такие желанные губы. Она ему ответила истово и умело. Павел страстно целовал девушку, мял пальцами ее упругие груди, гладил по бедрам, добравшись до живого тела поверх резинки чулок – и не было конца этому упоительному блаженству. Вокруг никого не было, а может, просто никто не хотел мешать влюбленной парочке. Наконец, Мэй со стоном прервала поцелуй, несколько раз судорожно вздохнула, огляделась, словно вспоминая, где находится, и тихо проговорила: – Не надо так сразу, Паша. – Она машинально одернула юбку и поправила волосы. – Надо сначала привыкнуть. Тон у нее был непреклонный – Колесников это понял сразу и не пытался больше проявлять активность. А, может быть, и зря. Женщины – существа непредсказуемые. Но это он осмыслил позднее. А сейчас слегка отстранился от девушки и спросил: – У тебя давно не было мужчины? – Давно. Не попадались подходящие. – А я подходящий? Павел застыл в ожидании ответа. – Ты похож на моего отца. – Мэй широко улыбнулась. – И не задавай больше глупых вопросов. Пойдем лучше еще погуляем, поговорим на философские темы. Расскажешь мне что-нибудь про Сократа или Платона. «В чувстве юмора ей не откажешь», – подумал Павел. Побродив еще некоторое время по парку, они вернулись в жилой сектор. Мэй сказала, что ее провожать не надо и на прощание чмокнула Павла в щеку: – Доброй ночи, философ. Колесников закрутился по службе. После очередного воздушного боя, выжатый как лимон, он не считал возможным видеться с Мэй, но после занятий по китайскому языку, а это происходило два раза в неделю, они непременно направлялись в парк и целовались на той же скамейке. Им обоим хотелось настоящей близости, и она неминуемо должна была случиться. Колесников понял, что влюбился. И это было не примитивное желание, не инстинкт самца, а нечто другое, необозримое и непостижимое разумом. Он нарисовал в воображении свою последнюю встречу с Мэй Лань в лесу, вновь ощутил ее теплые, мягкие руки, податливое тело, трепетные, влажные губы, которые он готов целовать бесконечно. Хотелось большего, но где? Была бы это какая-нибудь другая девушка, он бы, наверное, овладел ей прямо там, на природе, на каком-нибудь пне, поддавшись торопливой страсти… Если бы это была не Мэй Лань. С ней хотелось медленно и красиво, не по-звериному, а по-человечьи. Пусть даже на гостиничной узкой койке, а не на широкой кровати с балдахином. Колесников влюбился второй раз в жизни. В первый раз это случилось еще во время занятий в Осовиахиме. «Чудная девушка Вера, руины любви…» «А ведь у Мэй Лань с ее удивительной красотой наверняка есть ухажер или даже любовник, может быть, и не один. Это же естественно!» – крутилось у Колесникова в голове. Он точно знал, что она не замужем и никогда не была, но о ее повседневной жизни вне службы имел малое представление: живет в поселке, километрах в пяти от их части, вместе с матерью, детей нет… И все! Его мысли прервал звонок с КПП. – Товарищ капитан, тут два китайца хотят с вами поговорить. – Какие еще китайцы? Что им надо? – Говорят, будут говорить только с вами по важному делу, – пояснил дежурный. «Кого еще дьявол принес? Не из части – какие-то аборигены». Слово «аборигены» Колесников перенял у Мишина, любителя Майн Рида.