Л о п а т н и к о в: Остальные прикрывают. Пока звено Лопатникова разбиралось с группой «Тандерджетов», Полонский навалился на них с верхнего этажа и открыл массированный огонь из всех стволов. Более маневренным «МиГам» удавалось уходить от противника, что не скажешь об американских истребителях: два «Тандерджета» задымились и, войдя в пике, врезались в землю, еще один, подбитый, вышел из боя. У Полонского пока потерь не было. Один из «МиГов» Лопатникова, получив повреждения, с трудом набрал высоту и направился в сторону базы. Пилот не катапультировался, рассчитывая дотянуть до своих. Звено Иноземцева попыталось атаковать бомбардировщики, но их вовремя обнаружила группа прикрытия, и несколько самолетов противника блокировали наших встречной атакой. Колесников, воспользовавшись возникшей суматохой, подобрался к крайнему в ромбе «Боингу» и открыл огонь из пушек. «Шары» снарядов полетели во фюзеляж «Б-29». Видны были вспышки разрывов, как всплески крупных капель дождя в луже воды. Вражеский бомбардировщик задымился и резко ушел вниз. Раскрылись купола парашютов. – Один готов. Коля продолжай атаку. Я прикрываю. Саша, подключайся к Иноземцеву. В то время как Лопатников оттягивал на себя часть американских истребителей, Полонский вместе с ведомыми резким разворотом влево и вверх вышли из боя и устремились к неприкрытым бомбардировщикам, на тот самый ромб, превратившийся в треугольник после действий Колесникова. П о л о н с к и й: – Первый, прикрой меня. Я беру переднего. Второй и четвертый, идите на заднего, третий прикрывает. Совершив нужные маневры, звено бросилось в атаку. Полонский, приблизившись к намеченной цели, нажал на кнопку «воздушные тормоза» и тут же открыл огонь из пушек. Снаряды разорвались на правой плоскости и поразили оба мотора «Боинга». Чтобы не столкнуться с самолетом противника, Полонский ушел вниз и вправо, при этом обнаружив, что пробито остекление кабины и произошла разгерметизация. Но высота была приемлемой, и самолет слушался руля хорошо, поэтому он атаковал очередную цель. Но безуспешно – дистанция оказалась слишком большой. Осознав, что снаряды кончились, он крутым разворотом вышел из боя. Эта атака звена Полонского принесла весомый результат – еще две «крепости» задымились, оторвавшись от основной группы, они развернулись с уходом вниз и на бреющем полете направились в сторону Корейского залива, где, как выяснилось позднее, оба упали в воду. Часть экипажей попала в плен – китайцы постарались, остальные были подобраны американскими гидросамолетами. Звеном Иноземцева был уничтожен еще один бомбардировщик противника. Но боеприпасы заканчивались. И американцы умерили пыл, видимо, по той же причине. Часть их группировки отступила, но не вся. Внезапно Колесников услышал в наушниках голос Кожедуба: – Как дела, Паша? – Нормально, но всех не удержим – боеприпасы заканчиваются. Двое из звена Лопатникова летят на базу, скорее всего, дотянут, один самолет сбит, летчик катапультировался. У них минус четыре «крепости» и пять «тендеров». – Пилота подберем. Выслать подмогу? – Не успеете. К мосту идет только одно звено «крепостей», остальные отвалили. – Возвращайтесь. До своего аэродрома эскадрилья майора Колесникова добралась без приключений. Только при посадке у Полонского не вышли шасси, но он был далеко не новичок и благополучно приземлился на брюхо. Два подбитых «МиГа» тоже успешно добрались до своих и готовились к буксировке на ремонтную площадку. За катапультировавшимся пилотом послали вертолет с поисковой командой. По Аньдунскому мосту все-таки был нанесен бомбовый удар, но мост уцелел. Вскоре его восстановили, и по нему вновь пошли грузы в Северную Корею. Поужинав и приняв по сто граммов, офицеры собрались в комнате у Колесникова. Напряжение сумасшедшего дня немного спало. Стали обсуждать результаты последнего боевого вылета. Колесников оценил его на четверку с минусом, с чем, в отличие от остальных, согласился Полонский. – Так это прекрасный результат! Как бы не скатиться на тройку, а то и на двойку. – Или вообще не уйти в ноль. Надо готовиться к худшему и думать. – Павел покосился на Полонского. – Помнишь наш разговор после конференции? Пожалуй, ты был прав – все только начинается. – Что начинается? – встрепенулся Иноземцев. – Большая война начинается, как в сорок первом, стенка на стенку, – пояснил Колесников. – Обстановка с каждым днем накаляется, но с одним отличием… Тогда ядерных бомб не было. Ни у кого. – Думаю, что не рискнут, – сказал Полонский. – У нас территория больше. – Больше, меньше… Для начала надо америкосам хорошо по зубам настучать, чтобы прочувствовали. Поэтому будем пессимистами – надеяться на лучшее и готовиться к худшему. – Колесников обвел взглядом компанию. – Ну что, бай-бай? Вскоре офицеры разошлись по своим комнатам. День догорал, а следующий готовил новые сюрпризы. И не было им конца. «В Москве еще не весь снег сошел, а здесь уже все распустилось», – думал Колесников, стоя у окна и глядя на свежую весеннюю зелень. Вчера после трех боевых вылетов он чувствовал себя как выжатый лимон, поужинав, сразу же завалился спать, поэтому проснулся рано и теперь наслаждался одиночеством. Но это состояние длилось недолго, его прервал ворвавшийся в комнату Лопатников. – Там у Мишина крыша поехала, – выпалил он с порога. – Он где? В голосе Колесникова не чувствовалось удивления. – У себя в комнате. – Пошли. Павел быстро оделся и в сопровождении Лопатникова вышел из комнаты. Он догадывался, что случилось с Мишиным. Эмоциональные и физические нагрузки в процессе боев измотали летный состав авиадивизии: возросшие скорости, перегрузки, нехватка кислорода на больших высотах… В прошлую войну они умудрялись делать по пять вылетов в день, сейчас – максимум три. Иначе наваливалась безграничная усталость, приходило чувство безнадежности, бессмысленности всех этих полетов, безразличие к их результатам. Хотелось забиться в нору маленькой мышкой, лишь бы тебя оставили в покое. Летчики начинали отлынивать от полетов, ссылаясь на мнимые болезни или жалуясь на придуманную неисправность приборов. Павел несколько раз чувствовал подобное состояние на своей шкуре и старался по возможности не перегружать личный состав. Чтобы смягчить стрессовое состояние, офицерам внутривенно вводили глюкозу, а позднее попеременно стали делать инъекции стрихнина и мышьяка. Пилоты шутили, мол, скоро нас дустом будут морить, как тараканов, но от процедур не отказывались. Несмотря на жуткие названия применяемых препаратов, которые ассоциировались со смертельной отравой, известной из книжек и фильмов, инъекции помогали, прибавляли сил и бодрости. Но случались и другие девиации сознания от излишних нагрузок. Местные медики называли это «комплексом бессмертия», для непосвященных, не владеющих латынью. Охваченный «комплексом бессмертия», пилот вскакивал среди ночи с криками «Меня не собьешь», «Я непобедим» и с намерением немедленно ринуться в бой. Колесников предполагал, что с Мишиным произошло нечто подобное, и убедился в своей правоте, как только вошел в его комнату. Лейтенант Мишин метался из угла в угол, размахивал руками, при этом выкрикивая: – Да мы вас одним пальцем раздавим, янки проклятые, будем бомбить Вашингтон. Весь этот бред перемежался смачными матюгами и лихорадочными всхлипываниями. – Я же говорил, и врач говорил, что его надо отправить в санаторий, – сказал Колесников, покосившись на Лопатникова. – Или вообще в Союз. Так ведь упирается. Летчиков по настоянию врачей периодически отправляли в дом отдыха, находившийся в городе Дальнем, для укрепления тела и духа, но Лопатиников сбежал оттуда до окончания срока пребывания, сказав, что все это ерунда, что такой отдых, может быть, и снимает физические нагрузки, а вот моральные нет. «Кому как», – подумал Колесников, выслушав командира звена. Сам он этим санаторием ни разу не пользовался. – Что будем делать? – задал резонный вопрос Лопатников. – Мозги вправлять. По-свойски. Придержи его. Лопатников, подойдя к Мишину, неожиданно обхватил его сзади, а Колесников влепил ему увесистую оплеуху. Потом еще и еще. – Очнись, лейтенант. Ну-ка, посмотри на меня. Глаза у Мишина просветлели, взгляд стал осмысленным. – Ну что там с ним? Отпускать? – спросил из-за спины Лопатников. – Отпускай. Вроде, мозги на место встали. Лопатников разжал руки, а Павел схватил Мишина за голову и начал натирать ему уши. – Ребята, что это со мной? Наваждение какое-то, – забормотал тот, уставившись на Колесникова испуганными глазами. – Что-что… С катушек съехал, – пояснил Колесников. – Может, у него белая горячка? Нажрался водки… – предположил Лопатников. – А где бы он ее взял? Вчера сто грамм выпил за ужином и отправился спать. Это не белая горячка, это хуже, это комплекс бессмертия. – Колесников на пару секунд задумался. – Все. Пошли в санчасть. Доктор разберется, что с тобой. Врач находился у себя в кабинете и что-то записывал в журнал, периодически макая перо в чернильницу. Даже не взглянув, кто пришел, он спросил. – Чесотка, простуда? И лишь потом оторвался от своей писанины и посмотрел на вошедших офицеров. – Нет, тут другое. Он того… Павел крутанул пальцем у виска и кивком указал на Мишина. – Ну, я же говорил, что ему пора в дом отдыха! – вскипел врач. – А теперь уже поздно – его надо в Союз отправлять и в спецклинику. Отвоевался. – Доктор, я не хочу в Союз, я согласен на дом отдыха. Выписывайте направление, прямо завтра и отправлюсь, – пробормотал Мишин, умоляюще глядя на врача. Тот подумал и согласился: