– Я был недавно в Порт-Артуре, – начал Колесников, – там китайцы берут пленных из корейских лагерей для работы на своих стройках. Говорят, что те пашут как кони. Обратитесь к Кожедубу, он у корейцев в авторитете, пускай затребует пленных. Глаза лейтенанта засветились истинной радостью: – А это мысль! Бутылка с меня, если все получится. И получилось. После недолгих переговоров корейцы выделили для авиадивизии десять узников из Пхеньянского лагеря. И не просто узников – кто-то, обладающий большим чувством черного юмора, прислал американских пилотов, именно тех, которые участвовали в воздушных боях двенадцатого апреля. Гузеев на следующий день заявился в гости к Колесникову и, рассыпаясь в благодарностях, вручил целых три бутылки «Столичной». В числе пленных американцев были три негра, что сильно заинтересовало личный состав дивизии. На негров ходили смотреть как на диковинку. Американцев поселили в старом деревянном бараке, который достался дивизии по наследству. Строение пленные быстро отремонтировали, сколотили лежаки и поставили две печки-буржуйки для обогрева. После корейских лагерей с трехъярусными нарами новое жилье показалось им сказочными хоромами. Гузеев построил пленных возле недокопанного котлована. – Равняйсь, смирно! Все, кроме одного негра, выполнили команду. Он остался стоять, заложив руки за спину и выставив вперед правую ногу. – Смирно, я сказал! – Никакой реакции. Лейтенант вскипел от подобной наглости. – Не понимаешь по-русски, так поймешь по-международному. – Он без замаха, резко ударил негра кулаком в солнечное сплетение. Тот, потеряв дыхание, согнулся пополам. На удивление, еще двое чернокожих, стоящих рядом, вместо того, чтобы поддержать товарища, стали на него злобно орать. – Они ему говорят, что если он и дальше будет злить русского офицера, его отправят обратно в Корею, и там он будет сидеть в дерьме, как навозный жук. И других туда же затянет, – пояснил стоящий рядом китаец, понимающий по-английски. В то же самое время, нарушив строй, один из черных проорал непонятливому сослуживцу что-то прямо в ухо. Бедолага встрепенулся и застыл по стойке «смирно». – Он контуженый, поэтому плохо слышит, – невозмутимо прокомментировал китаец. – А мне откуда было знать? – Лейтенант пожал плечами и смущенно похлопал негра по плечу: – Все гут. Вольно. Тот не шелохнулся, продолжая стоять навытяжку. Тогда Гузеев подошел к куче лопат, лежащих неподалеку, выдернул одну и, вручив ее испуганному пленному, указал в сторону канавы. Негр понимающе закивал и бросился исполнять приказ. Работали пленные добросовестно, а в свободное от работы время замполит части взялся за их идеологическую обработку. На первом же занятии он заявил: – Вы здесь находитесь для того, чтобы не только работать, но и учиться. Ваше обучение может занять год, два, десять, двадцать лет. Кто-то может умереть за время учебы. Но, если и умрете, не жалейте об этом, потому что вы приобщитесь к прогрессивному человечеству. Видимо, усилия замполита имели малый успех, потому что он обратился к Колесникову за помощью: – Майор, поговорите с американцами, ну там… про советский образ жизни, про равенство и братство всех народов в СССР. Вы летчики, они вам больше поверят. Могу текст набросать. – Товарищ подполковик, вы же мое личное дело читали. Пообщаюсь с американцами, а потом мне очередное шпионское дело начнут шить, – попытался отказаться Колесников. – Не волнуйтесь, все будет под контролем, я буду лично присутствовать на этом мероприятии, – успокоил его замполит. Ругаться с политработником – себе дороже, и Павел, скрепя сердце, согласился, но предупредил, что никаких предварительных текстов ему не надо, мол, сам соображу, что говорить. Придя в барак, Колесников уселся на свободный лежак и с ходу заявил: – Ну что, товарищи пилоты. Здорово мы с вами повоевали. Американцы, узнав, что к ним пришел командир эскадрильи, той самой, которая их разделала в пух и прах двенадцатого апреля, оживились и начали задавать вопросы. Так два часа и проговорили. Специальный переводчик не потребовался, потому что один из американцев владел русским языком. Замполит остался доволен, а Павел познакомился с тем самым контуженым негром. Он носил подходящее имя Джон Блэк и являлся не чистым представителем одного из негритянских народов, а мулатом. Отец у него был ирландским коммунистом, который считал, что построение коммунизма возможно только в СССР, поэтому отдал сына на курсы русского языка, организованного русскоязычными эмигрантами. «Вырастешь – поедешь в СССР коммунизм строить», – часто повторял он сыну, и тот внял его увещеванием. Когда отец сгинул в круговороте Великой депрессии, молодой Джон вступил в ряды некоей коммунистической организации, при этом изучение русского языка не оставил, а продолжал читать труды Маркса, Энгельса, Ленина и русскую художественную литературу в оригинале. Колесникову, который раньше видел негров только на фотографиях, интересно было общаться с необычным американцем, и они часто беседовали на различные темы. Как-то он задал Джону провокационный вопрос: – Ну, вот ты коммунистом себя считаешь, а бомбишь Северную Корею, где тоже коммунисты. Как это понимать? – В Корее не настоящие коммунисты. КНДР – это детище СССР или его выкидыш, как хочешь называй. Их руководство ради борьбы за власть и в ожидании подачек готово перекраситься под любую идеологию: хоть в анархистов, хоть в либералов. Вот Китай – совсем другое дело. А в армию я пошел по контракту, потому что мечтал поступить в Московский университет, а где деньги взять? Оттрубил пять лет – вот они и деньги. А там как-нибудь сообразил бы – у моих товарищей налажены связи с вашей ВКП. Колесникова забавляли взгляды американца на политические процессы, а в чем-то он с ним и соглашался. «А Полонский так и полностью поддержал бы». – Ну и как тебе наши летчики? Ты же воевал против нас в «черный четверг»? – На лице Павла заиграла ехидная улыбка. – Выше всяких похвал, – честно признался Джон. – Я бы почел за честь служить в советской авиации. У меня нормально получалось – просто не повезло. – Не возьмут, и не мечтай, – убежденно проговорил Павел. – Подумают, что ты внедренный агент и захочешь угнать самолет. Лучше займись пропагандой советского образа жизни на английском языке – тогда тебя на руках носить будут. Уж поверь мне. Во время одной из бесед Колесников вспомнил колонну пленных в Порт-Артуре, комментарии Джу и поинтересовался: – Ну и как тебе жилось в корейском плену? По сравнению с нашим? – Лучше и не вспоминать. – Лицо Джона помрачнело. – В лагерь под Пхеньяном нас заставили идти пешком. Мне еще повезло – я приземлился километрах в тридцати, а вот других гнали от самой 38-й параллели. Кормили кое-как, а тех, кто уже не мог идти дальше, просто-напросто добивали. Корейцы американцев ненавидят… – А за что вас любить? – перебил Джона Колесников. – Разбомбили их города, уничтожили кучу населения. Хорошо хоть в плен взяли, а не расстреляли на месте. – В плен брали китайцы. – Чувствовалось, что американец не хочет обсуждать эту тему. – Ну так вот. В лагере к нам цеплялись по любому поводу – именно к американцам и англичанам, – к своим, южным, они относились лояльнее. А над нами издевались: били, кое-кого даже пытали, просто так, ради развлечения, за малейший проступок сажали в вонючую яму на три дня, а иногда и на неделю. Так и сидишь с урезанной пайкой среди испражнений – уборку в ямах они сами не производили и нам не позволяли. Сознание мутнеет, возникают галлюцинации, безграничный гнев и беспричинное чувство обреченности. Некоторые сходили с ума, и их убивали. Даже столкновения с Ку-клукс-кланом мне казались детскими играми. А у меня они дядю по матери насмерть забили. Мы еще как-то пытались ублажить персонал лагеря, старались подладиться, а вот турки, а там сидели турки из войск ООН, те были упертыми, себе на уме, терпели молча, но в любой момент готовы были всадить нож в спину своим мучителям. Они периодически организовывали побеги, но безуспешно – их неминуемо ловили, возвращали в лагерь и жестоко наказывали. Как-то и меня подбили бежать: один турок организовал группу. Добрались почти до гор, но нас выследили с вертолетов. Турка расстреляли перед строем, а остальных избили и посадили в ямы. Потом лагерь отдали под управление китайцам. Стало полегче. Китайцы не то чтобы нас ненавидели, но относились с высокомерием и чувством брезгливости. Но ямы закопали, построили лагерную тюрьму, что-то вроде вашей гауптвахты. Улучшилось питание, и еще открыли лагерную библиотеку, но книги выдавали исключительно на русском и китайском языках. Хочешь читать – учи языки. Китайское руководство проводило политику «терпимости» к пленным, поэтому нас не били, не пытали, а особо непокорных изнуряли круглосуточными допросами – следователи менялись, а нам не давали спать. Ведро воды на голову, и продолжение следует… «Это мне знакомо», – подумал Колесников. – …Все наши рвались на китайские стройки, иногда туда посылали, там кормили хорошо, и с тоски не подохнешь. А работа, она и есть работа. Работников нужно кормить и беречь – иначе какой от них толк, поэтому относились к пленным там нормально. Я был бесконечно рад, когда меня направили к вам. Сбылась мечта – хоть и в таком странном виде. У вас все по-другому – никакого расизма. Главное, чтобы назад не отправили. – Тебя не отправят, – успокоил американца Колесников. – На тебя наш замполит серьезные виды имеет. Может быть, в Москву поедешь, чтобы пропаганду разводить. – Это не пропаганда, – обиделся Джон. – Я так на самом деле думаю. Позднее Джона Блэка освободили из плена и переправили в Москву, где он направо и налево начал раздавать интервью советским и иностранным корреспондентам, выступал по радио и даже на только что зародившимся телевидении. Из него получился отменный пропагандист, хотя сам он не был согласен с подобным определением. Павел часто вспоминал об этом необычном человеке и надеялся, что в будущем они непременно встретятся. После «черного четверга» советская авиация наложило своеобразное вето на приграничные с Китаем районы КНДР. Бомбардировщики не рисковали туда летать, оставили в покое переправы. И прочие объекты жизнеобеспечения функционировали более или менее нормально. Но другие районы Северной Кореи бомбили нещадно. Один американский генерал от авиации даже заявил: зачем еще бомбить, когда там уже все разбомбили? Противодействие в этих районах оказывали корейские и китайские самолеты. Советские летчики в критических ситуациях оказывали им помощь, но им не ставили задачу работать по всей территории КНДР. Реактивные «МиГи» показали свое превосходство в воздухе над американскими истребителями. США не могли смириться с таким положением дел и стали пополнять армию новейшими самолетами «Ф-86» под названием «Сейбр» в больших количествах. «Сейбры» начали летать в приграничных районах, регулярно устраивали провокации. С переменным успехом происходили стычки между враждующими сторонами. На границе с Китаем установилось неустойчивое, динамическое равновесие. Часть пятая Охота «У любителей падали не бывает неудачной охоты». Э. Севрус Старший лейтенант Палий вместе с ведомым летел вдоль русла реки Ялуцзян, наблюдая за проплывающими внизу пейзажами. Показалась широкая излучина, окаймленная зелеными холмами, покрытыми хвойными деревьями. Погода стояла распрекрасная: ярко светило солнце, ни одного облачка, безветрие… Красота! Скоро должен показаться мост, переправа, где паре «МиГов» Палия было поручено оценить текущую обстановку. После «черного четверга» американцы не рисковали посылать свои бомбардировщики в этот район, не пытались летать вдоль «Аллеи «Мигов», каких-либо боевых столкновений не предвиделось, поэтому он взял в напарники молодого лейтенанта, едва-едва налетавшего пару десятков часов. Туристический полет, да и только! Он вспомнил самое начало, когда их авиадивизия только прибыла на место дислокации и начались первые бои против американцев, спонтанные стычки, первые потери. Особенно ему запомнился один случай, поставивший его на грань жизни и смерти – с честью погибнуть или с позором отступить. Может быть, может быть… Все тогда закончилось благополучно, но осталась какая-то неясная муть в душе, фальшивинка, которая со временем не рассосалась и вряд ли когда-либо рассосется. Тогда его эскадрилью направили к этому же мосту. «Боинги» густо бомбили переправу, не давая Китаю возможности нормально снабжать свои вооруженные формирования. Эту ситуацию требовалось переломить, «наказать безнаказанность», как сформулировал полковник Кожедуб. Американская группировка включала в себя три бомбардировщика и пять истребителей прикрытия. Завязался жаркий воздушный бой, которым руководил лично Кожедуб по радиосвязи. Американцы отбомбились неудачно – часть бомб угодило в реку. Вслед за ними упал один из подбитых «Боингов», а еще один, волоча за собой хвост дыма, ушел в сторону горизонта. Потери среди истребителей были фифти-фифти, два на два, но не фатальные – подранки устремились на свои базы вместе с остальными. Бой закончился. Но Палий заметил, что один из бомбардировщиков, тот самый, который дымил, слегка приотстал от группы. И он решил добить противника. – Один «Боинг» могу добить. Прошу разрешения. – Разрешаю. Палий завис над бомбардировщиком, поймал его в сетку прицела, нажал на гашетку и… ничего. Оказалось, что закончились боеприпасы. Черт его дернул об этом доложить! – Иди на таран! – последовал приказ. Мысли в голове закрутились с невероятной скоростью: «Это как? Принять смерть? А ради чего? Раньше я защищал Родину от злейшего врага, а здесь за что? Ну уж нет!»