«Хорошо, что днем, а то ночью с ними сложнее разбираться», – подумал Колесников, когда отправлял в бой своих пилотов. Американские самолеты были перехвачены на подходах к Намси. Пары «МиГов» в стремительном пикировании, прорываясь сквозь строй американских истребителей прикрытия, на большой скорости атаковали «Боинги». Атака получилась сокрушительной – бомбардировщики быстро повернули к спасительному для них морю. На аэродром Намси не упало ни одной бомбы. Звено Иноземцева тоже не осталось без трофеев – он лично сбил самолет-разведчик, который должен был подтвердить фотоснимками удачный налет. По возвращении Иноземцев сильно веселился по этому поводу, вспоминая, как он драпал от американцев в аналогичной ситуации. Только с разным результатом. – Чему ты так радуешься? – спросил его Колесников. – Жизни, жизни радуюсь! – воскликнул неунывающий старлей. По аналогии с «черным четвергом» этот день американская пресса нарекла «черным вторником», который оказался вторым потрясением в этой войне для командования ВВС США. Даже комиссию создали для расследования обстоятельств столь тяжелого поражения. Комиссия высказала сомнение об эффективности дневного применения «В-29», да и вообще их применения в приграничных районах Китая. Вывод логичный – бомбить надо слабых, которые не могут оказать достойного сопротивления, что и продолжили делать американцы в других местностях Северной Кореи. И вновь пришла весна. Эскадрилья майора Колесникова продолжала участвовать в боевых операциях. Потери были небольшие, но личный состав изрядно поменялся по разным причинам. Командиры звеньев остались те же. Полонского хотели отправить в Союз, в госпиталь, из-за травмы головы – в одном из боев пуля пробила летный шлем и, как он сам шутил, «проехалась по прическе». Слова словами, но Полонский получил серьезную контузию и повреждение черепной кости. Вопреки настояниям медиков, он отлежался в дивизионном медсанбате и вскоре вновь возглавил звено истребителей. Лопатникову дали двух молодых лейтенантов, недавно окончивших летное училище. Боевого опыта – никакого, но зато им предоставили отличные рекомендации из Москвы. Колесников, не доверяя никаким рекомендациям, лично занялся воспитанием молодежи и гонял их нещадно по всем вопросам летной подготовки. Один из них, младший лейтенант Васильчиков, постоянно рвался в бой и сильно сокрушался, что его не берут на боевые вылеты. – Сначала надо научиться выживать, а потом уж воевать. Летаешь ты прилично, а со стрельбой у тебя плохо. Наконец, решив, что Васильчиков созрел для боевой работы, Павел взял его ведомым в разведывательный рейд. Вылетели они с рассветом, миновали переправы на реке Ялуцзян и углубились на корейскую территорию для оценки текущей обстановки. Линия фронта гуляла туда-сюда, как челнок швейной машинки, а то и вообще пропадала, превращаясь в мешанину из отдельных группировок противника. Особенно тут усердствовали китайские добровольцы, постоянно совершая партизанские рейды вглубь вражеских территорий. Не отставали и американцы, высаживая морской десант в заливе для нападения на штабы с захватом пленных из командного состава КНДР. Полет шел по плану, ничто не предвещало исключительных событий. По крайней мере, в воздухе. На земле в разных местах наблюдалась различная активность. Близко к горизонту, в глубине Корейского полуострова появились клубы дыма – результат применения напалма. Там явно бомбили. Еще Колесников заметил дымки от выстрелов. Он подлетел поближе и обнаружил, что стреляли не зенитки, а гаубицы, три штуки, расположенные между двумя холмами. «Чьи это гаубицы, куда тут из гаубиц можно стрелять? Кроме отдельных деревень, поблизости нет никаких важных объектов. Или есть? Правда, гаубица по наводке может на пару десятков километров достать до цели». Возле гаубиц Павел разглядел маленькие фигурки людей. Еще один отряд гуськом двигался вдоль холма по направлению к морю. «Похоже на китайцев. Залегли, стреляют. С кем они тут сцепились?» Со стороны моря неожиданно показались самолеты противника. «Три штуки. «Сейбры». – Васильчиков, три «сейбра» на сто двадцать. Прикрывай. – Понял. Колесников резко набрал высоту: семь, восемь, десять тысяч метров. «МиГ» сделал боевой разворот и вошел в пике, целясь в крайний самолет противника. Потом слегка выровнялся, произвел пушечный залп и, сократив расстояние, добавил из пулеметов. «Сейбр» начал терять ход и устремился к земле. Показался купол парашюта. «Один готов». Павел развернулся и увидел, что Васильчикова зажали с обоих флангов. Тот ушел вниз, но это не помогло – самолеты противника произвели точно такой же маневр. Заработали пулеметы. Колесников опустился еще ниже и засадил очередь в брюхо одному из противников, отвлекая его на себя. «Сейбр», получив повреждения, вышел из боя. Васильчиков удачно уходил с линии стрельбы и, в свою очередь, атаковал. Внезапно появилось еще три «Сейбра». Положение становилось смертельно опасным. – Васильчиков, набирай максимальную высоту и уходи. – А как же вы, товарищ майор? – Выполнять! Васильчиков резко ушел вверх, но противник его и не думал догонять – все четыре «Сейбра», разделившись на пары, нацелились на «МиГ» Колесникова. Павел пошел в лоб на первую пару, произвел залп и, разворотом влево и вверх, ушел от ответной атаки, прекрасно осознавая, что из этой карусели он вряд ли выкрутится. Уходить можно было только в сторону моря. И то, если дадут. Но ему не дали, зажали со всех сторон. Поймав в сетку прицела корпус самолета противника, он с близкого расстояния дал пулеметную очередь и сделал крутой вираж, уходя от ответной атаки. «Разошлись на виражах». «Сейбр» вошел в штопор. «Еще один. Пора пытаться сматываться». Внезапно Колесников почувствовал удар, самолет резко повело в левую сторону, а его самого перегрузкой прижало к правой стороне кресла. Раздался треск, и «фонарь» превратился в решето от прошивших его пуль. «Надо катапультироваться». Павел с большим трудом дотянулся до ручки катапультирования, дернул за нее, и его вытолкнуло из самолета. Через несколько секунд он раскрыл парашют и сбросил пилотское кресло. Внезапно один из «Сейбров» устремился в его сторону. «Будет добивать. Джентльмены, мать их так!» Пулеметная очередь прошла так близко, что Павел инстинктивно поджал ноги. В голове пронеслась целая кавалькада мыслей: «Добьет или не добьет? Пока пронесло. Где же ты, Мэй? Жива ли? Если меня сейчас убьют, то мы скоро встретимся на небе. Чушь собачья! Ничего о твоей судьбе я так и не выяснил. Да и сам я еще не умер. Облака… Опуститься в облако – и ищи свищи меня. Облако плотное… Вот уже в облаке. Стреляет гад, но куда, не видит. Наугад садит». Когда Колесников миновал облака, «Сейбры» уже улетели. Вскоре он приземлился на склоне холма, поросшего лесом. Свернув парашют, Павел засунул его под находящийся рядом огромный выворотень и забросал сухими ветками. Осмотрелся и обнаружил знакомые деревья: сосны, липы, дубы, а вот и вяз. В голове зазвучала игривая мелодия: «Из-под дуба, из-под вяза». Вырвавшись из объятий бессмысленного созерцания природы, Павел подергал руками и ногами, повертел задом. «Вроде все на месте, ничего не болит». Усевшись на один из пружинистых корней, он достал плитку шоколада, откусил и начал задумчиво жевать. Напряжение спало, и Павел стал размышлять о ближайших перспективах: «Вот у Гегеля есть историческая спираль, а у меня спираль биографическая. Все повторяется, только виток другой и с неясным продолжением, включая ГУЛАГ, а может быть, что и похуже. Но вот в начале Отечественной войны еще катапульт не было – вот я вывалился за борт, как мешок с картошкой, и приземлился без мозгов. А сейчас с мозгами, и пистолет имеется, и литр воды, и сухпая на пару суток хватит, если экономить. Где-то тут деревня есть, километров пять-семь… Только в какую сторону идти? Сначала надо спуститься с холма, а там что-нибудь да покажется. Дойду до деревни, а там посмотрим». Он взглянул на значки, прикрепленные к летному комбинезону. Для местного населения любой европеец был Трумэном. Могли избить и даже убить. После нескольких прецедентов, в часть привезли значки китайского изготовления с портретами Мао и Кима и обязали пилотов носить их на груди во время полетов. Колесников продрался через густой подлесок, обходя буреломы, спустился к подножью холма и уткнулся в узкое, но длинное кукурузное поле, обрамленное зарослями кустарника. По краю поля пролегала проселочная дорога, уходящая в заросли. «Налево север, направо юг… Куда идти?» Павел свернул налево и, пройдя с десяток метров, увидел, что из кустов выехала двуколка с запряженным в нее ослом. На повозке сидел крестьянин в широких штанах, соломенной шляпе и куртке, накинутой на голое тело. Он периодически покрикивал на осла. Заметив незнакомца, остановил повозку. Осел заревел то ли от испуга, то ли, приветствуя незнакомца. Колесников подошел и крикнул: – Ким Ир Сен хо! – Ким Ир Сен хо! – ответил крестьянин. Павел знал несколько слов по-корейски и объяснил, отчаянно жестикулируя, что ему надо. Кореец понял и ткнул большим пальцем через плечо, мол, деревня там. Колесников благодарно кивнул, и они разошлись в разные стороны. Через пару часов Павел добрел до деревни, посмотрел на выбеленные мазанки, стоящие почти впритык друг к другу и покрытые соломой, на кривые изгороди, покосившиеся сараи и телеграфные столбы, торчащие вдоль улицы. «Раз есть столбы, значит, есть связь. Свяжусь со своими, вышлют вертолет с поисковой группой и заберут меня отсюда». Выбрав дом побогаче, он зашел во двор. На крыльце тут же появился худощавый кореец, а вслед за ним выскочило трое детишек – два мальчика и девочка. – Ким Ир Сен хо! – Павел ткнул пальцем в значки на груди. – Ким Ир Сен хо! Достав плитку шоколада, Павел разломил ее на три части и раздал детям. Те без раздумий засунули шоколад в рот. Кореец широко улыбнулся и жестом пригласил незваного гостя в дом. Прежде чем войти, Колесников указал на телеграфные столбы и поднес руку к уху, как будто разговаривая по телефону. Хозяин отрицательно замотал головой, сложил крестом руки и произнес: – Бах, бах. – Понятно, связь разбомбили, – сказал Колесников и подумал: «Не здесь, так где-нибудь найду. Но – потом. Надо хоть чуть-чуть подкрепиться и выспаться. Сил нет». Он ткнул в себя пальцем: – Павел. Я русский, рашен. – Мин, – представился кореец, и они пожали друг другу руки. Они вошли в дом. Павлу предложили присесть на некрашеную скамейку возле стола, и вскоре в комнату зашла молодая кореянка, видимо, супруга хозяина, и на столе появилась тарелка с рисовой кашей и кусок лепешки. Перекусив, Колесников показал хозяину, что не мешало бы и поспать. «Наглый, как паровоз», – подумал Павел сам про себя и усмехнулся. Кореец отвел Павла в небольшую клетушку с железной кроватью. Летчик разулся, улегся поудобнее и тут же заснул. На рассвете его сдернули с кровати, свалили на пол и начали бить ногами, подсвечивая фонариком. Били трое или четверо. Колесников, очнувшись ото сна под градом ударов, осознал, что сопротивляться бессмысленно, только больше достанется, а раз не убили сразу, значит, пока не собираются. Он свернулся калачиком, закрыл голову руками и напряг мышцы. Били сильно, но недолго. Потом его вновь бросили на кровать и пристегнули одну руку к спинке наручниками. Павел понял, кто с ним обошелся так неласково. Понял, когда услышал английскую речь.