– Нет. Перешел в дивизию Кожедуба вместе со всей эскадрильей. – Колесников слегка задумался. – Помнишь Мэй Лань? Я с ней любовь закрутил, а она оказалась агентом Гоминьдана. Вот и перешел, чтобы опять в ГУЛАГ не загнали. – Он не посчитал необходимым излагать неприятные ему подробности. – А ты здесь кем командуешь? – Командир батальона Народно-освободительной китайской армии, – с гордостью проговорил Хэн Сун. – Как и ты, майор, но только без погон – мы тут считаемся добровольцами. – Неудивительно. – Колесников улыбнулся. – Ты же человек-война. Спустя некоторое время к ним подбежал посыльный и сообщил, что обед готов. Они вернулись в дом, где уже накрыли стол. Кроме котловой каши с мясом хозяева дома дополнили меню салатом из овощей и соленьями. Хэн Сун выставил на стол бутылку трофейного виски. Сам пить не стал, а Колесников от ста граммов фронтовых не отказался. – Помнится, ты уходил рядовым, а сейчас уже старший офицер, – сказал Колесников, когда утолил первый голод. – Воевал хорошо и с людьми управляться умел, – пояснил Хэн Сун. – Это заметили и стали повышать в звании. А сначала… Как вспомнишь, так вздрогнешь. Переправились мы через реку и начали воевать. В китайской армии преобладало поверье, что при наступлении первый бой нужно обязательно выиграть. Любой ценой. И бросали плохо вооруженную пехоту на укрепления противника. Тогда многие были обуты в кеды. В Союзе, говорят, китайские кеды пользуются большим спросом. Но это не для армии. Ну так вот… Атака начиналась под звуки горна, а потом проходила под музыкальное сопровождение: гонги, свистки и прочее. Средств связи не было – вот свистульками команды и передавали. Куча трупов, лишь бы столкнуться в рукопашной. Эта тактика в какой-то мере себя оправдывала – в рукопашной американцы гроша ломаного не стоят, и наши брали их в штыки, что на винтовках Мосина. Только турки, если попадались, оказывали упорное сопротивление. У меня было другое мнение. Когда меня приметили и дали взвод, а потом роту, я добился разведывательного статуса и начал действовать рейдами в тылы противника. Особенно ночью, когда они со всей своей артиллерией не видят, куда стрелять. Напакостил, сколько смог, и ушел в никуда. И бомбят американцы по расписанию. Мы это расписание изучили, поэтому перемещались по открытой местности в промежутках между плановыми бомбежками. Когда НОАК только вступила в войну, возникла такая неразбериха… Да и сейчас не намного лучше. Американцы пытались использовать кавалерию, прямо как индейцы. А какой толк от кавалерии в горах или лесах? Мы им устраивали ловушки, а лошадей потом съедали – со снабжением было плохо – переправы через Ялуцзян непрерывно бомбили, сам знаешь, пока русские им по зубам не настучали. А до этого пришлось организовать сеть носильщиков – американцы до такого никогда бы не додумались. Носильщики переносили на своих плечах еду и боеприпасы, при этом двигались не по дорогам, а по извилистым горным тропам, где авиация их не могла достать. Так получилось, что воевать мне пришлось в основном с американцами, правда, иногда турки и англичане попадались. С «лисынами» вообще не сталкивался. Северокорейских и южнокорейских солдат мы называли «кимами» и «лисынами» – это если как-то на русский перевести. И еще беженцы постоянно под ногами путались. Они перемещались в обе стороны: одни бежали от коммунистического режима, другие от капиталистических прелестей Ли Сын Мана. Иногда сталкивались толпами по дороге и били друг друга нещадно. Голодные, оборванные. Хорошо, если поезд подворачивался, а то пешком брели. А кто их кормить будет? На войне редко проявляют бескорыстное милосердие. Одна корейская мамаша мне предлагала свою десятилетнюю дочь в пользование за кусок лепешки и говорила, чтобы я после этого дела дочку покормил, а ей, мол, ничего не надо. Помню один жуткий эпизод. Когда американцы заняли два селения, их жители решили бежать на север. Американцы этому не препятствовали – им-то какая разница. Там рядом железная дорога проходила – вот бедолаги и собрались возле моста в надежде сесть на поезд. А тут мост бомбить начали вместе с беженцами, да и самим американцам досталось. Там как раз по обеим сторонам моста стояли конные из какого-то кавалеристского полка. Свои, не свои… Приказано бомбить мост – значит, надо бомбить. «Смешались в кучу кони, люди…» – еще в школе изучал. Когда самолеты улетели, кавалеристы, кто живой остался, озлобились и начали по беженцам стрелять из всех стволов. Те в тоннель, что под мостом. Мало, кто уцелел. Моя рота как раз американцев из этих деревень вышибала. Картина жуткая – вокруг моста из-за трупов травы не видно. А тут позавчера нам сообщили, что американцы высадку десанта готовят. Мой батальон устроил им засаду, но они нас обошли, нашли другой путь и заняли эту деревню. Зачем она им понадобилась? Видимо, у них были другие планы, а сюда зашли, чтобы отдохнуть и подкормиться. Этих мы прошляпили, но набрели на гаубичный дивизион. Без людей, только пушки. Ну, не тащить же их с собой? Вот мы и начали стрелять вдогонку отступающим – не пропадать же добру. А потом из этой деревни американцев выбили, а здесь ты… – Интересно вы тут живете, – сказал Колесников, выслушав рассказ Хэн Суна. – А теперь куда? – В Пхеньян, на переформирование и для получения нового задания. Но туда еще добраться надо. Тут в окрестностях такая мешанина… Ничего, прорвемся. – Где-нибудь рядом нормальная связь есть? – спросил Колесников и напрягся в ожидании ответа. – С командованием своим связаться хочешь? Чтоб забрали? В Пхеньяне и свяжешься, – предложил Хэн Сун. Колесников задумался. – Тебя что-то смущает? – Китаец в упор посмотрел на своего собеседника. – Я в американском плену побывал, – медленно проговорил Колесников. Хэн Сун все-таки был советским китайцем, поэтому сразу же понял причину озабоченности Павла, тем более он был в курсе некоторых моментов его биографии. – Я своим не буду докладывать, что отбил тебя у американцев, да и твоим, если спросят, тем более что ты сам от них отбился, да еще и урон нанес. Скажу, что подобрал тебя в лесу после воздушного боя. Но я это я, а тебя еще сотни глаз видели. Прибудем на место, а там что-нибудь придумаем. До Пхеньяна они добрались без особых приключений, если не считать нападения банды, промышлявшей в окрестностях города. Бандиты посчитали немногочисленный дозор батальона, высланный вперед на разведку, легкой добычей, но жестоко просчитались. Дозорные ответили, а Хэн Сун, по интенсивности стрельбы прикинув силы противника, охватил нападавших с флангов, и банда вскоре перестала существовать. В плен взяли главаря и двух его сообщников. Сперва хотели их пристрелить, но, подумав, решили сдать пленных местным властям. В Пхеньяне Хэн Сун доложился своему руководству, представил Колесникова и попросил, чтобы его временно поселили в ведомственной гостинице для старших офицеров, пока тот разбирается со своими. Вечером в номер к Колесникову зашел Хэн. Китаец загадочно улыбался. – У тебя чай есть? – Да я еще ничем не обзавелся. – Павел сокрушенно развел руками. – Сейчас принесут. Вскоре появился солдат с подносом, на котором стоял пузатый фарфоровый чайник, две чашки и тарелка со сладостями. Разлив чай, Хэн начал говорить, но как-то неконкретно, издалека. – Есть у меня один корейский товарищ, я его как-то сильно выручил, от смерти спас, когда мы Пхеньян освобождали. А этот товарищ сделал партийную карьеру и сейчас является советником самого Ким Ир Сена. – Ты к чему это ведешь? Говори конкретней. Колесников понял, что его собеседник что-то придумал, а сейчас растягивает удовольствие, намеренно нагнетая интригу. – Я прекрасно понимаю, что, как только ты вернешься в Союз, тебя возьмет в оборот госбезопасность. Но ты можешь остаться в КНДР инструктором по летному делу. Как тебе идея? – Идея корявая. – Колесников отрицательно замотал головой. – Мне что, корейское гражданство принимать? – Не обязательно. Если трудно договориться по военному ведомству, то это можно сделать по партийной линии. На тебя лично сделают запрос из самой партийной верхушки, а коммунисты между собой всегда договорятся – для них все твои похождения – мелочь. И ты здесь останешься официально. Согласен? – А у меня есть другие варианты? – Есть, но рискованные в части личной свободы. Жди гостей. Гости появились через день. С утра в номер вежливо постучались три корейца: военный в звании полковника и штатский в сопровождении переводчика. Вели они себя скромно и несколько настороженно. Разговор начал штатский, назвавшийся сотрудником аппарата ЦК Корейской компартии. Переводчик бойко переводил: – Наше высокое партийное руководство связалось с вашим высоким партийным руководством и попросило оставить вас, майор Колесников, в КНДР для работы в качестве военного инструктора по летному делу. Договоренность достигнута. Вы согласны на это? – Согласен, – сказал Павел. В разговор тут же включился полковник: – У нас создано новое военно-летное училище. Я его начальник. На данный момент у нас нет ни одного опытного инструктора по летной подготовке. Зная ваш богатый боевой опыт, мы предлагаем вам возглавить данное подразделение. Остальных инструкторов наберете по своему усмотрению. Если вас все устраивает, завтра надлежит явиться… Полковник назвал адрес. На следующий день Колесников связался с Кожедубом и объяснил ему возникшую ситуацию. – Что ты выкрутился, я в курсе, – сказал Кожедуб. – А насчет предложения корейцев… Сиди там и не рыпайся. У нас тут уже расползлись слухи, что ты побывал в американском плену. Мне лично наплевать, где ты там побывал, не наплевать другим. Органы на тебя уже зубы точат, ходят, вопросы задают. Если виноватых слишком мало, то их назначают дополнительно. Как только ситуация разрешится, я тебя заберу. На эскадрилью мы поставили Полонского. Как ты к этому относишься? – Нормально отношусь, достойный офицер. Спасибо за все, командир. План Хэн Суна сработал. Колесников возглавил группу инструкторов по летной подготовке, которых набрал из китайского и корейского подразделений. В училище он пользовался незыблемым авторитетом. Зарплату ему дали такую, какую в Союзе вряд ли получают генералы. Вроде бы война для майора Колесникова закончилась. Но не тут-то было! Дома советских специалистов располагались рядом с командным пунктом Ким Ир Сена. Это было удобно для контактов с корейским военным руководством и с точки зрения безопасности – охраняли КП серьезно. Колесников работал с личным составом по специальности, учить его было нечему и некому, а всякими согласованиями с командованием занимался начальник летного училища. Поэтому Павел не поселился вместе с коллегами, ему выделили дом прямо на территории учебного заведения, где он и проводил свободное время в одиночестве. Друзей он здесь не завел и ограничивался служебными отношениями. Пару раз к нему заезжал Хэн Сун, но человека-войну обычная жизнь тяготила и, пообщавшись вечерок и переночевав, он вновь отбывал на передовую, тем более ему дали под командование целый полк. Иногда Колесникова приглашали в свой городок на праздники и юбилеи коллеги. Он брал увольнение на пару дней, садился в легкомоторный самолет и улетал к своим. В этот раз его пригласил на свой день рождения однокашник, с которым он вместе учился в военно-летном училище. Стоял теплый июньский день. Компания расположилась в яблоневом саду. Накрыли стол, соорудили мангал из кирпичей, затеяли шашлык. Баран достался бесплатно. Местные организовали турнир по корейской борьбе коре сарам. Его выиграл капитан, инструктор по рукопашному бою. Он имел звание мастера спорта по самбо, но ему хватило умений, чтобы свалить несколько противников на ковер. Как победителю турнира, ему вручили барана на грязной, засаленной веревке, мол, вот твой приз, делай с ним что хочешь. За призовым бараном специально гоняли машину, машина по дороге заглохла, водитель матерился, баран блеял, а над этой историей потешался весь личный состав. Сели за стол, поздравили именинника, выпили по первой, по второй, разговорились. Но веселье внезапно прервали грохот взрывов в нескольких километрах от командного пункта. Колесников моментально среагировал: – Это бомбежка! Он вскочил на стол, сбивая бутылки и тарелки, посмотрел в сторону разрывов и увидел три силуэта бомбардировщиков, вокруг которых крутились американские и корейские истребители, увязнувшие в воздушном бою. – Три «Боинга» прорвались. Всем в укрытие! Кто где сможет! В оценке происходящего майор Колесников ошибиться никак не мог – он был специалистом высокого уровня и учил молодых пилотов быстрому пониманию расклада сил в воздухе и принятию оптимальных решений. На данный момент самым правильным было зарыться в какую-нибудь нору, переждать налет и выжить. Им овладело чувство бессильной ярости. «Сейчас бы сесть в «МиГ» и врезать по ним на коротком пикировании из всех стволов». Офицеры разбежались, кто куда, а сам Павел запрыгнул в яму для мусора, вырытую в углу садика. «Ничего, потом отмоемся». Через пару минут оглушительный взрыв лишил Колесникова слуха, потом еще один взрыв, и еще. Сверху посыпалась земля и обломки строений. Прилетевшая оконная рама сильно ударила Павла по ноге так, что он взвыл от боли. «Пройти две войны и закончить жизнь в мусорной яме! Ой-ой-ой! Не было печали! Как-нибудь выкарабкаюсь…» Когда налет закончился, Колесников прошелся по территории и обнаружил трупы четырех офицеров, в том числе капитана-рукопашника. Он ощупывал тела, искал пульс в надежде, что кто-нибудь еще жив, и проклинал эту бестолковую войну. Вскоре приехала спасательная команда и машины «Скорой помощи». Павел посмотрел на возникшую суету, сплюнул и прямо в загаженной одежде отправился на аэродром. Позднее он узнал, что в результате бомбежки погибло одиннадцать советских офицеров. Колесников продолжал преподавать летное дело корейским пилотам, но после этого случая как будто обуглился внутри, замкнулся в себе – он много видел смертей на своем веку, но так и не смог привыкнуть к бессмысленной и безвинной гибели людей на войне. И еще его сильно тянуло на Родину. А потом умер Сталин. Задул ветер перемен. Бессмысленная война в Корее закончилась примирением сторон. Граница по 38-й параллели между двумя Кореями осталась незыблемой. Колесников вернулся в Советский Союз, продолжил службу в ВВС, но не в действующем летном составе. Его направили в Военно-воздушную академию имени Жуковского в качестве преподавателя, где он дослужился до звания полковника.