– На живот его переворачиваем, быстро, – скомандовал Клавдий Мамонтов. Они перевернули Кантемирова на живот. – Он еще не сильно наглотался. Раз двери заблокировал, вода не сразу салон залила, он захлебнулся позже. – Клавдий Мамонтов рухнул на колени, сгреб Кантемирова одной рукой и подсунул колено ему под грудь, приподнимая. Затем надавил ему рукой на спину между лопаток. – Делай, как я, – сказал он Макару. – Стучи по спине. Сам он засунул пальцы глубоко в рот Кантемирова и нажал ему на корень языка. Изо рта Левы хлынула вода. Макар, помогая приподнять Кантемирова, молотил его по спине. Мамонтов раненой рукой надавил ему сбоку на грудную клетку, продолжая попытки вызвать рвоту. Лева захрипел, закашлял. Его бурно вырвало водой и речным илом. Он начал дышать! Клавдий Мамонтов встряхнул его. Кантемиров кашлял все сильнее, его рвало. Вода уходила из его легких, жизнь возвращалась. Когда его перестало тошнить, они бережно повернули его на спину. Он лежал на песке. Вокруг них толпились полицейские, спустившиеся с обрыва. Наверху на берегу кричал тревожно и пламенно полковник Гущин: – Ну что там у вас? Хоть фонарь включите! Я ж не вижу ни хрена отсюда в темноте! Клавдий Мамонтов понял: Командор очухался от сокрушительного нокаута. – Он жив! – крикнул он, успокаивая полковника Гущина. Лева Кантемиров застонал и открыл глаза. – Трижды спасенный, – шепнул ему Макар, наклоняясь. Кантемиров таращился на него. Мутный взор его постепенно обретал осмысленность. – Ты меня спас, – прошептал он. – Зачем? Макар молчал. Обычная словесная шелуха сейчас не имела значения. – Спасибо… все равно спасибо, – прошелестел Кантемиров. – Я скажу тебе… только тебе одному… – Что? – Макар наклонился еще ниже, к самому его лицу. Он сейчас услышит еще одно признание – еще одного матереубийцы? Истинного душителя, по следу которого они шли все дни… – Я маму не убивал, – прошептал Лева Кантемиров. – Я тетю Нату не убивал. Я никого не убивал. Кроме себя… Глава 33 Милосердие. Но каждый при своем Кантемирова забрали с берега оперативники, подняли наверх, усадили в наручниках в полицейскую машину. Макар подошел к полковнику Гущину. Тот глухо кашлял и сплевывал кровь – губы его разбил удар кантемировского кулака. – Левку сначала в больницу надо, – тихо сказал Макар Гущину. – Да, утопленник все же, – согласился полковник Гущин. – Под конвоем. Я его задерживаю по подозрению в убийствах трех человек. Насчет почтальона Сурковой и признания ее сынка вы мне позже подробно доложите. – Не доложим, расскажем по-человечески, – поправил Гущина подошедший к ним Клавдий Мамонтов. С него, как и с Макара, ручьем текла вода. – Кантемирова поместим в больницу под охраной, – полковник Гущин вытер кровь с губ. – Его обследует дерматолог, мне нужно точное заключение специалиста о характере пятен на его руках. Когда у меня появятся выводы дерматолога, я вашего Леву сам буду допрашивать. – Он мать не убивал, – объявил Макар. – И двух других тоже. Он мне сказал. – И ты ему поверил, – полковник Гущин усмехнулся криво, поморщившись от боли. – А вас он от отчаяния ударил, Федор Матвеевич. Вы, пожалуйста, простите его, – Макар указал на свой внедорожник. – Возьмите аптечку, надо вам ссадины обработать. – Спасибо за заботу. Ты не первый, кто мне указывает на поражение на ринге. Полковник Гущин вспомнил, как он на глазах у своих подчиненных еле-еле сам поднялся на ноги после сокрушительного удара «ботаника». И услышал скрипучий злорадный голос. По дорожке от дома к нему шествовала Светлана Кантемирова. – Я все с веранды видела, полковник! Как он вас, а? Ну, зверь! Прямо Давид и Голиаф! Сами теперь убедились – яблочко от яблони. Сбежал он! Догонят ваши его, нет? Арестуют? Не упустите его, а то еще дел натворит, изверг! Я свидетель, как он на вас набросился, хоть и зла за ваше скверное со мной, пожилой женщиной, обращение. Но показания в вашу пользу дам. А вы-то, бедный полковник, как мешок с дерь… с навозом на землю свалились. Тренинги с вами на службе не проводят, эти как их – бои без правил? Ай-яй, с одного удара вы – кувырк! Мозги-то Левушка вам последние не отшиб? Но я четкий свидетель, полагайтесь на меня смело! Все наблюдения расскажу вашим компетентным органам. Светлана Кантемирова откровенно издевалась над ним. Мстила. На садовой дорожке появилась и Тамара, она обогнула старуху, приблизилась к Гущину и подала ему… чашку чая на блюдце. – Попейте, успокойтесь, чай с мятой, – объявила Тамара. – Я тоже все видела. И я свидетель, как он вас избил. Гущин там, в саду, умыл вспотевшее окровавленное лицо холодным мятным чаем, вместо того чтобы выпить его. – Мы с Клавой проводим Левку до больницы, – объявил Макар. – Мы его не вправе сейчас одного оставлять. Он к нам за помощью обратился. Он нам с Клавой верит. – Вы его от смерти спасли, – ответил полковник Гущин. – Не слишком ли ты печешься, Макар, о дружке, ставшем серийным убийцей? – Есть такая вещь – высшее милосердие, – отрезал Макар. – Но это долгий разговор, Федор Матвеевич. И про серийного убийцу тоже. Он у нас впереди. – Валите с ним в больницу, оттуда домой, вам в сухое надо переодеться, себя в нормальный вид привести, – полковник Гущин оглядел их с ног до головы. – За спасение утопающего – хвалю. Все разборки, дискуссии откладываем до утра. Макар отдал ему аптечку, с разрешения Гущина он сел в полицейскую машину рядом с Кантемировым в наручниках. Клавдий Мамонтов – грязный, весь в глине, мокрый, устроился за рулем их внедорожника – снова вести тачку одной рукой. В городской больнице после осмотра дежурного врача Кантемирова поместили в реанимацию до утра. Полицейский конвой встал у ее дверей. Из больницы Макар переслал на почту Гущина видео допроса Ильи Суркова со своего мобильного – не все прошло, слишком объемная запись, он прислал отдельные фрагменты, главное. Из больницы Макар и Клавдий направились домой, в Бронницы. Полковник Гущин и полиция покинули академическую дачу – в доме осталась лишь Тамара Цармона. Она при Гущине позвонила Артему Щеглову. Тот, поднятый с постели, потрясенный новостями, обещал приехать в Воеводино рано утром. Светлана Кантемирова потребовала от полицейских вызвать ей такси до Москвы и оплатить проезд. Полковник Гущин сам заказал старухе такси и заплатил вперед водителю – везите в Гранатный переулок. Не растрясите дорогой. Уже на рассвете он вернулся в Чеховское управление полиции, где в ИВС находился задержанный Илья Сурков. Его уже допросил дежурный следователь. Полковник Гущин внимательно просмотрел присланное Макаром видео и запись видеорегистратора с допроса Суркова. Тот подтвердил свои показания об убийстве матери и украденных почтовых деньгах. Гущин спустился в изолятор временного содержания. Суркова разбудили, вывели из камеры. Полковник Гущин не стал с ним говорить, однако лично осмотрел его поцарапанную щеку. Он помнил о двух сломанных ногтях на руке Искры Кантемировой. Несмотря на снизошедшее на него ночью озарение и глубокую убежденность, что именно он, один из всех, близок к разгадке событий, он ощущал, как окружающий хаос вновь властно завладевает им. Сломанные ногти и травмированная родинка на щеке Суркова, признавшегося в убийстве матери, но отрицавшего все остальное, являлись элементами хаоса. Еще одним элементом стало неожиданное для Гущина заявление Макара. И так до сих пор и не обнаруженная машина Искры Кантемировой. Макар и Клавдий Мамонтов добрались до Бронниц на рассвете. Покинув больницу, они в машине скинули мокрую одежду, не желая простудиться. Остались в одних трусах-боксерах. По дороге домой оба сначала хранили молчание. Клавдий Мамонтов вспоминал: Лева Кантемиров в приемном покое, пока ждали врача, тоже был нем как рыба. Сидел на банкетке, бессильно привалившись боком к Макару. Хотя полковник Гущин и позволил им сопровождать Кантемирова в больницу, полицейские бдительно следили, чтобы они не переговаривались с задержанным. Леву колотила дрожь, выглядел он – краше в гроб кладут. Когда в приемном покое его уложили на каталку и повезли в реанимацию (врач решил подстраховаться), Макар все же улучил момент, наклонился над каталкой и что-то шепнул Кантемирову. – О чем сказал ему в больнице? – спросил Клавдий Мамонтов, прерывая затянувшееся молчание, когда они уже въезжали в Бронницы и направлялись к Бельскому озеру. – Что мы с тобой его вытащим, – Макар прибавил скорости. – Сначала надо Командора послушать. Его доводы, – ответил Мамонтов. – Пока мы занимались Сурковым, он нечто на Левку получил – очень серьезное. – Он нам завтра, то есть уже сегодня, расскажет. А ты, Клава… – Что? – Мамонтов повернулся к сидевшему за рулем Макару. – Будь с ним потише, – Макар подбирал слова. – Командор все никак не может смириться, что ты больше не его подчиненный. Вольный как ветер. Ты постоянно ставишь его на место, он психует, расстраивается. Я же помню одно – вы оба спасли моих детей, рисковали жизнью. Вы оба мне дороги. И я как буфер сейчас между вами порой. Дверь в доме на озере им открыла заспанная горничная Маша. Воззрилась – в каком они неглиже. – Вечеринка у бассейна с купанием, – объявил ей нервно Макар. – Костюмчик Клавдия отправьте в чистку. Остальной наш прикид в стирку. Они оба сразу направились мыться. Переоделись. Макар на кухне приготовил в кофемашине крепкий кофе. Достал бутылку коньяка. Клавдий наблюдал за ним – собрался развязать, братан? Сейчас? Со второго этажа к ним спускалась разбуженная Вера Павловна в длинном халате. – Надо сказать ей про Искру, – тихо произнес Клавдий Мамонтов. – И о Левином задержании за убийство матери. Макар сразу убрал бутылку в винную стойку. О Кантемировой он объявил Вере Павловне сам. Она глухо вскрикнула. Макар крепко обнял ее – шептал, как Гущин: «Тихо, тихо, мы с вами…» Ноги старой гувернантки подкосились, она повторяла: «Искра… Наташа… Лева». Макар подхватил старуху под руки, довел до гостиной, усадил на диван, сел рядом, продолжая обнимать, утешать… Сердце Клавдия Мамонтова снова болело, рвалось на части. Но он упрямо занялся проверкой домашних охранных систем. Дети Макара спали. В гостиной перепуганная горничная Маша поила вместе с Макаром Веру Павловну успокоительным. Клавдий Мамонтов в который уж раз осмотрел датчики в коридоре, зашел в комнату, оборудованную под «центр управления» домашней охраной, проверил ноутбук и мониторы – в порядке ли камеры. А затем он открыл дверь игровой детской. Едва не споткнувшись о разбросанные по полу машинки Сашхена, минуя пластиковые контейнеры с игрушками, приблизился к низенькому столику, за которым Августа обычно рисовала. Рисунков на бумаге он не увидел, на столике лежал только планшет Августы. Клавдий его включил. Он испытывал двоякое чувство – негоже тайком просматривать рисунки старшей дочки Макара. Но с другой стороны – после событий, которые они все вместе пережили в прошлом, он ощущал сильное любопытство к творчеству Августы. Он не забыл, как она недавно изобразила «флору», «ботанику», траву – переплетение, изгибы зеленых стеблей… Однако белых цветов-зонтиков она не нарисовала… Клавдий Мамонтов глянул в планшет – программа для живописи и дизайна. Он сам ее раньше скачал для Августы. Рисунок возник. Мамонтов в первый миг не понял, что девочка набросала резкими штрихами – куб? Коробка или сундук? Он оглянулся на контейнеры с игрушками. Возник новый рисунок и… Клавдий Мамонтов замер. Девочка изобразила гору с вершиной, обведенной синим. Гора со снегами и льдом. Домбай-Ульген?