– А вы, значит, при том, – отрезал Гущин. – Да нет же, нет! Снова абсурд какой-то! – Не абсурд – ваш тонкий расчет, Денни. – Полковник Гущин разглядывал оппонента, оценивал противника. – Чтобы отвести от себя с сестрой подозрение в убийстве вашей главной жертвы Ирины Мухиной, вы решили замаскировать ее смерть под деяние маньяка-душителя. На его роль вы выбрали сына небезызвестной вам Искры Кантемировой, за которой вы следили здесь, в Сарафанове во время ее приездов к подруге. Только не говорите мне, что и ее вы знать не знаете. Вы с ее матерью сожительствовали в течение нескольких лет, делили кров, спали в одной постели, пытались даже жениться на пожилой вдове. Денис Астахов молчал. – Денни, а? Прав я? В яблочко? – полковник Гущин почти дружески ему улыбнулся. – Довожу до вашего сведения: чистосердечное признание облегчает… – Да пошли вы с вашим чистосердечным! Вы, полиция, пытаетесь повесить на нас с сестрой серьезнейшие вещи. Уголовные преступления. Убийства! – выкрикнул Астахов. – Мне не в чем признаваться. Я никого не убивал. И сестра моя Аня тоже. И мы будем отстаивать свою невиновность всеми способами! Наймем лучших адвокатов! – Про знакомство с Искрой Кантемировой что-то я не услышал ответа, вы сразу в сторону вильнули, – осадил его полковник Гущин. – Кантемирову я знал, не отрицаю. Увидел ее здесь, в Сарафанове, у соседки, после стольких лет… Черт ее принес. Они, оказывается, знакомы. – Астахов ударил скованными наручниками руками по коленям. – Но это все. А насчет романа с ее матерью… Мне было двадцать два года. Глупый, самонадеянный провинциальный пацан… Я искал способы устроиться, пробиться, грезил Москвой, столицей. Аня желала нормально учиться, получить образование. Я шел ради нее на все – мы с ней единственные близкие люди в целом мире и с юности помогаем друг другу. Старуха Кантемирова… Она подцепила меня, пацана, рабочего ботанического сада в Сочи. Она мне отдалась прямо у фонтана дендрария ночью… Твердила: «ты, Денни, словно юный Вертумн [6] возник передо мной». Мы сошлись с вдовой по обоюдному согласию, она забрала меня в Москву, поселила у себя. Закабалила меня. Называла светом своих очей, своей последней великой любовью перед грядущей зимой… Да, я жарко долбил старуху в койке, – Астахов покачал головой, словно вспоминая, криво, горько усмехаясь. – Потому что она сама жаждала секса – нимфоманка. Нажилась с юности со стариком-академиком, чокнутым ученым. Она мне все рассказывала. Муженек, поглощенный наукой, не часто ее в постели ублажал. А затем вообще откинул коньки, оставил ее вдовой. И она никак не могла найти себе нормального мужика. Ее убивало одиночество. Да, признаюсь, я пользовался нашей с ней связью. Я жил в Москве. Я мог оплатить съемную квартиру Ане, когда она училась в институте. Сестра меня старше, но именно я, младший, всегда заботился о ней и опекал ее. Дочка моей старушки Нины Искра… у нее, правда, другое имя – Сатаней, моя вдовушка порой ее так называла, я помню… Она меня люто вознавидела. Вбила себе в голову, что я хочу жениться на Нине и завладеть их академическим добром. Но я и планов таких не строил. Я просто жил в свое удовольствие – в Москве! Я был молод. Я наслаждался. Тусовался по клубам, играл в казино. Старуха Нина устраивала мне дикие сцены ревности – даже угрожала мне, пацану, смертью. Бывало, в кровь лицо мне разобьет, так к телкам приревнует… Представляю, какова она была в молодости. Но потом мне все надоело. Ее тухлая плоть, ее морщины, ее ненасытность, ее старость и бесстыдство, ее жажда власти надо мной… И я послал ее. Ушел к другой вдовушке, побогаче, помоложе, посговорчивее. Мы расстались с Кантемировой, и минула целая жизнь. Годы! И вдруг я увидел дочку Нины здесь, в Сарафанове. Она изменилась, разжирела, ужасно постарела. Но я ее вспомнил. – И выбрали ее из чувства застарелой мести на роль жертвы в своей инсценировке, – подытожил полковник Гущин. – Я никого не убивал, – отрезал Денни Астахов. – Попробуйте докажите мне тот бред, что вы несли. Я и на следствии, и в суде буду насмерть стоять. Кричать во весь голос о своей невиновности. Про три миллиона я вообще ничего не знаю. И ни с какой Мухиной я никогда лично не встречался. Спросите Аню – она вам подтвердит, расскажет о своей приятельнице то немногое, что ей известно. А соседку дачную я тоже не убивал. Я вместе с вашими соратниками, частниками, наткнулся на ее труп в нашем лесу. Вы их допросите, что они тогда забыли в Сарафанове, а? Может, это они ее зверски прикончили?! А я ни в чем не виноват! Слышите вы? Мы с Аней невиновны! Произошла чудовищная ошибка. Ваш полицейский преступный произвол! Астахова била дрожь. На полковника Гущина он взирал с ненавистью. Если бы не наручники и не патрульные, мог бы, наверное, и в горло вцепиться. «Бешеный волк… – подумал Клавдий Мамонтов. – Он ко всему еще и психопат… Видно невооруженным глазом. Однако он ни в чем конкретно так и не признался… Кроме того, что в юности вел жизнь альфонса при матери Кантемировой. А нам это уже известно». – Хорош истерить, а? – Полковник Гущин несколько сбавил тон, поняв, что прежний напор и натиск в допросе никакого результата не принес. – Найдем красный маркер у вас на даче или у тебя в кармане… – Какой еще красный маркер?! – Пятно на груди Гулькиной, Мухиной и Кантемировой вы… ты им начертил. Длань свою обвел. Ты или твоя сестренка? – Аньку не трогайте! Богом прошу! – лицо Астахова исказилось. – Она самый дорогой мне человек. Сестра моя! Да я ради нее… – На себя все возьмешь? Вину? – полковник Гущин словно брал его на слабо. – Сделка со следствием? Сестра вылетает из обоймы. А ты… ну, самопожертвование тоже выход в вашей ситуации. Клавдий Мамонтов глянул на Макара. Тот молча слушал допрос, но при последних заявлениях Гущина на его лице промелькнуло… очень сложное выражение. Растерянность? Стыд? Презрение? Да неужели? Макар разочаровывался в приемах Гущина – риторических, к коим тот прибегал в ходе незадавшегося допроса. И в глубине души осуждал Командора? Но Гущин и сам понял, что поступает неправильно. – Мне лжи от вас не нужно, Астахов, – отрезал он. – Мне потребна правда. Три женщины убиты, задушены. У меня есть основания подозревать вас с сестрой. Но вранье ваше мне по барабану, понял, нет?! – Он внезапно заорал на Астахова так, что в окнах террасы звякнули стекла. Воющие в чулане собачки разом притихли. Астахов как-то весь сжался в комок, опустил голову. «Криком тоже ничего не добьешься, – решил Клавдий Мамонтов. – Интересно, что поведает нам его сестра?» Оказывается, в тот момент они с Гущиным думали примерно одинаково. – Мы сейчас прервемся с тобой, – полковник Гущин созерцал поникшего Денни Астахова. – Я дал твоей сестре время на размышление. Она надумала, а? Послушаем ее версию событий. А потом устроим вам очную ставку. – Ни я, ни моя сестра никого не убивали, – тихо, обреченно произнес Астахов. – Вы можете нас арестовать, бросить в тюрьму. Но вы совершаете ошибку. Нет, преступление против закона, обвиняя невиновных людей. Маленькие йоркширы в чулане воспрянули духом – залаяли, оглушив всех. Полковник Гущин встал и направился к лестнице. Клавдий Мамонтов и Макар словно тени устремились за ним – к даме с собачками и ее лжи… Полицейские обыскивали шкафы на кухне, выбрасывали вещи Астаховых на пол. На скромной сарафановской даче царил полный разгром. Глава 39 Анета Анна Астахова еще не переоделась, так и сидела в ночной комбинации, закутавшись в простыню, – полицейские не покидали спальню. – Надумали? – осведомился полковник Гущин. – Готов выслушать ваше чистосердечное признание. – Кого мы убили? За что?! – В хриплом от ментоловых сигарет голосе Анны Астаховой звучал страх. Клавдию Мамонтову показалось, что женщина близка к панике. «Но они ведь с братом планировали защищаться, если им не повезет, – подумал он. – Все отрицать. Разыгрывать непонимание, ужас… Она притворяется?» – Вижу, время для размышлений потрачено впустую, – констатировал полковник Гущин, усаживаясь в плетеное дачное кресло напротив кровати. – Ладно. Когда вы виделись с Ириной в последний раз? – С какой Ириной? – Темные глаза дамы с собачками расширились, она часто заморгала. «Лгунья, – вынес свой вердикт Клавдий Мамонтов. – Актриса из нее фиговая». – С Ирой? – Анна Астахова подалась вперед. – А почему вы о ней спрашиваете? Она что… И ее убили?! – Вы с братом. В Чистом Ключе. Задушили веревкой. А потом и свою соседку, а затем и… – Нет! Нет! – закричала Астахова, обрывая полковника Гущина. – Да вы что?! Это не мы! – Когда вы виделись с Ириной Мухиной в последний раз? – жестко повторил свой вопрос Гущин. – Мы… о боже… как же так… за что ее убили? Кто? – Анна Астахова взмахнула полными руками. – Мы с ней… мы давно не виделись! С весны! – С тех пор как вы забрали у нее обманом три миллиона рублей, снятые ею со счета в вашем банковском отделении – под вашим контролем. – Мы с братом у нее ничего не брали. – Анна Астахова все так же с изумлением и страхом пялилась на полковника Гущина. – А деньги… да, она сняла их в нашем отделении. Позвонила мне, попросила: Анета, сделай побыстрее. – У нее счет открыт на Красносельской, а сняла наличные она у вас, – сказал Гущин. – Потому что она раньше жила на Красносельской, продала квартиру однокомнатную и переехала в Чистый Ключ в коттедж. Ей было удобнее и ближе снять деньги в нашем отделении. У нее в Сколкове и Новой Москве точки арендованы для бизнеса. – С какой же целью она забрала наличными столь крупную сумму? – усмехнулся полковник Гущин. – Она тогда, помню, мне сказала, что для предоплаты. Вроде хотела приобрести партию товара сама и продать через свои пункты сбыта, минуя маркетплейсы. А ей предложили хорошую сделку с выгодной маржой. А еще ей срочно потребовались деньги для ремонта в коттедже – там отопление сломалось. Ира нашла рабочих. Она даже на время сняла квартиру в Сколкове, потому что коттедж весной не отапливался. А работяги брали наличными, они какие-то приезжие. И еще она их заставляла заложить кирпичами камин и возвести нормальную стену. Она не выносила вида открытого огня. Боялась пожара. Она мне позвонила и попросила помочь, чтобы деньги не за три дня в банке заказывать, а побыстрее – рабочие требовали аванс. И за товар надо было расплачиваться ей. Я пошла Ире навстречу, но я никаких денег у нее не брала и сама ей их не выдавала. Вы спросите у нас в банке, вам подтвердят мои слова, – она наличные получала у нашего кассира Барашковой, а операцией по снятию со счета занимался менеджер. – Вы с братом умные люди – вы не стали бы забирать у Мухиной три миллиона прямо в Сбербанке, – отрезал полковник Гущин. – Позже. Без свидетелей. Ваш братец что ей посулил? Дивиденды на бирже? Он же бывший брокер? – Нет, нет! Мы ничего у Иры не брали! – Анна Астахова уже выходила из себя. – Да она бы и не отдала ни копейки! Она деньги превыше всего в жизни ставила. За малейшую выгоду готова была удавиться! – Веревкой? – спросил полковник Гущин. – А нехило было с вашей стороны привести их, – он кивнул на Макара и Клавдия Мамонтова, стоявших у двери, – на место убийства вашей дачной соседки. Разыграть их там… Какие нервы надо иметь… А? Анета? Анна Астахова вновь поднесла руки к горлу, вцепилась побелевшими пальцами в край простыни. Лицо ее исказилось. – Ладно. Какие товары Ирина Мухина хотела толкнуть на своих пунктах покупателям в обход маркетплейсов? – задал полковник Гущин новый вопрос. – Я не знаю… Кажется, для ремонта. Вроде краску. – Анна Астахова отвечала хрипло. – Мы никого не убивали! Мне дико представить, что полиция явилась к нам с такими нелепыми обвинениями… Зачем, зачем нам надо было убивать Наталью Эдуардовну?! Так страшно? Всем же было ясно, кто видел ее труп, – это маньяк сотворил! Безумный! Псих! – Вы с братом добивались подобного эффекта, – полковник Гущин смотрел на нее. – Ну, а с Искрой Кантемировой как дела обстояли? – С какой еще Искрой Кантемировой? – испуганно спросила Анна Астахова. – И ее не знаете? Но вы же сами нас на нее тонко навели. Женщина на черной машине… Подруга вашей дачной соседки… А на деле-то вышло – та самая Кантемирова, с ее матерью ваш братец в молодости сожительствовал. – У Денни всегда было много женщин, – тихо произнесла Анна Астахова. – Но его настоящая семья – я. Фамилия «Кантемирова» мне не знакома. – Неужели? И вы не следили за ней тайком из дома во время ее приездов к Гулькиной. – Я – нет. Я никогда ни за кем не слежу. Ту женщину я видела мельком. – Значит, следил ваш братец. Кстати, он признался. – В чем он признался?! – Анна Астахова снова резко подалась вперед. Клавдий Мамонтов снова внимательно следил за ее реакцией. Выдала себя сейчас? Или нет? – В том, что знал Нину Кантемирову – вдову академика, засорившего поля и веси страны ядовитым борщевиком Сосновского… Она перевезла вашего братца, как багаж из сочинского дендрария, в Москву, на Ленинский проспект. А вы последовали за ним в столицу. Ну, неужели позабыли? Столь короткая память у вас, Анета? – Старуху-профессоршу я помню, – ответила Анна Астахова. – Она была странной натурой. Она тогда по-настоящему влюбилась в Денни, а у них ведь разница в возрасте огромная. И я ее в юности презирала, она казалась мне нелепой, чуть ли не сумасшедшей. Хотя с возрастом я изменила отношение к их роману. Но мой брат тоже ведь к ней… очень хорошо относился. Она его околдовала… нет, подчинила себе. Я его еле освободила от нее, вырвала из ее когтей. Но все давно поросло быльем. И я не понимаю, какое отношение это вообще может иметь…