— Я слышал, как он разговаривал с другом в ванной, — я пропустил наиболее грубые элементы разговора Далтона. Ей не нужно было ничего из этого слышать. — Он планировал отвезти тебя домой и тайно записать как вы занимаетесь сексом. — Свежий всплеск ярости пронзил мое нутро. — Скажи, что мне было делать? — Ты мог бы сказать мне. — А ты бы мне поверила? Алессандра не ответила. — Я сказал, что буду стоять в стороне и смотреть, как ты встречаешься с кем захочешь, и так и сделаю, — сказал я. — Это не мое дело говорить тебе, что ты можешь и чего не можешь делать. Но я не потерплю, чтобы тебя не уважали, — эмоции сделали слоги грубыми. — Я сделаю для тебя все что угодно, amor, но я не могу сделать невозможного. Алессандра сглотнула. Ее гнев заметно утих, и она внезапно показалась маленькой и усталой на фоне нашего богато украшенного окружения. Мой кулак сжался от необходимости прикоснуться к ней. — Пойдём, ты возвращаешься на вечеринку, — сказал я, когда она промолчала. — Мне жаль, что испортил тебе вечер, но ты заслуживаешь лучшего, чем кто-то вроде Далтона. Она так же заслуживала лучшего, чем я, но, по крайней мере, я это знал. В мире не было ни одного человека, который был достоин ее. Не успел сделать и двух шагов по коридору, она остановила меня. — Доминик. Мое сердце забилось от ее низкого тона. Я повернулся, но не успел среагировать, как Алессандра закрыла пространство между нами, схватила мою рубашку… И поцеловала меня. ГЛАВА 31 Я не знаю, как это произошло и что заставило меня это сделать. В одну секунду я смотрела, как Доминик уходит. А в следующую мои руки уже сжимали его рубашку, мой язык переплетался с его, и мой мир растворился в дымке жара и ощущений. Алкоголь и американские горки эмоций вывели мои запреты за точку невозврата. За полчаса я испытала весь спектр человеческих эмоций — ярость, шок, желание и тысячу оттенков между ними — и устала. Устала чувствовать себя некомфортно в собственном теле. Устала вести светскую беседу и задаваться вопросом, нравлюсь ли я другому человеку. Устала бороться с течением, когда мне просто хотелось кануть в Лету. Так я и сделала, на одну ночь. Мучительный стон Доминика вспыхнул глубоко в моей душе и распространился наружу, разжигая крошечные огни, пока меня не охватила ослабляющая колени и отупляющая разум похоть. У меня не было секса с той ночи, когда он подписал наш документ о разводе. Прошло почти три месяца, но его предыдущее признание о том, что Далтон планировал отвезти меня домой и переспать со мной, заставило меня осознать, что я не готова быть ни с кем, кроме Доминика. По крайней мере, не так. Я попятилась назад, увлекая его за собой. Руки искали и путались, прежде чем мы наконец нашли дверь в коридоре и, ошеломленные, вошли внутрь, чтобы уединиться. Он крепко держал меня за талию, пока мы двигались по комнате. Когда я поднялась подышать, то увидела кожаные книги и витражи: должно быть, мы в библиотеке. Причина. Слова. Все это исчезло, оставив лишь потребность и желание. Между нами ничего не было настоящего, но это была вся правда, которая у нас была. Наша связь тянула меня, хотя осколки моего сердца пытались разорвать меня на части. Мои колени ударились о спинку кожаного кресла. Доминик оттолкнул меня назад, его тело накрыло мое, и он поцеловал меня с неистовой силой. Я уже была мокрой от первого вкуса его губ, и потребность большего пульсировала между моих ног от его мучительного стона. — Ты даже не представляешь, что делаешь со мной, А́ле, — теплые, сильные пальцы обхватили мои бедра. — Я бы разрушил весь мир, только если это доставит тебе удовольствие. Я бы уничтожил каждого мужчину, который думает, что сможет заполучить тебя. — Его щетина царапала мягкую кожу; его дыхание скользило по моей щеке, вызывая дрожь по спине. В тот момент я была в отчаянии и очень нуждающейся в нем. — Трахни меня так, словно ты действительно это имеешь в виду, Дом, — это была слабая насмешка. Стрела, которая была слишком тупой, чтобы попасть в центр, но этого было достаточно, чтобы получить то, что я хочу. — С чего ты взяла что я так не думаю? — огонь и ярость зажгли его глаза. — Наши документы о разводе, — слова прозвучали с горечью на моем языке. Уродство, отравившее колодец нашей любви, всегда присутствовало. Пренебрежение. Равнодушие. Апатия. Но сегодня вечером я не чувствовала той пустоты, которую ощущала много ночей назад. Его голос упал до смертельного шепота. — Думаешь, я не смог бы разорвать эти бумаги? Что чернила на странице что-нибудь для меня значат? — Все, что тебя когда-либо волновало — это подписание как можно больше контрактов. Почему наш должен быть другим? Доминик стиснул челюсти, и сквозь него прорвалось рычание. Больше нечего было сказать. Сегодняшний вечер был о нужде. Моя потребность в нем. Моя потребность забыть будущее, от которого он меня спас, и прошлое, которым он меня уничтожил. Он схватил мои руки и прижал их к подлокотникам кресла. — Не отпускай, — или что-то похожее на это. От этих подразумеваемых слов у меня вспыхнула пульсирующая боль в нижней части живота. Мои ладони схватили гладкую кожаную поверхность, когда он провел руками по моим бедрам, поднимая мое платье и перехватывая дыхание с каждым медленным дюймом, который он продвигал по моей обнаженной коже. На мгновение я увидела его таким, каким он был в день нашей свадьбы, в тот неосторожный момент, когда он думал, что я не обращаю на него внимания. И он выглядел именно так — голодный, жаждущий и в восторге от выигранного приза. — Посмотри на эту сладкую киску, — пробормотал он. — Она такая чертовски мокрая для меня, amor. Его дыхание было грубыми на моей сверхчувствительной коже. Мне отчаянно хотелось прикоснуться к нему, вернуть его ко мне. Вместо этого я была обнажена перед ним ниже пояса. Прохладный воздух обволакивал мое самое чувствительное место, вызывая мурашки по коже. Руки Доминика нашли верх моего платья. Моё дыхание стало прерывистым. Я была слишком взволнована, чтобы беспокоиться о том, насколько потеряла контроль в этой ситуации и насколько ее контролировал мой бывший муж. Дрожь пробежала по моему телу, и я впилась ногтями в кожаные подлокотники, желая прикоснуться именно к нему. Я ненавидела то, что в этот момент его контроль был тем, что мне было нужно. Ничто не могло отвлечь меня так, как его присутствие, и я не могла сожалеть о своем выборе переспать с ним. — Дом, — мои легкие напряглись от предвкушения. Два быстрых движения его запястья и мое платье оказалось на полу. Доминик опустил голову и потянул мой сосок зубами. Я вскрикнул от раскаленного добела копья ощущений. Его язык ласкал меня, зажигая мои нервы, пока я пропитывала кожу подо мной. Грубые руки гладили и сжимали мои бедра, не давая мне того, чего я хотела больше всего. — Думаешь, я смогу жить без твоего вкуса на моем языке? Без звука твоего хныканья в моем ухе, когда ты берешь мой член? — его слова окрасили мою кожу грязными желаниями. — Не сможешь? — я прошептала. Это была честность, а не вызов. Этот вопрос озвучил все мои мысли. Его ответ был призрачным звуком, которому я не поверила. Я знала, что это должно было быть не более чем чувство безопасности с мужчиной, который лучше всех знал мое тело, поэтому я воздержалась от того, чтобы сказать что-нибудь еще. Мне хотелось спросить, где он был все эти ночи. Я хотела узнать, почему он до сих пор носит обручальное кольцо. Мне хотелось знать, насколько пустыми были эти слова по сравнению с обещаниями, которые он нарушал раз за разом. Но мое сердце не выдержало еще одного пореза сегодня вечером. Доминик отстранился, прежде чем переместиться к моей другой груди. Покусывая и дразня. Одной рукой он ущипнул меня за сосок, заставив меня вскрикнуть. Это было так приятно. Другой сдвинул мои стринги в сторону и начал потирать мой клитор, делая меня ужасно мокрой, но не позволяя мне кончить. — Пожалуйста, — умоляла я, извиваясь в его руках. — Дом… — я снова задохнулась, когда он предупреждающе укусил меня за кожу. — Нет, я хочу чувствовать, как ты сжимаешь меня, amor, — похоть сделала его голос грубее. — Я хочу почувствовать, как ты растягиваешься и стискиваешь меня. Я хочу почувствовать, как ты кончаешь на мой член. Боже. Его слова не должны были меня так сильно возбудить, но они это сделали. Затем он отстранился, и я услышала только тихий шорох молнии, прежде чем увидела звезды. Наполнена. Я была до невозможности заполнена, когда он, не дожидаясь, не дразня, вошел в меня одним резким толчком, и мое тело выгнулось от внезапного, сильного напряжения. — Черт, — задыхалась я. Моя покорность была приглашением, которое, как я знала, мне не следовало давать. Я была обнажена, а он был почти полностью одет. Все притворства были сорваны, когда моя кожа коснулась его. Невозможно было скрыть то, как я кричала, или как он заставлял мое тело выгибаться. Мои стоны и крики смешивались с его ворчанием, пока он трахал меня на диване. Я не могла видеть, слышать и ясно мыслить. Были только мы, наши потные тела, которые двигались в грубом, вневременном ритме. — Я могу умереть в этой киске, А́ле. Я мог бы умереть прямо сейчас, зная, что ты моя, — Доминик обвил рукой мое горло, прижимая меня к коже, пока он доводил нас до экстаза. Я почувствовала, как внутри меня нарастает импульс, когда Доминик ускорял темп. Мое собственное освобождение нарастало, когда нервы сжимали мой позвоночник. Я испортила диван, и мои ладони были скользкими от пота, пока он держал меня на месте. Его бедра впились в меня, как будто он пытался втиснуть в мое тело какую-то неизвестную правду. Когда он приложил свой лоб к моему, я увидела тени, скрывавшиеся на его лице. Я увидела слова, плывущие в его глазах, которым не хотела верить. Безопасность и страх свернулись глубоко внутри меня.