– Неужели?! Стыкались лбами?! Ах, раздражайшая вы моя! Где же ее сыскать? Где в Москве может быть? – Только разок ее видела. – Да и то ведь какое удачное счастье! – проговорил Эфенбах, переполнившись энтузиазмом. – Запомнили, как выглядела? Описание дать сможете? Агата поиграла носком сапожка, как лиса играет хвостом, предвкушая курятник. – Записывайте! – великодушно согласилась она. Мановением пальца был подозван Лелюхин. Старый чиновник подхватил перо с чернильницей, устроился перед дамой и стал записывать. Агата диктовала четко, описывая детали. Эфенбах слушал, боясь проронить слово, чтобы не спугнуть удачу. Пушкин не вмешивался. Наконец портрет был окончен. Эфенбах потребовал, чтобы Лелюхин прочел вслух, и остался доволен. – Как с вас списано! – сказал он, бросая изучающий взгляд на Агату. – Прямо как с живой натуры. – Ах, мой генерал, все красивые женщины похожи между собой, а некрасивые – некрасивы по-своему, – отвечала она, поигрывая ножкой. Хоть на этот счет Лелюхин имел свое мнение, но перечить не стал. Скорее из-за приятельства с Пушкиным, чем не желая спорить с начальником. Он молча промокнул свежие чернила и отправился за стол. Пушкин подошел к нему и показал рисунок из блокнота. – Василий Яковлевич, не припомните такого персонажа? Чуть сощурившись, хотя глаза были еще сильные, Лелюхин всмотрелся в бородача. – Не припомню среди наших знакомцев. – И мне никто не приходит на память, – согласился Пушкин. – Алёша, кто таков? – Некий Агафон Копенкин, выдающий себя за медиума Алоизия Кульбаха. – Точно не из наших, – с уверенностью сказал Лелюхин. – По какому делу подать в розыск? – По известному: отравление в «Славянском базаре». – А он каким боком там очутился? – Надо у него спросить, – вырвав листок, Пушкин положил перед чиновником. – Разошлите по всем участкам описание. Вы его ловко составляете. Сильно надо красавца разыскать. – Разослать-то дело нехитрое, – ответил Лелюхин. Пушкин прекрасно понял намек: ну кто перед праздником будет разыскивать какого-то субъекта? Да ни один пристав и пальцем не пошевелит. Рапортовать будут бодро, да только в лучшем случае – в окно выглянут. На том розыск и закончится. – Безнадежно? – тихо спросил Пушкин. Лелюхин сочувственно пожал плечами. – Разошлем непременно, – добавил он. Между тем Эфенбах с Агатой заливались, как соловей и соловушка. Пора было разрушить идиллию, какой не место в сыскной полиции. Пушкин подошел и громко попросил разрешения обратиться. От такой невежливости Михаил Аркадьевич скривился. – Ну что вам, куда, раздражайший мой? – Нужно установить круглосуточное наблюдение. Эфенбах невольно обменялся взглядом с Агатой: дескать, с какими скучными личностями приходится иметь дело. Оба прыснули, как шалунишки. – Где желаете, расчудесный мой, наблюдательный пост поставить? – еле сдерживая смех, проговорил Эфенбах. – В номере «Славянского базара», – сухо ответил Пушкин. – Зачем же? – Есть вероятность задержать убийцу и… Тут уж Михаил Аркадьевич просто фыркнул. – Ох, чудеса! Мало вам, что Кирьяков чуть заикой не остался? Опять фокусы? – Он понимающе кивнул Агате, которая улыбалась ласковой змеей. – Нет, раздражайший мой, забудьте глупости. Людей у меня нет. – Есть, ваше превосходительство. Эфенбах скривил кислую гримасу: спор становился неприятным. – Что? Где? Когда? – Михаил Аркадьевич тщательно обвел комнату, показывая на пустоту. Если вычесть Лелюхина. – Актаев. Молодой, толковый, смелый. – Он такой смелый дома в простуде лежать. Прислал записку, отпросился болеть. Пушкин не уступал. – Ванзаров. Молодой, толковый, из столицы. На него замахали, как на зимнего комара. – Не хватало еще юношу нежного в бараний рог согнуть! Слышать не стану! – Хорошо. Тогда я сам. – И ни в каком случае. Не позволяю! – сказал Эфенбах, вставая. – Как тебе не лень, Алексей! Отправляйтесь спать. Никаких убийц. Запрещаю. Будет вам по орехам! С этим Михаил Аркадьевич поцеловал у дамы ручку, выразился, как рад их знакомству, которое желает продолжить, и, чрезвычайно довольный собой, скрылся в кабинете. Подождав, когда дверь захлопнется, Агата встала и взяла Пушкина под руку, как дама, которую пригласили на прогулку. – Ну будет вам, будет, – примирительно сказала она, заглядывая ему в лицо. Пушкин смотрел отстраненно в темнеющее окно. – Будете знать, как сажать за решетку нас, милых и невинных барышень. Поделом получили урок от этого индюка. Последние слова Агата произнесла еле слышно. Пушкин освободил свою руку. – Насколько помню, обещали найти убийцу, – сказал он. Агата оправила юбку, что женщина делает не задумываясь, по любому поводу и без повода, как говорил опыт сыскной полиции. – Обещания исполняю всегда, – ответила она. – Приятно слышать. Где и когда? Пушкин был строг и холоден до крайности. И даже сверх крайности. Агата проскользнула ручкой под его локоть и вцепилась крепко. Словно коготками. – Недалеко, в Каретном ряду. Примерно через час. – Рад слышать. Только с чего решили, что нашли того, кто убил Григория Немировского? Предъявите факты. Она поморщилась. – Мне не нужны глупые факты. У меня есть нечто больше. – Что же? – спросил Пушкин и сразу пожалел об этом. – У меня есть сердце, женское сердце, – последовал ответ. – Мое сердце знает правду лучше ваших фактов. С усилием высвободив руку, Пушкин спрятал ее за спину. – Лень тратить время на глупости. Или вы… Ему прикрыли рот пальчиками. Подушечки были холодными. И мягкими. Как подушечки кошки. – Поедемте со мной, Пушкин. Я покажу вам убийцу. 16 Женщины в черном сидели крепко обнявшись. Лицо Ирины Петровны было выжато от слез. Она была тиха и покорна, будто смирившись с неизбежным. Когда напольный маятник пробил девять, входная дверь с шумом открылась. Ольга Петровна только крепче взяла руку сестры. Виктор Филиппович вошел мрачный, тихий и трезвый. Ни на кого не обращая внимания, сел за стол и погрузился в тяжкие размышления, к которым не был привычен. Часто тер лоб, собирая рукой складки и расправляя, как будто это усиливало бег мыслей. Кажется, он бился над загадкой, которая была настолько проста, насколько и не давалась. – Викоша, – тихо позвала Ольга Петровна. Он не обернулся.