– Вы знакомы с господином Немировским Григорием Филипповичем? Коччини изобразил трудные, но краткие раздумья. – Нет, не имел чести. – Однако знакомы с его супругой – Немировской Ольгой Петровной. – Но откуда вы… – начал Коччини и успел поймать себя за язык. – Да, припоминаю, это одна из моих поклонниц. Кажется, просила автограф. – Больше ничего у вас не просила? – Чего именно? – Например, помочь ее мужу. – Ее мужу? В чем, простите?! – Коччини удивился вполне искренне. – В небольшом деле – снять родовое проклятие. Явное облегчение, которое испытал Коччини, было трудно скрыть. – Господин полицейский, я фокусник, а не волшебник. Это высокое искусство. Я не занимаюсь магией, то есть шарлатанством. – Вечером в воскресенье у вас была назначена встреча с Григорием Немировским, – сказал Пушкин. – Да с чего вы взяли? – Встреча должна была пройти в гостинице «Славянский базар» примерно около восьми вечера. – Это просто смешно! – Немировский снял номер четвертый, вы проживаете в соседнем номере, пятом. Вы виделись с ним в тот вечер. Коччини в сердцах швырнул расческу на столик, подняв облачко пудры. – Да не видел я его! – выпалил он. Пушкин молчал. Давая возможность осознать, что было произнесено вслух. Коччини соображал быстро. Он нервно улыбнулся. – Я не это имел в виду… Вы неправильно поняли… – Его не видели? – сказал Пушкин. – Как же так? А он говорит, что видели. – Что за глупость?! Он был мертвый! – выпалил Коччини. Слово, которое не воробей, вылетело. Его не спрятать. Коччини решил по-другому. С места в карьер бросился к двери, выбил плечом, врезался в стену коридора, удержался кое-как на ногах и скользнул в сторону. Кто-то вскрикнул, получив от убегавшего пинок. Прочие звуки целиком потонули в музыкальном шуме со сцены. 18 Портье погрузился в раздумья. Нельзя сказать, что Сандалов имел привычку размышлять о своей жизни и задумываться, как прожить ее так, чтобы не было мучительно стыдно. Мысли его вольно бродили среди размышлений между счетом в банке, прикупленной дачкой по Ярославскому шоссе, вожделенным перстнем с брильянтом на мизинец, рождественским обедом у сестры и племянников, новым галстуком, праздничным подарком управляющему гостиницей, жмущими новыми ботинками и патентованным средством от импотенции на основе листьев африканского растения, о котором прочел в утренней газете. То есть мысли его ничем не отличались от хаоса, какой царит в голове каждого нормального москвича, да и вообще любого обывателя Российской империи. Что говорило об обретенном душевном спокойствии. Действительно, атаки панического страха при мысли, что его выгонят с места и, чего доброго, посадят за решетку, отпустили. Сандалов обрел душевное спокойствие, надеясь, что и в этот раз сумел выкрутиться. Он вспомнил воровку-баронессу с некоторым умилением, дивясь, каким образом она сумела так ловко вертеть им. Даже грозный чиновник сыскной полиции теперь казался человеком приятным, во всяком случае незлым. В гостинице наступил час предвечерней передышки, когда дневные поезда уже прибыли, вечерние еще только прибывали, а значит, новые гости не свалятся как снег на голову. Те, что уже проживали, наряжались в своих номерах, чтобы отправиться на вечерние увеселения в ресторан «Славянского базара» или в город. В холле было пустынно и тихо. Сандалов не обратил внимания на колокольчик входной двери. Мало ли кто вошел или вышел. Погрузившись в приятные размышления, он не заметил, как перед конторкой кто-то появился. Настольный звоночек вырвал из мягкого небытия. Сандалов встрепенулся и натянул дежурную улыбку. – Прошу прощения, – сказал он, узнавая гостя. Портье натренировал профессиональную память: он помнил, в каком номере кто проживает. А потому потянулся к ключу от двенадцатого номера. – Дайте ключ от четвертого. Сандалов остановил руку. Гость был знаком, сомнения не было. От него попахивало остатками загула, но он был трезв. И даже слишком. Казался слишком сосредоточенным и собранным, будто решился на отчаянное дело. – Прошу простить, господин… – Сандалов одним глазом подглядел в книгу записи, – Немировский, это невозможно. Ему протянули ладонь, не слишком чистую. – Ключ дайте, – потребовали в приказном тоне. – Что не ясно? – Рад бы, но решительно невозможно. Правила запрещают выдавать ключ от номера без разрешения постояльца. На конторку упала мятая сторублевка. Уголок купюры так и смотрел на портье. – А так правила разрешат? В другой раз такого аргумента было бы достаточно, чтобы Сандалов забыл о правилах. Но время настало такое, что деваться некуда. – Прошу убрать деньги, – строжайшим тоном заявил Сандалов, красуясь сам перед собою: как иногда приятно побыть честным человеком! – Мы дорожим нашей репутацией. Она известна на всю Москву. И даже Россию. Взяток не берем-с. Немировскому явно хотелось сделать что-нибудь угрожающее: стукнуть кулаком по конторке или рявкнуть на непокорную обслугу. Но сдержался. – Считайте чаевыми за услугу: хочу осмотреть номер и, может, перебраться в него. Плату за двенадцатый номер назад не потребую. Сандалов сделал то, чего никогда не делал: легонько оттолкнул купюру. – Приношу свои извинения, никак невозможно. Номер сдан. – Портье невольно проследил, как почти его деньги были скомканы и сунуты в карман пальто. Словно мусор. Нет, тяжело быть честным. – Номер взял мой родной брат, Григорий Филиппович Немировский. Я имею право войти в него, когда пожелаю. Тем более что в нем никто не проживает с воскресенья. Такому заявлению Сандалов мог бы подчиниться. В любой другой раз. Но только не теперь. – В этот номер не допускается никто. До разрешения сыскной полиции, – ответил он с чувством собственного достоинства. Вид смятой сотни так и стоял перед глазами. – Ах вот в чем дело, – сказал Немировский, глядя тяжелым взглядом больного человека. – Розыск по этому делу ведет мой друг, господин Пушкин. Знаете его? От произнесенного имени у Сандалова невольно пробежал морозец по спине. Он сдержанно кивнул. – Так мне не просто надо в номер, – продолжил Немировский. – У меня личное поручение от господина Пушкина: дежурить там ночь. Если не верите моему слову, пошлите в сыскную, там подтвердят. Связываться по доброй воле с сыском желания не было. Тем более – с месье Пушкиным. Речь господина Немировского внушала доверие. Не будет же он врать про поручение чиновника полиции. Сандалов счел, что убедительных аргументов вполне достаточно. Снял ключ и положил на конторку. – Изволите что-нибудь еще? Господин Немировский изволил, чтобы ему в номер доставили выпивки. С запасом. Сандалов захотел уточнить, какие именно напитки предпочтительны, но гостю было все равно. От закуски отказался. И больше ничего не требуется. Портье обещал исполнить без промедления. Он тайно надеялся, что та самая купюра вернется к нему за проявленное усердие. Немировский не понял движения чужой души. Повернулся и пошел в лестнице, ведущей на второй этаж. Жалкой благодарности не бросил. Не то что денежку. Сандалов подумал, что жизнь человеческая – штука несправедливая: играет с человеком, как огонек с мотыльком. Зазевался – крылышки и обжег. Или изжарился целиком. 19 Антракт выплеснул публику в буфет. Те из господ, что не поместились за столиками и барной стойкой, бродили по фойе театра, пуская облака папиросного дыма. Агату обтекали потоки мужчин, она стояла, как скала в открытом море, равнодушная и холодная. Ни на чей взгляд или призывную улыбку не ответила. Будто ей и дела не было, что мимо ускользают набитые кошельки. Клиентов, разгоряченных барышнями кафешантана и зажигательными напитками, можно было брать тепленькими. Лишь пальчиком помани. Делать ничего не придется, все сами отдадут. Но она ждала только одного. И он наконец появился. Старательно избегая не в меру веселых господ, Пушкин подошел и подавил сильный зевок. – Зачем загубили мой вечер в этом пошлом театрике? – спросил он, все-таки зевая. Ей захотелось, чтобы победа была разгромной и окончательной. Чтобы он поглубже увяз в собственной самонадеянности, а потом прозрел и понял, как ошибался. Ощутив ту самую щекотку радости, которая уж несколько дней не желала приходить, Агата постаралась не спугнуть победы раньше времени. Сегодня у нее будет особая добыча. – Как вам понравился спектакль? – Спектакль? Точнее сказать, цирковой балаган, – последовал ответ, завершенный борьбой с зевотой. – И вам ничего не показалось интересным? – Госпожа Керн, мне не показалось. Я уверен, что хочу только одного – спать. Его легонько пихнули в живот. – Просила обращаться ко мне по имени, – требовательно сказала она. – Ну, раз ничего не заметили достойного, в таком случае… приглашаю отужинать. Завтрак был за вами, а ужин – за мной. Согласны?