А вот Эфенбаху предстояло пережить несколько не самых легких минут. Он вспомнил, что упустил из виду розыски Королевы брильянтов, о чем непременно спросит Власовский. О чем еще спрашивать в такой час?! Но Михаил Аркадьевич не сделал бы карьеру в полиции, если бы не умел находить выход из любой безвыходной ситуации. У него всегда имелось о чем доложить начальству. В докладную папку он положил несколько листов, исписанных Лелюхиным, поправил галстук и отправился этажом ниже. Войдя в обширный кабинет обер-полицмейстера, Эфенбах сразу понял, откуда ветер дует. Полковник Власовский находился в прескверном настроении. Причиной тому были неумолимо приближающиеся праздники. Потому что делать в эти трудные для обер-полицмейстера дни по службе было нечего. Любая лень, нерадивость и недочет его подчиненных, от дворников до городовых, находили весомый и неубиваемый аргумент: «Так ведь праздник же». По предыдущим годам Власовский знал, что на праздник в Москве принято валить все, что угодно. И поделать тут ничего нельзя. Однако пока еще его подчиненные не могли оправдаться праздником, и Власовский выбрал ближнюю жертву. Между тем начальник сыска имел вид подтянутый, он выглядел совсем не так, как выглядит набедокуривший чиновник. Довольно четко, по-военному прошел от двери к столу обер-полицмейстера и выпрямился почти по стойке «смирно». – Господин полковник, разрешите доложить! – тоном бравого служаки рапортовал Эфенбах. – Имеем непосредственные успехи в порученном деле изловления и арестования злодейки, именуемой «Королева брильянтов». Власовский, который как раз хотел строго спросить об этом, оказался без козыря. – Ну, доложи, – буркнул он, чувствуя, как запасенные молнии блекнут. Эфенбах открыл папку с ухватками истинного царе-дворца. – Составлен однозначно словесный портрет преступницы! – торжественно доложил он. – Прикажете зачитать? Новость была неожиданно важной. Власовский приказал. Прокашлявшись, Михаил Аркадьевич хорошо поставленным и громким голосом стал читать описание, которое диктовала Агата. Выходило складно и звонко, так, что перед внутренним взором обер-полицмейстера представился вполне осязаемый женский портрет. Ему показалось, что где-то он видел похожую особу. Во всяком случае, сыск проделал работу неплохо, очень неплохо. Хвалить нельзя, но и бранить не за что. Того гляди в самом деле поймают. Закончив чтение, Эфенбах захлопнул папку и замер в почтительной позе. Не зная, что сказать, Власовский многозначительно прочистил горло. – Недурно, Михаил Аркадьевич, – кое-как выдавил он. – Сведения верны? Не ошиблись? – Наивернейшие. Получены от секретного агента корпуса жандармов. – Да ну? – удивленно произнес Власовский. Такой прыти от сыска он не ожидал. – Это как же сподобились? – Путем взаимополезного обмена сведений! Агент нам Королеву брильянтов описал, а мы ему по своему пониманию вопрос уголовного мира просветили. Как говорится, курочка с уточкой не сойдутся, а два журавля в небе рядышком летят. – Ну… Это… Значит… Хорошо… – только и мог сказать обер-полицмейстер, удивляясь тому, что не помнит народную поговорку про курочку с уточкой. – Так что же теперь? – Во все участки Москвы направлено описание, никуда голубушка-шельма не денется! Первый же городовой ее опознает и свяжет под сизы рученьки! Власовский сильно сомневался в способностях и первого же городового, и всех прочих кого-то опознать. Но говорить об этом не стал. Городовые – его головная боль, а не начальника сыска. Обер-полицмейстер не поленился подняться из-за стола, подойти и пожать руку за усердие. – Молодцы, Михаил Аркадьевич, – с отеческой строгостью похвалил он. – Продолжить и спешить! Чтоб к праздникам Москва наша матушка была спокойна от всех этих королев брильянтовых из столицы. – Так точно! – рявкнул Эфенбах, думая, что легко отделался. – И очистим, и не дадим! Как говорится, сколько в ступе воду ни толки, а дыма без угля не бывает! Власовский согласно кивнул, хотя не мог понять: откуда начальник сыска черпает такие глубины народной мудрости? 19 В темноте хочется держаться ближе к свету. Дама, не решаясь переступить порог, наклонилась, силясь разобрать, что скрывается в темноте. Тень двигалась бесшумно. Почти сливаясь со стенами, согнувшись в пояс, изготовилась к прыжку. Оставались считаные шаги. Дама слишком поздно заметила движение. И отпрянула. Большего не успела. Нечто огромное подхватило ее так, чтобы она не могла и шевельнуть задранными руками, вынесло в коридор и с такой силой придавило к стене, что не было сил ни охнуть, ни вздохнуть, только и оставалось хватать воздух широко раскрытым ртом. Задыхаясь, она видела сквозь вуаль глаза, выражение которых не сулило ничего хорошего. – Что вы тут делаете? Каждое слово вгоняло иголки в сердце. Она пыталась освободиться, но держали так крепко, что попытка вышла не лучше трепыханий птички в силках. – Повторяю вопрос: что вы тут делаете? Ударение на «вы» прозвучало отчетливо. В арсенале женского оружия одно выручает часто: слабость с жалостью. – Мне больно! – проговорила она со слезой в голосе. – Мне нечем дышать! Я задыхаюсь! Рука, прижавшая ее к стене, отпустила. Она была свободна. Если можно считать свободой оставленный ей пятачок. Дама тяжело и громко дышала, чтобы было понятно, какие мучения пережила, при этом не забывая оправлять смятый полушубок. – Жду ответа. Как же хотелось дать пощечину этому холодному, наглому и надменному лицу. Откуда у мужчин столько беспощадности? Как они умеют быть такими злыми и черствыми? Одернув сбитую вуаль, она приняла независимую позу, на какую способна женщина в безвыходной ситуации. – Как вы думаете, господин Пушкин? – Отвечайте на вопрос. Мужчины становятся чрезвычайно противными, когда чувствуют превосходство. Ну, ничего – не надолго. Еще будет просить прощения, когда узнает, какие важнейшие сведения она раздобыла. – Пришла спасти жизнь человека. Сказано было с таким пафосом, что редкий мужчина смог бы устоять. – Какого человека, позвольте узнать? Нет, не подействовало. Видимо, господин сыщик входил в число редких мужчин. – Человека, которому угрожает опасность. – Извольте назвать его имя. – Разве вам оно неизвестно? – Нет, мне неизвестно. Невозможная черствость! Оставалось применить улыбку сквозь вуаль. – Как жаль, господин Пушкин, что слабая женщина должна делать работу полиции, – она пустила в ход последнее средство, но результата заметно не было. Ее по-прежнему сверлили бесчувственным взглядом. – Я пришла спасти Петра Филипповича Немировского от неминуемой смерти. – Он приглашал вас в номер? – Нет, я пришла сама. – С чего взяли, что его должны убить? Манера изображать дурака, когда все ясно, особенно злила в мужчинах. Когда мужчина глуп, это еще можно стерпеть. А Пушкин слишком умен, поэтому такая манера раздражала особенно. – Убийство случится непременно, – она вновь улыбнулась сквозь вуаль. Может, в этот раз улыбка подействует? – Откуда такие сведения? Находиться у стены было крайне неприятно. Она показала, что хочет чуть больше свободного пространства, но Пушкин не шелохнулся. Какой все-таки мерзкий! – Вчера ночью в этом номере был убит его брат Виктор. – И что с того? – Теперь должен умереть старший. Я пришла остановить убийцу. – Кого именно? Да сколько же терпеть отвратительный тон?! Сколько надо сил! Но силы нашлись. – Господина Коччини, кого же еще?! – сказала она покорно. И в третий раз запустила вуальную улыбку. – Кто же послал его, по вашему мнению? – Вы хотите узнать имя того, кто посылает хитрого и беспощадного убийцу? – Будьте так любезны. Ну, вот и пришел час торжества. Сейчас он пожалеет, что так мерзко вел себя с ней. – Ольга Петровна. Она приказала убить и своего мужа, и мужей сестер. Никакого эффекта. Хоть бы бровью повел ради приличия.