– Он сам выпил! И что с того? – перебил Свешников. – А вчера я наглядно доказал вам, что Виктор Немировский не мог застрелиться по физиологическим причинам. Больше всего пристава раздражало спокойствие сыщика. И надменность. Как будто на три аршина под землю видит. Беда с этими математиками в полиции, проще надо быть, ближе к товарищам по службе. – Допустим, только допустим, – поспешил уточнить Свешников, – вы в чем-то правы. Но здесь-то что? Ужинал господин Немировский – и помер. С такими порциями – немудрено. Мало видели смертей от обжорства? Вот хотя бы – на Масленицу купец Балаков объелся блинами, встал из-за стола и рухнул. В чем тут преступный умысел? Пушкин протянул указательный палец в направлении стола. – Бутылка шампанского. Пристав подумал, что его разыгрывают. Нарочно отступил на шаг, чтобы рассмотреть улику. Ничего угрожающего в ней не было. Бутылка завода Дурындина. Шампанское не слишком дорогое. Не «Вдова Клико», конечно, но для московских вкусов в самый раз. Бутылка не открытая. – Не понимаю, что в ней усмотрели, – искренне сказал Свешников. Пушкин поманил к столу. Пристав покорился, деваться некуда. Пусть пока потешится. Ему указали на тарелки, теснящиеся на скатерти. – Константин Владимирович, что вы здесь видите? – Ужин не по силам человеку. – Напитки не удивляют? Пристав и сам посматривал на бутылку белого токайского, бутылку красного бордо, графинчик с настойкой, наверняка горькой. Для разжигания аппетита. И графинчик с беленькой, родимой. Куда же без нее! О чем и сообщил Пушкину, невольно сглатывая слюну: напитки подобраны под закуски как следует. – Сколько рюмок и бокалов поставлено? Школярские вопросы сильно раздражали. Пристав ответил, как на уроке: четыре. Если считать два лежащих. – Вот именно, – сказал Пушкин так, будто сделал величайшее открытие. – Под два сорта вина – два бокала. Под водку и настойку – две рюмки. Где бокал для шампанского? Кажется, его не было. Свешников не мог понять, что тут преступного. О чем и сообщил. Пушкин кивнул, как будто согласившись. – Обратите внимание, где стоят напитки. – Где они стоят? – механически повторил пристав. – Под правую руку Немировского. Удобно брать и наливать. Только бутылка шампанского стоит под левую руку. Не открытая. Столь возмутительно простое объяснение, из которого ничего не было понятно, не устраивало. – И что это значит? – раздраженно спросил Свешников. – Вопрос к доктору, – сказал Пушкин. Богдасевич, о котором в пылу дискуссии подзабыли, отошел от мертвого тела. Вид его говорил о покорности обстоятельствам. – Вот что, господа, скажу, – начал он задумчиво, как будто не был уверен в своих выводах. – Судя по температуре тела, господин умер часа два назад. Ну, или полтора. Внешних следов режущих или огнестрельных ранений не нашел. Точнее скажу, когда осмотрю в участке. Сейчас могу назвать самую вероятную причину смерти… Как хороший актер, доктор сделал драматическую паузу и подмигнул приставу. Сердце Свешникова забилось в радостном предвкушении. – Он подавился чем-то крупным? – вдруг спросил Пушкин. Эффект был испорчен. Богдасевич не собирался отдавать победу. – У него в горле куриный окорочок. Примитивно задохнулся. – Вот! – торжественно проговорил Свешников. – Где ваша теория о шампанском? Пушкин не выглядел разочарованным, как будто был готов к такому повороту. – Господа, вам не кажется странным, что такой сильный человек, подавившись куриной ножкой, умер лежа на столе? – спросил он. – Не упал на ковер, не побежал в коридор за помощью, а лег на скатерть и задохнулся? Как будто уснул. – Очень даже понятно! – возразил пристав. – Выпил, разморило, захотел проглотить куриную лапку, и вот результат. Жадность – это грех. Как и чревоугодие. – Его не могло разморить, – ответил Пушкин. – Да вам откуда знать?! – Немировский успел выпить рюмку настойки и бокал белого. Посмотрите, сколько осталось в бутылках и графинах: они почти полные. Доктор с приставом как по команде глянули на стол. Правда, почти полные. Свешников опомнился: не хватало разбираться с новым мутным делом. – Алексей, это ничего не доказывает, – строго сказал он. – Хорошо, Константин Владимирович, не будем спорить. Если ваш уважаемый доктор при осмотре тела найдет на затылке Немировского след от удара, вы откроете дело об убийстве. – И не подумаю, – ответил Свешников. – С какой стати выискивать в простом удушье от неосторожного потребления курицы убийство? Нет, Алексей, это уже слишком. Правда, доктор? Богдасевич послушно кивнул. Но приставу показалось, что друг его не так уверен, как должен быть. – Предлагаю пари, – сказал Пушкин. – Если не смогу доказать, что это убийство, – с меня ужин в самом дорогом ресторане. Хоть в «Дюссо». – Уже задолжали нам с доктором ужин в «Эрмитаже», – напомнил Свешников. – Того и гляди разоритесь. – Где один, там и два. – А если докажете? – вдруг спросил Богдасевич. – Сочтемся как-нибудь, – и Пушкин подмигнул. Пристав не мог припомнить, чтобы этот строгий и умный человек легкомысленно подмигивал. На душе у него стало беспокойно. Как будто заранее проиграл пари. 21 Из номера Пушкин вышел на лестницу, ведущую в ресторан. Половой Лаптев тревожно шептался в кружке сотоварищей. О чем он рассказывает, привирая и приукрашивая, легко догадаться. Пушкин спустился так быстро, что половой не успел улизнуть, и поманил его. Лаптев мгновенно оказался в одиночестве. Любителей чесать языки как ветром сдуло. Была бы его, Лаптева, воля, убежал бы и сам. Да только деваться ему некуда. И он обреченно подошел к господину из полиции. – Кто раскатал в номере ковер? Вопрос не так чтобы страшный, но Лаптев нахмурился. – Господин постоялец приказали-с, – ответил он мрачно, будто был виноват. А в чем он виноват? Господа приказывают – он исполняет. Еще не всегда чаевые перепадают. – Стол Немировский сам перенес? Как ни стыдно было признаться, но не хватило у Лаптева силенок самому передвинуть. А этот боров подхватил стол, как игрушку. Силища невероятная. О чем половой честно рассказал. По глазам господина полицейского понял, что рассказ понравился. Лаптев приободрился. – Кто сервировал стол к ужину? – Лично я исполнил-с. – Помнишь, что господин заказал? Как не помнить, работа такая у полового, чтоб с одного слова запоминать. Господа чаевые за то и платят, чтоб не повторять. Лаптев с профессиональной точностью перечислил полтора десятка блюд. – Два раза бегал, – добавил он. – Одного подноса не хватилось-с. – Напитки какие были заказаны? Лаптев понял, что его проверяют. Напитки – дело самое простое, перечислил без запинки. – Откуда взялась бутылка шампанского? Вот тут Лаптев удивился. Какое такое шампанское? Никакого шампанского в заказе не числилось. Куда игристое к такому набору? Господин из полиции с половым согласился: шампанское тут неуместно. И отпустил с миром. Чему Лаптев был исключительно рад. Пушкин направился в зал ресторана. Найти Агату следовало в том направлении, куда повернуты шеи мужчин. Сидя за отдаленным столиком, она невероятным образом притягивала к себе взгляды. Судя по настроению, с каким Агата встретила Пушкина, она готовилась дать решительный бой. Он сел напротив и легкомысленно спросил, что заказано на ужин. Агата сухо ответила, что не собирается с ним ужинать. Выполнит свою обязанность и тут же уйдет. Ледяного тона Пушкин не замечал. Подбежавшему официанту приветливо улыбнулся и спросил, как того зовут. – Подковкин, Семен, – ответил официант, довольный таким обхождением. А не то что Сенька да Сенька. – Вы, Семен, человек наблюдательный, – начал Пушкин. – Память отличная.