— То есть, будете отъезжать, когда изволите ощутить излишнее беспокойство? Лиля оценила, каким вежливым образом у нее спросили, "То есть когда ты струсишь?" — Если — а не когда — меня попросят дать приют и защиту двум девочкам. Так — понятно? Потому, что я НЕ отдам. Никому. Никаких. Девочек. Тем более этих. Полковник задумался, чисто автоматическим движением пошевелив усами.. — Или ЕСЛИ кто-то в вашем полку сочтет меня призом, а вас не будет рядом, чтобы возразить. — Я подумаю. Как мне известить вас о принятых мерах? Полагаю так, что вы же не хотите, чтобы о них все знали? — После обычного совещания скажете? Найдем повод поговорить. Например, расскажете — подействовали мытые руки или нет. — Как Вашему Сиятельству угодно будет. — Кстати, полковник, а почему вы разводите посты и потом сидите в роще? Фрим пожал плечами. — Чтобы поменьше мои с девицами сюда бегали. А то завели моду! Службу надо нести, а не… гхрм. Да. — Увидимся, шевалье полковник. — Увидимся, Ваше Сиятельство. На обратном пути Йёрген думал — напомнить о себе, или не стоит? Госпожа ходила разговаривать с ярлом Фримом, разговор прошел непросто — так что настроение у нее, конечно, так себе. Возможно, недовольные тролли заранее разозлили ярла? Решил, что рисковать не стоит. Тем более, что было довольно сыро. На выходе из рощицы, Лилиан Ауд сказала ему: — Йёрген Хелльстрём. — Да, госпожа? — Мне бы не хотелось, чтобы у тебя были неприятности. А они обязательно будут, если ты расскажешь кому-либо, о том куда и с кем ты сегодня ходил. — Лилиан с сожалением подумала, что вот тут-то ей бы пригодилась парочка недорогих золотых колец — Если же ты проявишь должную сдержанность, я тебя не забуду. Перед Йёргеном Хелльстрёмом возник образ пятнистой коровы. Ради этого стоило потерпеть. — Да, госпожа. Вернулись без приключений, прошли те же самые посты. На недоуменные взгляды приятелей ее провожатый говорил что-то о троллях, но Лилиан, погрузившись в невеселые мысли, отметила это мельком. Юркнув в смежную комнату, она отдала плащ служанке и отправилась в постель. Лотта Майли, проводив хозяйку, внимательно осмотрела плащ. Ничего интересного — плащ пах только хозяйкой, мокрым был только понизу. Вирманин же, как она отметила, был без плаща. Чего они тогда в рощу ходили?.. В принципе, служанка с одобрением отнеслась к замыслу хозяйки, но теперь ее замучило любопытство. Поворочавшись минут пять, она решила все-таки разобраться. Накинув платье, она выглянула в коридор. — Воин? — Чего тебе, женщина? — прогудели из ниши. Лотта подобралась поближе. — Как тебя зовут? — Йёрген. — Я — Лотта. Скажи, Йёрген — а куда ты водил хозяйку? — Лотта сделала "бровки домиком" и подошла совсем близко — чтобы можно было смотреть снизу вверх. — К чему тебе это, Лотта? Лотта воспряла духом. Если бы ей просто сказали "Иди отсюда!" — было бы ясно. Но вопрос — это уже почти предложение. — Ну, мне же надо знать — будет госпожа завтра подобрее или нет? Йёрген Носатый подумал, и решил, что глупая женщина все равно не отвяжется, и надо ей что-то рассказать. Но ведунья, возможно, уже наложила заклятье, так что следовало разговор увести в сторону. — Твоя госпожа ходила отвадить троллей, и ей требовался добрый топор. На всякий случай. — Отвадить кого?! — Ты не знаешь, кто такие тролли?! Да как вы тут вообще живете-то?! Это был серьезный вызов. Йёрген рассказал ей о троллях и их коварстве, потом о троллях и ведуньях, в середине рассказа припомнил, что тут ведуний не очень-то любят и добавил туда рассказ о альдоне и черте, само собой поименовав альдона Лилиан, (в результате Лилиан обрела в рассказе явные черты сияющего — разговоры пастера Воплера прекрасно вписались в канву)… В-общем, как-то так получилось, что Лотте оказалось удобнее сидеть у него на колене, а потом ее взяло любопытство насчет носа. В целом, сменившись утром с дежурства Йёрген Хелльстрём думал, что боги и правда благоволят ему, а Лотта чуть не проспала. Подумаешь, называет он домовиков и леших троллями. А так парень как парень. И примета не подвела. Ну, в самом деле, если уж хозяйке не надо… Логичная позиция Господь наш Альдонай, как он от этого устал. Всю свою жизнь герцог Ивельен был вынужден объяснять идиотам самые очевидные, впитываемые с молоком матери вещи. Что люди — разные. Кого-то Альдонай награждает силой, кого-то талантом к выпеканию хлеба, кого-то — с благородством и умом, необходимым для управления. Любой крестьянин замечает, что у черной коровы и черного быка не бывает рыжего теленка. В бесконечной мудрости своей, уже давным-давно выделились в Ативерне рода, которые рождают достойных правителей и властелинов, абсолютно необходимых большинству людей. Что, прикажете поверить, что на осине будут расти яблоки? Еще в детстве, заставляемый отцом разбираться в огромных делах Ивельенов, он выяснил, что достаточно проверить любое дело — и можно половину управляющих вешать, а две трети всех крестьян (или работников) пороть. И это еще хорошо. Лень. Праздность. Ничем не оправданная гордыня. Просто болезнь какая-то, вроде Альдонаева Ожога — постоянно где-то да возникает. Впрочем, справиться с крестьянами — это дело даже для молодых. И, как говаривал ему отец, хочешь, чтобы было сделано хорошо — проверь все сам. Сам! Никаких управляющих. Устал он уже. В молодости раздражался, бывало, сверх меры — и сам порол, и палача держал. А потом понял — ну, что же делать, так Альдонай в мудрости своей рассудил. Подлое оно сословие, и пишется — подлое. Смирение, оно для крестьян одно, а для дворян — другое. Герцог Лоран Ивельен, наследник восьми поколений, шагал по своей летней столичной резиденции к покоям своей снохи. Думы его были невеселы. Его семья стала для него еще одной проблемой — и это в тот момент, когда появился шанс вернуть все на круги своя. Долго пришлось ждать. Вот ему уже трудно стоять без трости — ходить то еще можно… Это что? — Что ты здесь делаешь? — Я… шторы, господин… — служанка сжалась в комок. Герцог крайне не любил, когда ему под ноги попадались с какими-то хозяйственными делами. Домашние слуги должны быть незаметны. — Прочь. — он поправил сбившийся от пощечины перстень, оттолкнулся тростью и пошел дальше. Следовало бы отправить девку на конюшни, как делал его батюшка — но времена изменились… Увы. Самым удивительным для него была необходимость объяснять очевиднейшие основы жизни… своим детям. Неужели его примера — недостаточно?! Он поступал так же, как и его благородный отец. И что же? Неужели род Ивельенов угасает?! Его сын… Господь наш милосердный, его сын и наследник — считает (и даже смеет перечить отцу!), что стоит привлечь безбожников-эвирров для создания ювелирных мастерских, и честно полностью отдавать королю назначенную им "долю"! Королю — коий всего-лишь первый, среди равных. Да если только позволить такое, если только дать слабину — любой правитель заберет все, оставив только титул! Власть тем и дадена, кто может ее удержать, настоять на своем! Отдать добровольно?! "Мы воруем!" — это же надо же такое сказать! Это же наша земля — кто у кого ворует?! И его жена. Надлежит всякой жене быть скромной в речах и поступках, заботиться о хозяйстве дома своего — не вмешиваясь в дела мужа. Надлежит — тут ему было трудно что-то плохое сказать о снохе — жене быть плодовитою. Но слыханное ли дело — жена настаивает на своем участии в воспитании наследников после отмеренных Альдонаем одиннадцати! Видит Альдонай, он попустил. Из-за этого сейчас будет труднее. Расслабился. Все казались такими послушными — и что же? Сын, наследник — вздумал ему возражать! Нашел время! Его, де, все устраивает — молокосос! Подкаблучник! Дорого же стала ему первая попытка сблизиться с королем. Он-то надеялся, что женитьбы сына на дочери первого друга короля введет его в ближний круг — и что же? Отец ее мертв, а брат — стыдно сказать, торговля и ремесла. Куда мир катится? Он в гневе стукнул тростью в пол. Немного полегчало. С другой стороны, достойный правитель умеет обратить свои ошибки и трудности в выгоду. Есть такая возможность и сейчас. Он кивнул стоящему у двери дружиннику. Кто-то из ребят шевалье Морана — удачное приобретение последнего года, привел в дружину почти три десятка бывалых бойцов. Тянутся, тянутся солдаты к настоящим-то властителям. Так заведено.