Как и всякий старый город Альтвера обросла огромным количеством баек и традиций, и одной из них была традиция не трогать трактирщиков, корчмарей и содержателей постоялых дворов. Смыться, не заплатив — бывает, а вот, например угрожать или намеренно "приложить" в драке — неприлично. Так себя "наши" люди не ведут. Часть собравшихся вокруг ""трех герцогов" пришлых понимала свое положение, а часть — искренне думала, что простой люд был им чем-то обязан. Что, собственно, и произошло в трактире Малого Рыбника, когда там то-ли служанку прижали, то-ли выкинуть кого-то за неуплату решили… В целом, все свелось (с обоих сторон) к формуле "Чужаки супротив наших", в результате чего было сломано три руки, пробита голова и одного из дворянчиков в суматохе придушили. Теперь от горожан пришло два стражника, жаловаться — значит пострадал кто-то из купцов. Ничего необычного, повторялось такое регулярно. Обычно стражникам не мешали. То есть, если они могли найти обидчика — то пусть сами с ним и разбираются. Если у объекта их интереса были друзья в достаточном количестве — то они грозно шевелили бровями и возлагали длани на потертые эфесы… Хотя стражники не так уж редко ухитрялись и в этой ситуации отволочь виновника на разбор в магистрат (который, по указанным причинам, назывался старостатом — в три этажа, на крупной площади.) Формально, обыватели не имели прав ничего делать с дворянами. Но, с другой стороны — а кто знает, дворянин ли это?! Задержать до выяснения. Мог вступиться комендант столицы — но он обычно бывал так занят, так занят… Впрочем, на "блошиной грядке" кормили. Каждый день. Сегодня же стражников попросили обождать. Шут отправился к принцессе Амалии лично. — Ваше Высочество. — Граф. Вы меня заранее утомили. — Ее Высочество изволили заставить его ждать полчаса, но он спокойно сел и просидел все это время в приемной, как будто и не мог приказать высадить двери и приволочь ее силой. — Я бы и не стал вас беспокоить, но местные жители не думают, что это мое дело. — Какое отношение ко мне имеют местные жители? — С их точки зрения, мадам, именно ваши люди виновны в некоем инциденте. Как старшая, вы должны разобрать вопрос. Возможно, пожелаете делегировать это право мне?.. Амалия Ивельен делегировала бы ему только одно свое право — умереть на плахе. Остальные, если уж так удается, она желала бы оставить за собой. — Я выйду через полчаса. Шут молча поклонился и снова уселся ждать. Действительно, примерно через полчаса в плаще и сравнительно скромном платье Амалия вышла. А вместе с ней два "её" доспешных воина, с полуторниками на поясе. В свежеразмалеванных гербовых коттах. — Ваше Сиятельство, мы готовы, — и посмотрела на него своим коронным невинным взглядом. Впрочем, Альтерс и не подумал возражать. — Мудрое решение, Ваше Высочество. Идемте. Шли они минут десять, не очень-то следя за поворотами (сейчас часто приходилось идти в обход, с учетом "лагерей" всякого сброда), как вдруг Шут ускорил шаг и распахнул двери на балкон. Как раз выходивший на большой двор. — Вот она! Приветствуйте! Ее Высочество! Защитница и заступница!.. — остальное потонуло в гуле и приветственных криках. — Вперед пошли! — прошипели им сзади и спину ощутимо кольнула пика. Их буквально вытолкнули на балкон. — Заступница! Ивельены навеки! Славься!! — из первых рядов орали, заглушая все рожи из ближников шута. Волновалась масса зачем-то пришедших людей. Впрочем, ей не требовалось говорить, а метаться им и не дали. — Повелевает Ее Высочество! Идти к Равелье! Стереть в порошок узурпатора! Слава, слава! — Слава! Орали так, что ей казалось в лицо дул ветер. Впрочем, все это заняло всего минут пять-десять, а потом их вытащили с балкона и закрыли двери. — Что все это значит! — Ай, кума-красавица, гнется — не ломается, идет — ножки заплетаются… — Шут приплясывал, помахивая воображаемым колпаком с бубенчиками. С нераскрашенным лицом, длинной шпагой и без колпака выглядело это не смешно, а жутко. — Крестьян послушает, кашку скушает, деток побалует, врагов зацелует… — Хм, — остановился он. — Глупо вышло — ну мне так и полагается. Что, Высочество, за дурачка меня держите? Ну, вот он я, дурачок-дурачком, почти и с колпачком, с палочкой да веточкой, на свинье катался, дураком остался… Завтра мы выходим. Советую уйти с нами. Да, кстати! В малом дворе те стражники. Ежели интересно. И люди Шута просто разошлись. Она стояла, не зная, что делать, а потом все-таки пошла как деревянная к малому двору, ощущая какое-то гудящее безмыслие в душе, лишающее воли и сил. Ее бесполезные охранники двинулись следом. Стражники и правда были там. Один из них даже был еще жив и держался за располосованный живот. Она наклонилась к нему и в открывшихся глазах увидела не боль, а чистую, незамутненную ненависть. Он что-то шептал. В том же самом состоянии гудящего полуобморока она услышала: — Иртон идет, сволочи, Иртон идет… Куница мимо глотки не ударит, кошки сучьи, Иртон идет… Амалия уже разогнувшись отстранено подумала, что это уже не ее фамилия. Куда шагаем братцы?. Граф Альтерс Лорт не взялся командовать отрядом. Руди Толстый имел в этом деле куда больше опыта — так что работа Лорта в основном заключалась в уламывании дворянского ополчения делать то, что говорят. Получалось, на его взгляд — не очень, но по мнению Толстого для мелкопоместных обедневших дворянчиков это был практически предел. Приходилось, правда, огибать города и крупные села — потому что времени (и свободных сил) на разбирательства кто там забил кольями, огрел цепом, утопил, удушил, зарезал… пяток дворян, которые желали чего нибудь "от этой низкой черни" не было совсем. Возможно, как результат у дворянчиков появился лидер — барон Ферье. Он взял на себя "тяжкую обязанность" общаться с наемниками, о чем всякий раз свидетельствовал его одновременно кислый, оскорбленный и высокомерный вид. Шута он был вынужден замечать… Что тоже не добавляло ему приятности в обращении. Двигались небыстро. Что еще хуже вокруг них появились небольшие отряды конников с арбалетами, которые находили небольшой отряд, занимали какой-нибудь холм или поворот дороги, прицельно расстреливали — и быстро отходили. Если начиналась погоня — на следующем повороте расстреливали и погоню. Напоминало тактику ханганских конников, только что без визга и конных атак. Хотя, манера устраивать засады на лесных дорогах была, скорее, вирманской. То ли это были местные бароны, то-ли королевские стрелки — выяснить не удалось. Каждый день Ферье заявлялся к ним, жаловался на эти налеты и требовал принять меры. Руди без особого сочувствия заявил пожаловавшемуся барону "Идите в составе основных сил, я за дурь не отвечаю.." и наемники в этих стычках участвовать не стали. Шут на третий раз спросил, оружие ли в руках у доблестных дворян или, может быть, вертела? Это заявление немного помогло — они стали двигаться по крайней мере компактнее. Правда, барон Ферье зловеще заявил им, что лично будет наказывать каждую деревню, которая с его точки зрения будет виновна в происходящем. Шут не стал спрашивать как это должно работать в условиях марша. Они с Толстым молчаливо согласились, что поскольку им тут задерживаться не придется, то барон пусть сам встретится с последствиями. Больше всего Лорта бесило не нудное движение с остановками, а практическая неизвестность. Куда идем? Что впереди? Где противник? Шут привык загодя готовиться, искать осведомителей, собирать информацию. А тут — какие осведомители? Что и как они тебе сообщат — когда ты сам непонятно где? Как получать письма, если вокруг как мухи кружат те самые наглые отряды? Конечно, было бы прекрасно если бы можно было получить какие-нибудь письма. Что-нибудь вроде "Ваше Величество, нас пятьсот человек, идем к деревне Большие Носы…", но, очевидно, Джеррисон Иртон никому ничего не докладывал, поскольку Ричард Первый намеренно не интересовался такими "мелочами". От нечего делать Альтерс прикидывал по дороге сколько бы стоила минимально плотная сеть наблюдателей для Ативерны — суммы выходили астрономические. Шуту, в который уже раз, приходилось учиться — военная разведка оказалась совсем другой. Впрочем, похоже Руди не зря ел свой хлеб. В отличие от него, он способ осмотреться нашел. На одиннадцатый день марша к нему и Толстому проехал обочиной запыленный, помятый конник очень неопределенного вида. — Ну?! — сразу встрепенулся командир Вольной Компании. — Есть кое-что, — просипел подъехавший. Руди сунул ему флягу. — Они в двух переходах от пустоши под Малыми Мельницами. Только вечером вчера встали. — Не совались к ним? Сержант помотал головой, почти не отрываясь от фляги. — Не подойдешь, все трясут. Лучше сделали. Нашли прошлую стоянку. — он с наслаждением плеснул остаток воды себе на лицо. — Ну, и?! — Насчитал только восемь кострищ. — ВОСЕМЬ?! Всего-то?! — Ага. — улыбнулся наконец запыленный сержант. — И не особенно большие. И не сказать, чтоб стоянки зас… ли. — Ага… задумался Толстый. — То есть он сюда бросил облегченную конницу и — больше никак — еще человек пятьдесят пехоты и сколько-то арбалетчиков… Ну, если угадали — у нас шансы хороши. — Еще бы, неплохие! — фыркнул Шут. — Да мы его раздавим как лягушку! — Это — зыркнул Толстый. — Если мы все угадали. Куница по правилам никогда не дрался, что-то он еще выкинет. Идет он, скорее всего, под Малые Мельницы — ту самую пустошь занять. Так что, надо прямо сейчас бить — а то через денек все остальное подтянется, и мы их так просто не сковырнем. Нам один переход, как раз холмы оседлаем. Собирай всех, — кивнул он вестовому. — Пора. Ну, Ваше Сиятельство, помолись, сейчас всю эту шоблу-… блу надо как-то будет к повиновению привести. Шут неприятно улыбнулся. — На десятинку я сейчас повиновение обеспечу, уж будьте уверочки… Работай, Рудольф, ранее шевалье Лур. Оно тебе зачтется… Не злись, я ж правду говорю. А слово мое крепко — все поправимо, друг мой, все поправимо.