– Чем же вы тогда занимались, запершись у тебя в комнате! – Вспоминали о былом. – Мне думается, моя дорогая Онор, – заговорил он после некоторой паузы, – что твое нынешнее состояние должно было бы сделать нетерпимым всякое упоминание о вашей прошлой близости; не может быть и речи о ее возобновлении. – Я тоже так думала, – ответила я. Он взглянул на меня, поджав губы. – Ты всегда отличалась бесстыдством, еще в юности. Мы с Робином и сестрами ужасно тебя избаловали. И теперь, в свои тридцать четыре года, ты ведешь себя как работница с молочной фермы. На мой взгляд, он вряд ли мог подобрать более неудачное сравнение. – Мое поведение вчера вечером, – произнесла я, – весьма отличалось от поведения работницы. – Рад это слышать. Но у нас, тех, кто был внизу, сложилось обратное впечатление. Репутация сэра Ричарда всем известна, и если он остается наедине с женщиной в запертой комнате почти два часа, то это наводит, по-моему, на одно предположение, и этому может быть дано лишь одно объяснение. – По-моему, – ответила я, – этому может быть по крайней мере с дюжину объяснений. После чего я поняла, что буду проклята навсегда, и не удивилась, когда он без дальнейших доводов покинул меня, лишь выразив напоследок пожелание, чтобы я с почтением отнеслась к крыше его дома, хотя слово «потолок», по-моему, было бы куда более подходящим словом. За весь день я не почувствовала ни капли стыда, ни раскаяния, и, когда вечером появился разгоряченный Ричард и приказал подать ужин на двоих в покои, которые приготовили для него солдаты, я ощутила злорадное удовлетворение от того, что мои родственники сидят внизу в унылом молчании, в то время как мы с генералом наверху поедаем жареную утку. – Коль скоро ты не соизволила приехать в Баклэнд, – говорил он, – мне волей-неволей пришлось перебраться к тебе. – Ссориться с братьями женщины, – сказала я, – это значит всегда совершать ошибку. – Твой брат Робин отбыл с конницей Беркли в Тависток, а Перси я отошлю с поручением к королю. Остается только избавиться от Джо. Можно было бы отправить его к королеве Франции. Он завязал узелок на платке, чтобы не забыть. – Ну и когда же падет Плимут? Он покачал головой, на лице у него отразилось сомнение. – Они усилили укрепления со времени нашей Корнуолльской кампании, и это самое неприятное. Прислушайся король к моему совету и задержись здесь со своей армией на две недели, мы бы сегодня уже владели этими землями. Так нет же. Ему нужно было послушаться Хайда и двинуться на Дорсет, а я вот здесь снова оказался в том же положении, что и на Пасху, только теперь у меня для этой работенки на тысячу человек меньше. – Значит, тебе никогда не взять его приступом? – спросила я. – Нет, пока мне не удастся увеличить численность армии примерно еще на одну тысячу человек, – сказал он. – Я сейчас пополняю свое войско как только могу. По всему графству отлавливаю дезертиров и набираю новых рекрутов. Но парням нужно платить. Иначе они не будут воевать, и я не осуждаю их за это. На кой черт им тогда это нужно? – Откуда у тебя это бургундское? – поинтересовалась я. – Из Ланхидрока. Я и понятия не имел, что у Джека Робартса такой хороший погреб. Я отправил все его бутылки в Баклэнд. Он поднес свой бокал к канделябру и улыбнулся. – Тебе известно, что лорд Робартс разорил Менебилли просто-напросто потому, что ты разграбил его поместье? – Он на редкость тупоголовый тип. – Когда речь заходит о грабеже, вы с ним друг друга стоите. Сторонник короля умеет так же хорошо разрушать, как и мятежник. Полагаю, Дик рассказал тебе, что Гартред была с нами в Менебилли? – Что ей там было нужно? – Серебряная посуда герцогства. – Ей хочется побольше власти. Мне бы самому пригодилась эта посуда, чтобы выплатить солдатам жалованье. – Она была очень дружна с лордом Робартсом. – Мне еще не встречался мужчина, который бы ей не понравился. – Весьма вероятно, что она шпионит для парламента. – Ты заблуждаешься на ее счет. Чтобы добиться своих целей, она сделает что угодно, но такое… Ты забыла старую поговорку: из трех корнуолльских семей у Годолфина всегда будет в избытке ума, у Трелони – отваги, а вот у Гренвила – преданности королю. Гартред родилась и воспитывалась как член семьи Гренвил, не важно, что она готова переспать с каждым парнем в герцогстве. «Брат, – подумала я, – всегда будет заступаться за сестру». Может быть, в этот самый момент Робин делает то же для меня. Ричард встал и посмотрел в окно на стоявшие в отдалении Каттуотер и Плимут. – Сегодня вечером, – произнес он спокойно, – я бросил кость, как игрок. Может, получится. Может, нет. Если все сложится удачно, Плимут к рассвету будет наш. – Что ты хочешь этим сказать? Он по-прежнему смотрел в окно, туда, где мерцали огни Плимута. – Я связался со вторым человеком в командовании гарнизона, – сказал он тихо, – неким полковником Серлом. Не исключено, что за сумму в три тысячи фунтов он сдаст мне город. Мне подумалось, что, чем и дальше продолжать попусту жертвовать человеческими жизнями, стоит испробовать подкуп. Я молчала. Затея была рискованной и дурно попахивала. – Как ты это устроил? – спросила я наконец. – Юный Джо проберется сегодня на закате дня через позиции, – ответил он, – и на время спрячется в городе. Он несет полковнику мое послание, в котором я твердо обещаю выплатить три тысячи фунтов. – Не по душе мне все это, – призналась я. – Из этого не выйдет ничего хорошего. – Может, и так, – проговорил он равнодушно, – все ж таки стоит попытаться. Меня совсем не прельщает перспектива биться головой о ворота Плимута целую зиму. Я подумала о юном Джо и о его дерзких карих глазах. – Предположим, – произнесла я медленно, – они схватят твоего Джозефа. Ричард улыбнулся. – Мальчишка способен постоять за себя. Но у меня перед глазами предстал лорд Робартс – такой, каким я видела его в последний раз, – в грязных сапогах и с каплями дождя, стекавшими по его плечам, угрюмый и мрачный из-за поражения, – и я поняла, как сильно он должен ненавидеть само имя Гренвила. – Я буду на ногах с раннего утра, – сказал Ричард, – до того, как ты проснешься. Если к полудню услышишь залпы всех пушек, что расположены внутри крепостных стен, знай, это я после быстрого и кровопролитного боя вошел в Плимут. Он обхватил руками мое лицо и поцеловал меня, а затем пожелал спокойной ночи. Но я никак не могла заснуть. Возбуждение, вызванное присутствием в этом доме Ричарда, перешло в беспокойное, напряженное состояние, всем своим нутром я сознавала, что он сделал ошибочный ход. Я слышала, как около половины шестого утра он уехал со своей свитой, и затем, смертельно уставшая, измученная бесплодными размышлениями, погрузилась в тяжелый сон. Когда я проснулась, было уже начало одиннадцатого. За окном стоял серый день, в воздухе чувствовался осенний холодок. Мне не хотелось завтракать, да и вообще не было желания вставать – так бы и осталась лежать в постели. До меня доносились звуки обычной возни в доме, шаги ходивших взад-вперед солдат в их крыле дома. В двенадцать часов я приподнялась на локте и стала смотреть в сторону реки. Пять минут первого. Четверть первого. Половина первого. Пушечных залпов не было. Не прозвучало даже ни одного мушкетного выстрела. В два часа пошел дождь. Затем небо прояснилось, затем снова заморосил дождь. Пасмурный день тянулся медленно, казалось, ему не будет конца. Меня не покидало чувство тревоги. В пять Мэтти принесла мне на подносе обед, к которому я почти не притронулась. Я спросила у нее, не узнала ли она чего нового, она сказала, что нет. Но чуть позже, когда она пришла, чтобы забрать у меня поднос и задернуть шторы, на лице у нее читалось смятение. – Что случилось? – спросила я. – Да вот один из людей сэра Ричарда говорил сейчас часовому, – ответила она, – что сегодня в Плимуте творятся неважные дела. Один из лучших молодых офицеров взят в плен лордом Робартсом и приговорен военным советом к смерти. Сэр Ричард весь день предпринимал попытки выкупить его, но безуспешно. – Кто это? – Не знаю. – Что будет с этим офицером? – Солдат не сказал. Я снова откинулась на подушки, закрыла глаза руками, чтобы на них не падал свет свечи. Предчувствия никогда меня не обманывали, а ведь на сей раз они не отпускали меня целую ночь и целый день. Быть может, проницательность – это качество, свойственное всем калекам. Позже я услышала цокот копыт по аллее и бряцание оружия: это вытягивались по стойке «смирно» часовые. Звук шагов – кто-то медленно и тяжело взбирался по лестнице, – затем они удалились в направлении комнат северного крыла здания. Громко хлопнула дверь, и наступила тишина. Я долго ждала, лежа на спине. За несколько минут до полуночи я услышала, как Ричард идет по коридору и шарит рукой по двери, ища ручку. Свечи задули, и было темно. Все в доме спали. Он подошел ко мне и встал на колени возле кровати. Я обхватила рукой его голову и прижала к себе. Довольно долго он стоял так, не говоря ни слова. – Если тебе это может помочь, – прошептала я, – поделись со мной. – Они повесили его над городскими воротами, чтобы мы могли видеть. Я послал роту, чтобы снять его, но она полегла под орудийным огнем. Они повесили его у меня на глазах. Теперь, когда напряженное ожидание оборвалось и долгий тревожный день остался позади, меня охватило чувство отрешенности, которое овладевает каждым из нас, когда кризис миновал и становится ясно, что страдание выпало на долю другого. Это уже было дело Ричарда – справиться со своим страданием. Я не могла сделать это за него. Я могла только обнять его в темноте. – Эта крыса Серл, – говорил он прерывающимся голосом, до странности не похожим на голос моего Ричарда, – выдал план, и они схватили парня. Я сам отправился под стены крепости для переговоров с Робартсом. Я предложил им выкуп или обмен на любых условиях. Он мне не ответил. А пока я стоял там и ждал, они вздернули его на виселице над воротами. Он не мог продолжать. Его голова покоилась на мне, и я держала его за руки, неистово сжимавшие лоскутное одеяло. – Завтра могло случиться то же самое, – заметила я. – Пуля в голову. Удар копьем. Неудачное падение с лошади. Взгляни на его смерть с этой стороны. Джо погиб, служа тебе, как он того и хотел бы. – Нет, – сказал он приглушенным голосом. – Это мой промах. На мне лежит вина, и мне не смыть ее никогда. Ошибка в оценке. Неверное решение. – Джо бы простил тебя. Джо бы понял.