На ее месте стояли резные ворота грязновато-белого цвета. Они были настолько высокими, что верхние части створок скрывались в тумане. Ворота, сделанные из костей. Костяные ворота бесшумно распахнулись. За ними чернела пещера. Здешняя тьма была особой, такую я не видела даже в Подгорье. Теплая рука Риза легла мне на спину. Он слегка подтолкнул меня, побуждая идти дальше. Путь нам освещали три небольших шара, изливавшие голубоватый свет, похожий на лунный. Все внутри меня кричало: «Нет! Нет! Нет!» – Дыши, – шепнул он мне на ухо. – Дыши. Это помогает. – А где стражники? – спросила я, преодолевая тяжесть в груди. – В недрах горы. – Рука Риза нашла мою. Обхватив ее, он повел меня в вечный сумрак. – Стражники появляются лишь во время раздачи пищи или если кто-то из узников поднимает шум. Они – не более чем тени мыслей, удерживаемые древним заклинанием. Света плывущих шаров хватало всего на несколько шагов. Я старалась не вглядываться в серые стены. Особенно когда в каменных складках виделся чей-то нос, рассеченная бровь или ухмыляющиеся губы. Хорошо хоть под ногами не было ничего, кроме мелких камешков. Нас окружала какая-то сверхъестественная тишина. Пещера сделала поворот, и туманный внешний мир исчез. Я сосредоточенно дышала, стараясь больше ни о чем не думать. Нет, я ни в коем случае не должна попасться в здешнюю ловушку. Не должна остаться взаперти в этом ужасном, мертвом месте. То, что я приняла за пещеру, оказалось туннелем, ведущим вниз, в самые недра горы. Уклон был настолько крутым, что я боялась потерять равновесие и упасть, а потому цеплялась за руку Риза. В другой руке он по-прежнему держал меч. – Доступ сюда открыт всем верховным правителям? – спросила я. Я говорила тихо. Темнота немедленно проглатывала мои слова. Сила, еще недавно бурлившая в моих жилах, исчезла. Мне показалось, она спряталась внутри костей. – Нет. Тюрьма – явление особого свойства. Этот остров вполне мог бы стать восьмым двором. Но Западные острова входят в состав Двора ночи и потому находятся под моим правлением. Моя кровь служит ключом к воротам. – А ты смог бы освободить узников? – Нет. Как только оглашается приговор и осужденный проходит через ворота… С той минуты он принадлежит Тюрьме. Она никогда не выпускает своих узников. Амрена – едва ли не единственное исключение. Поэтому я с чрезвычайной серьезностью отношусь к отправке виновных в Тюрьму. – Ты когда-нибудь… – Да. Но сейчас не время об этом говорить. Он крепко стиснул мою руку. Мы продолжали спускаться. Света шаров хватало на расстояние вытянутой руки, а дальше – темнота. Здесь не было даже редких факелов в железных скобах. Не было дверей камер. И звуков тоже не было. Нигде не капала вода и не скреблись крысы. Однако я чувствовала узников. Кто-то из них спал. Кто-то ходил взад-вперед. Кто-то царапал когтями каменную толщу по другую сторону стен. По человеческим меркам, узники томились здесь с незапамятных времен. Жестокостью своей они превосходили Амаранту. Так сказал мне Риз, и я склонна ему верить. Узники были терпеливы. Они знали, что их заточение продлится вечность, и хорошо изучили язык темноты и камня. – Долго ли она пробыла здесь? – шепотом спросила я, не решаясь произнести имя Амрены. – Азриель пытался это выяснить. Он рылся в архивах библиотек и древнейших храмов. Сумел найти лишь краткое упоминание о ней. Она попала сюда раньше, чем Притианию разделили на дворы, а вышла, когда они уже существовали. Не знаю, сколько времени она провела здесь. Предполагаю, что несколько тысячелетий. Ужас леденил мою душу. Несколько тысячелетий! – И ты не спрашивал у нее? – Зачем? Сама скажет, когда будет необходимо. – Откуда вообще она появилась в нашем мире? Мне вспомнилась брошь, подаренная Ризом Амрене. Пустяковый подарок для чудовища, веками томившегося здесь. – Не знаю. Есть легенды. Они утверждают, что когда создавался наш мир, в ткани времени и пространства были… было что-то вроде дыр. И тогда, в хаосе Творения, их было некому латать. Сквозь дыры сюда могли проникать существа из иных миров, иных пластов жизни. Но потом некая высшая воля залатала все дыры, и существа оказались пленниками нашего мира, лишившись возможности вернуться домой. Слова Ризанда пугали не меньше места, где мы сейчас находились. Я с трудом могла вообразить то, что он называл дырами. Представляю, какой ужас испытывали чудовища, оказавшиеся в новом мире. Возможно, они попали сюда из любопытства. Заглянули на минутку в открытую дверь, а эта дверь вдруг исчезла. – Ты думаешь, она была одной из них? – Думаю, она была единственной в своем роде. Нигде даже вскользь не упоминается о ее соплеменниках. Даже суриели имеют какую-то численность, хотя и небольшую. Но она и несколько подобных ей, остающихся в Тюрьме… думаю, они попали к нам из иных миров. Все они сотни лет искали и ищут способ выбраться отсюда. Моя кожаная одежда была на меху, но я все равно дрожала. От ужаса. От холода. Из ноздрей все время выплывали облачка пара. Мы спускались ниже, еще ниже. Я потеряла всякое представление о времени. Наш путь мог продолжаться часы и даже дни. Останавливались мы, лишь когда бесполезное, обременительное тело требовало воды. Пока я пила, Риз не выпускал мою руку, словно каменные стены могли поглотить меня навсегда. Чтобы поменьше задерживаться, я боролась с жаждой и старалась терпеть до последнего. Наш спуск продолжался. Только световые шары и рука Риза спасали от ощущения, что я вот-вот упаду в темноту. В какую-то секунду ноздри ощутили зловоние моей камеры в Подгорье, а уши – хруст заплесневелого сена под щекой. Рука Риза крепче сжала мою руку. – Еще немного. – Наверное, мы почти достигли уровня подножия? – Мы его миновали. Косторез содержится еще ниже. Под корнями горы. – Кто он такой? Или – что такое? Вопросы я задала не столько из любопытства, сколько из потребности разогнать сгущавшийся страх. – Никто не знает, кто он такой или что такое. Он может появиться в любом обличье. – Оборотень? – Да и нет. Перед тобой он предстанет в одном обличье. Я могу стоять рядом, но увижу его совсем другим. Я старалась не заскулить, как испуганный пес, и не заблеять по-овечьи. – Почему его называют Косторезом? – Увидишь. Риз остановился перед гладкой каменной плитой. Меж тем туннель продолжался, уходя неведомо в какую тьму. Воздух здесь был гуще. Мои облачка пара растворялись почти мгновенно. Ризанд выпустил мою руку, но лишь затем, чтобы коснуться камня. От прикосновения камень задрожал, как водная гладь, и перед нами появилась дверь. Как и входные ворота, она была из костей. Ее поверхность густо покрывали изображения: растения и животные, моря и облака, звезды и планеты, младенцы и скелеты. Добро и зло, перемешанные в самых невообразимых пропорциях. Дверь качнулась и открылась сама собой. В камере было ничуть не светлее, чем в туннеле. – Я украшал резьбой двери каждого узника, – послышался тонкий голосок изнутри. – Но моя дверь – краше всех. – Вынужден согласиться, – ответил Ризанд. Он вошел в камеру. Световые шары выхватили из темноты черноволосого мальчишку, сидевшего на полу возле дальней стены. Пронзительно-синие глаза взглянули на Ризанда, затем скользнули в проем, где остановилась я. Риз полез в мешок… Нет, никакого мешка не было. Он полез в карман между мирами, служивший ему своеобразной кладовой. Словом, в руках Риза появился какой-то предмет, который он бросил мальчишке. На вид «ребенку» было лет восемь. Я присмотрелась к подарку Риза. На грубом каменном полу белела кость: длинная, крепкая и зазубренная с одного конца. – Это малая берцовая кость, с помощью которой Фейра убила Мидденгардского червя, – пояснил Риз. Я замерла. В моей костяной ловушке, расставленной на червя, было полным-полно костей. Я тогда и не заметила, какая из них оборвала жизнь твари. Я вообще сомневалась, удастся ли моя затея. – Входи, – сказал мне Косторез. Голосок у него был детским, но без детской невинности и доброты. Я сделала шаг и снова остановилась. – Как же давно ко мне ничего не попадало из внешнего мира, – сказал мальчишка, быстро оглядывая меня. – Здравствуй, – сумела произнести я. Он улыбнулся, изображая детскую невинность: – Ты боишься? – Да, – ответила я, памятуя первое наставление Риза: «Ни в коем случае не ври». Мальчишка встал, однако к нам не подошел. – Фейра, – произнес он, запрокинув голову.