Я знала: он прекрасно слышал, как колотится мое сердце. Наградив его презрительной усмешкой, я вывернулась и спрыгнула с камня. Я хотела приземлиться ему на ноги, но он вовремя отодвинулся, и мои сапоги придавили папоротник. – Пожалуй, мужчины только это и умеют, – сказала я. Но слова давались с трудом, как будто мне не хватало воздуха. Ризанд лишь улыбнулся. От его улыбки повеяло шелковыми простынями и легким полуночным ветром, пахнущим жасмином. Я вдруг догадалась, зачем Риз толкает меня к опасной черте. Это уловка. Способ отвлечь меня от мыслей о Ткачихе и от хаоса в душе. Гнев, потом флирт, потом раздражение… Он знал, какие подпорки мне подставить. Он готовил меня к встрече с первозданной жутью и пускал в ход любые уловки, только бы замутить мне голову. Заставил думать о поползновениях Кассиана, о чем угодно, но не о Лесной Ткачихе. – Хитро придумано, – бросила я ему. Ризанд пожал плечами и молча двинулся дальше. Придурок! Добился своего. На какое-то время я действительно забыла о Ткачихе, но… Я поспешила следом, стараясь ступать бесшумно. Мне хотелось хорошенько огреть его кулаком по спине, но он предостерегающе поднял руку, веля остановиться. За деревьями просматривалась полянка, посреди которой стояла хижина с соломенной крышей и полуразвалившейся трубой. Обычная хижина, так похожая на жилище смертного человека. Рядом с хижиной я увидела колодец и ведро, притулившееся на каменном борту. Под круглым окошком хижины лежала поленница дров. Однако изнутри не доносилось ни звука. Над трубой не клубился дым. Хижина казалась необитаемой. Птиц в лесу было не много, но и те приумолкли. Не замолчали совсем, но стали щебетать намного реже и тише. Я прислушалась. Из хижины донеслось негромкое монотонное пение. Мирное жилище, хозяйка занимается домашними делами, развлекая себя пением. Наверное, встреться мне такая хижина где-нибудь в лесных странствиях, я бы смело постучалась в дверь, в надежде, что здесь меня накормят, напоят и оставят на ночлег. Но это мирное жилище вполне могло оказаться ловушкой. Деревья вокруг полянки стояли так тесно, что их ветви почти смыкались с соломенной крышей. Случись что, они мигом превратятся в крепкие прутья клетки. Кивком Риз указал на хижину и с изяществом лицедея поклонился. Бесшумно войти, бесшумно выйти. Найти принадлежащую ему вещь и вынести ее под самым носом у слепой хозяйки. А потом бежать со всех ног. Полянку покрывал пятнистый ковер изо мха. Он подходил к самой двери хижины, которая виделась мне чем-то вроде кусочка сыра. А я – глупая мышь, собравшаяся им полакомиться. Глаза Риза сверкали. «Удачи!» – прочитала я по его губам. Я ответила ему раздраженной гримасой и медленно побрела к двери. Казалось, деревья следят за каждым моим шагом. Я оглянулась: Риз исчез. Он не сказал, бросится ли мне на помощь, если я окажусь в смертельной западне. Напрасно я его об этом не спросила. Я вспоминала свои прежние охотничьи навыки и тщательно обходила листья, способные хрустнуть, и камешки, издающие предательский скрип, едва на них наступишь. Мне казалось, что я проснулась после очень долгого сна и опять попала в лес, где успех охоты зависел от умения двигаться бесшумно. Я миновала колодец. Нигде ни комочка земли, ни случайно подвернувшегося камня. Замечательная, хитроумная ловушка. Ловушка, предназначенная для смертных людей, хотя пригодная и для более смышленой, бессмертной дичи. Но я давно уже не дичь. С этой мыслью я подошла к двери. И не глупая мышь, позарившаяся на сыр. Я волчица. На пороге я остановилась. Порог был каменным, истертым множеством ног, что его переступали и… уже никогда не выходили обратно. Уши различили слова песни. Голос Ткачихи был красивым и мелодичным, словно ручей, журчащий на солнце: Отец-король послал куда-то корабли. Две дочери его их проводить пришли. Вдруг младшую волна куда-то понесла — Толкнула старшая ее. Случайно. Не со зла. Красивый женский голос пел отвратительную старинную балладу. Мне уже доводилось ее слышать, правда несколько с иными словами. Певцам – в основном захмелевшим посетителям таверн – и в голову не приходило, что жестокая баллада досталась им от фэйри. Я прислушалась, стараясь понять, есть ли внутри еще кто-то. Но оттуда доносилось лишь равномерное поскрипывание и пение Ткачихи: И долго тело младшей по морю носило, Пока к мельничной дамбе не прибило. У меня сдавило грудь. Я задышала ртом, как мне казалось – бесшумно. Протянув руку, я приоткрыла дверь. Я ожидала скрипа ржавых петель, но дверь открылась беззвучно. Видимо, тихие петли – составная часть ловушки, завлекающей воров. Приоткрыв дверь еще шире, я заглянула в хижину. И увидела просторную комнату с небольшой закрытой дверью в другом конце. Во всю ширину стен тянулись многоярусные полки, плотно уставленные… Казалось, тут было все: книги, раковины, травы, посуда, обувь, кристаллы, снова книги, драгоценности… С потолочных балок свисали всевозможные цепи, мумии птиц, платья, ленты, кривые ветки, нити жемчуга. Лавка старьевщика, набитая скарбом, успевшим скопиться здесь за несколько тысяч лет. Меня одолело любопытство, отогнавшее страх. Захотелось поскорее взглянуть на эту «старьевщицу». В сумраке комнаты стояла громадная колесная прялка, потемневшая и потрескавшаяся от времени. За нею, спиной ко мне, сидела Ткачиха. У нее были густые волосы сочного черного цвета, схожего с цветом оникса. Волосы доходили ей до тонкой талии и покачивались в такт движениям. Белоснежные руки ловко управлялись с нитью, наматывая ее на острое веретено. Внешне Ткачиха казалась молодой. На ней было простое, но достаточно изящное серое платье, чуть поблескивающее в неярком свете, что лился из окон. А нежный голос продолжал выводить куплеты жуткой баллады: Был мастером искусным мельник сей, Он сделал скрипку из ее костей. А пальчики, что нежны и тонки, Пустил он на скрипичные колки. Нить, скользившая по колесу прялки, была белой и мягкой. Похожей на шерсть… но частица моей прежней, человеческой личности сразу же поняла: никакая это не шерсть. Мне совсем не хотелось знать, откуда взялось волокно и кто превращал его в нити. На одной полке в несколько рядов громоздились большие катушки ниток всевозможных цветов и толщины. А на другой, рядом с Ткачихой, лежали большие свертки тканей. Их она соткала на громадном ткацком станке, таком же древнем. Его очертания выступали из сумрака. Станок стоял возле холодного очага. Сегодня у нее был прядильный день. А если бы я застала ее за ткачеством, она бы тоже пела? От свертков тканей исходил странный запах, густо пропитанный страхом. Он-то и подсказал мне ответ. Волчица. Я – волчица. Я вошла внутрь, старясь не задеть мусор, разбросанный по земляному полу. Ткачиха продолжала работать. Ее колесо весело поскрипывало, что никак не вязалось с леденящими кровь словами баллады: Посетовал, что некуда деть кости ножек, Зато из переносицы он скрипке сотворил порожек. А из нежнейших посиневших жил Он струны этой скрипке смастерил. Я внимательно разглядывала комнату, стараясь не слушать балладу. Ничего. Ни одна вещь из этой бездны хлама не тянула меня к себе. Возможно, судьба смилостивится надо мной, и мне не придется разыскивать Книгу Дуновений. Иначе… проникновение в хижину Ткачихи вполне могло положить начало череде несчастий. А Ткачиха продолжала работать, покачиваясь на низеньком стуле. Я обшаривала глазами полки, потолок. Мне было отведено на поиски совсем немного времени, и оно стремительно утекало. Может, Риз напрасно отправил меня сюда? Возможно, никакого его предмета здесь вообще не было или этот предмет давным-давно забрали. Такие шуточки вполне соответствовали натуре Риза. Решил нагнать на меня страху этим лесом, этой хижиной, дабы проверить, как откликнется мое тело.