Наверное, я слишком возненавидела Тамлина, если поймалась на уловку Риза. Похоже, я такое же чудовище, как и Ткачиха. Но если я – чудовище, значит и Риз не меньшее чудовище. Если не большее. Мы с Ризом – парочка чудовищ. И сила, перешедшая от него ко мне, здесь ни при чем. И если Тамлин, поняв, что я сбежала от него, возненавидит меня, он будет только прав. И в этот миг я почувствовала – словно невидимые пальцы коснулись моего плеча. Я повернулась, продолжая одним глазом следить за Ткачихой, а другим – оглядывать лабиринт столов и вещей. Меня тянул лучик света, в котором мне виделась знакомая полуулыбка Риза. «Привет, – говорил лучик. – Ну что, наконец-то ты пришла за мной?» «Да, да», – хотелось ответить мне. Правда, другая часть моей личности предпочла бы дать деру отсюда. У меня за спиной Ткачиха продолжала петь: Глаза утопшей скрипке заменили лак. Блестят они, пронизывая мрак. Умолк язык ее. Но голос – чист и юн — Расскажет правду через пенье струн. Я последовала за лучиком к полкам, занимавшим стену возле очага. На нижней было пусто. На средней – тоже. А вот на третьей, висевшей на высоте моей макушки… Там! Ноздри ощутили знакомый запах соли и лимона. Косторез оказался прав. Я приподнялась на цыпочки, приглядываясь к содержимому полки. Старый нож, каким разрезают письма; книги в кожаных переплетах, к которым не хотелось ни притрагиваться, ни принюхиваться; несколько сморщенных желудей, потускневшая корона с рубинами и яшмой и… Кольцо. Кольцо из переплетенных золотых и серебряных нитей, усыпанных крупицами жемчуга, и удивительным синим камнем. Сапфир, но очень редкий. Таких сапфиров я еще не видела, хотя в детстве, когда отец торговал самоцветами, пересмотрела их достаточно. Этот камень… На его круглой, слегка затуманенной поверхности просматривались лучи шестиконечной звезды. Казалось, звезда слегка светится изнутри. Эта вещь могла принадлежать только Ризу. Неужели он послал меня сюда ради какого-то кольца? Ткачиха пела: Одна струна поет: «Вот мой отец-король идет». Я смотрела на ее спину, одновременно прикидывая расстояние между полкой и открытой дверью. Схватить кольцо – и прочь отсюда. Быстро и тихо. Вторая – ей под стать: «А вот и королева, мать». Моя рука коснулась ножа на поясе. Когда я вернусь к Ризу… не угостить ли его ударом в живот? Я словно наяву увидела, как мои руки покрываются липкой кровью. Я знала, что́ почувствую, когда лезвие пропорет ему кожу и пройдет дальше, когда тонкой струйкой польется кровь и он застонет от боли. Я торопливо прогнала эти мысли, поскольку они потянули за собой кровь двух фэйцев, которых я убила в Подгорье. Их кровь и сейчас покрывала человеческую часть моей личности, которая не умерла, став для меня вечным напоминанием о содеянном. «А это, – скрипка громко возвестила, — Сестрица старшая моя, она меня и утопила!» Затаив дыхание, я быстро взяла кольцо с полки. Ткачиха перестала петь. Глава 21 Я застыла. Кольцо уже лежало в кармане моих доспехов. Закончив жуткую балладу, Ткачиха раздумывала, какую бы песню ей теперь спеть. Хорошо, если так. Прядильное колесо крутилось все медленнее. Я попятилась к двери. Шаг. Еще шаг. Каждый оборот древнего колеса был дольше предыдущего. До двери – всего десять шагов. Уже пять. Колесо повернулось в последний раз – так медленно, что я разглядела все его спицы. Два шага. Я рванулась к двери. Ткачиха, вытянув белую руку, схватилась за колесо и полностью его остановила. Дверь захлопнулась перед самым моим носом. Ручки с внутренней стороны двери не было. Окно. Добраться до окна. – Кто это пожаловал в мой дом? – тихо спросила Ткачиха. Меня обдало страхом. Жгучим, первозданным страхом. Я вспомнила, каково быть человеком – слабым и беспомощным. Вспомнила, каково сражаться за жизнь, за возможность остаться в этом мире и дышать его воздухом. Я бросилась к ближайшему окну. Закрыто. Ни засовов, ни створок. Стекло оказалось вовсе не стеклом – крепкое и неразбиваемое. Ткачиха повернулась ко мне. Волчица или мышь – какая разница? Я ощущала себя загнанным зверем и прикидывала шансы уцелеть. Меня поразило несоответствие молодого, гибкого тела, прекрасных волос и лица Ткачихи. Оно было землистого цвета, дряблое и морщинистое. Вместо глаз – две черные гниющие ямы. От высохших губ остались лишь полоски, окаймлявшие дыру, полную острых обломков зубов. Казалось, в своей долгой жизни она изглодала столько костей, что это стоило ей потери зубов. Если я отсюда не выберусь, она обгложет и мои кости. Ее нос, когда-то кокетливо вздернутый, а теперь наполовину ввалившийся, повернулся в мою сторону. Ткачиха принюхалась. – Кто ты? – спросила она. Ее голос – молодой и звонкий – показался мне еще более странным теперь, когда я увидела лицо. Выбраться. Я должна отсюда выбраться. Должен же существовать какой-то выход.