Отчаянный, самоубийственный выход. Я не хотела умирать. Я не хотела, чтобы меня съели. Я не хотела погружаться в сладостную тьму. Ткачиха встала со стульчика. Я поняла: время, отпущенное мне, истекло до последней капли. – Что похоже на все, но отличается от всего? – вслух рассуждала она, изящно шагая в мою сторону. Я все-таки оставалась волчицей. Просто меня немного загнали в угол. На столе, в самой середине комнаты, горела единственная свеча. Я не знала, зачем слепой Ткачихе свеча, но мне она очень пригодилась. Я схватила ее и швырнула туда, где громоздились свертки ткани. Точнее – чьи-то сплетенные тела и жизни. Я дала им свободу. Вспыхнул огонь, и Ткачиха пронзительно закричала. Я думала, от ее крика у меня лопнет голова и вскипит кровь в жилах. Она метнулась к языкам пламени и, как ни странно, затушила их безупречно красивыми белыми руками, ртом, полным гнилых зубов, и душераздирающим воплем. Казалось, внутри ее нет ничего, кроме зияющей бездны. А я вдруг поняла, как мне спастись. Очаг. Влезть в него – и дальше, по дымоходу, вверх. Пространство дымохода было довольно узким, но мое тощее тело помещалось вполне. Не колеблясь, я схватилась за уступ и подтянулась. От напряжения у меня дрожали руки. Вот тебе и бессмертное тело. Даже после Подгорья я была намного сильнее. А потом ослабла. Конечно, когда тебя чуть ли не каждую ночь выворачивает, даже бессмертное тело останется недокормленным. Сама виновата. Я позволила им сделать меня слабой. Покорилась, как дикая лошадь, которую долго усмиряли и наконец усмирили. Кирпичи, густо покрытые сажей, были уложены неровно, и это мне на руку – удобнее лезть наверх. Быстрее. Надо двигаться быстрее. Но дымоход сузился. Кирпичи царапали мне плечи. К тому же я задыхалась от зловония: здесь пахло падалью и горелыми волосами. Кирпичи масляно блестели, словно их обильно смазали жиром для жарки… Я одолела половину пути, когда Ткачиха перестала вопить. Я уже видела солнце, небо и ветви деревьев. Я схватилась за очередной кирпич, ломая ногти. Собрав все силы, какие оставались, я рывком подтянулась. Руки заныли от напряжения, а потом… Потом я застряла. – Что за дерзкий мышонок карабкается по моему дымоходу? – послышалось шипение Ткачихи. Я глянула вниз. Никак Ткачиха собралась лезть следом? Запрокинув голову, она принюхивалась. Ее молочно-белая рука ухватилась за уступ, и я вдруг поняла, какое ничтожное расстояние разделяет нас. В голове стало пугающе пусто. Я еще пыталась вырваться, но дымоход цепко меня держал. Значит, мне суждено здесь умереть. Эти красивые белые руки стянут меня вниз, разорвут на куски и… Мне почему-то казалось, что Ткачиха будет пожирать меня по кускам, наслаждаясь моими криками. Покончив с мясом, начнет глодать кости, пока я еще жива. Меня охватила паника. Я вдруг снова ощутила себя в Подгорье – оно ведь недалеко отсюда, – в зловонной глине. Мидденгардский червь неумолимо приближался, разинув зубастую пасть. Я едва сумела увернуться. Едва… Воздуха! Мне не хватало воздуха. Она что-то сделала с моим дыханием. Ногти Ткачихи царапали кирпичи. Она лезла вслед за мною. Нет! Нет! Нет! Я билась всем телом, стремясь вырваться из оков кирпичей. – Воровка, ты никак думала, что сумеешь украсть и улизнуть? Почему меня Мидденгардский червь не съел? Уж лучше его громадные острые зубы, чем ее гнилые осколки… «Успокойся». Слово явилось из темноты моего разума. Голос, звучавший внутри, был моим голосом. «Успокойся», – сказала я себе. «Дыши». «Думай». Ткачиха упрямо лезла вверх. Кирпичи трещали и крошились под ее пальцами. Она двигалась, как паук, торопилась ко мне, словно к мухе. «Успокойся». Это слово успокоило все вокруг. Кажется, я произнесла его вслух. «Успокойся. Успокойся. Успокойся». «Думай». Я пережила схватку с червем. Я пережила схватку с Амарантой. Я получила новые способности. Значительные. Такие, о которых не могла и мечтать в своей смертной жизни. Кто сказал, что я слаба? Я сильна. Я очень сильна. Опустив руку как можно ниже, я ударила по кирпичам. На Ткачиху дождем посыпались обломки, она зашипела, а я ударила снова, проверяя свою силу. Я – не кукла, не загнанный зверь и не комнатная собачонка. Я – победительница, способная выбраться живой из любых передряг. Я сильна. Я уже никогда не буду слабой и беспомощной. Я не могу и не желаю быть сломленной. И укрощенной я тоже не буду. Я продолжала колотить по кирпичам, и вынудила Ткачиху остановиться. Наконец мне удалось вытащить слабо закрепленный кирпич. И сейчас же он полетел вниз, в отвратительное, перекошенное злобой лицо Ткачихи. Хрустнула сломанная переносица. Ткачиха взвыла, обливаясь черной кровью. Но я уже лезла вверх. Я била плечами по стенкам дымохода, разрывая одежду и покрывая кожу ссадинами. Я не оставляла усилий, пока сама не превратилась в камень, сокрушавший другие камни, пока не почувствовала, что Ткачиха больше не в состоянии удерживать меня внутри дымохода. Я полезла вверх, не останавливаясь ни на мгновение, пока не достигла уступа трубы и не выскользнула на соломенную крышу… Только она оказалась вовсе не соломенной. Она была волосяной. Мою одежду и руки густо покрывали сажа и жир. Неудивительно, что волосы липли ко мне – клочьями, прядями, даже локонами. В горле появился привкус желчи. И в этот миг дверь хижины настежь распахнулась и послышался уже знакомый пронзительный крик Ткачихи. Нет, вниз мне нельзя. Там я попадусь в ее ловушку. Вверх, только вверх. Стараясь не думать, по чему или по кому я сейчас ступаю и что цепляется за мою одежду, я подобралась к ближайшей ветке и ухватилась за нее. Я полезла, срывая листья и сдирая мох. – Где ты?!! – донесся вопль обезумевшей от боли и досады Ткачихи. Я карабкалась с ветки на ветку. С первого дерева – на соседнее. От сучков у меня кровоточили ладони. Но куда подевался Ризанд? Я уходила все дальше и дальше от проклятой хижины. Похоже, Ткачиха действительно тронулась умом, ибо она продолжала кричать, требуя, чтобы я вернулась. Правда, ее крики становились все тише. Мой след она потеряла. Перескочив на очередную ветку, я увидела протянутую руку Ризанда и услышала его небрежный вопрос: – Что за разгром ты там учинила? Я остановилась, тяжело дыша ртом. Мне казалось, у меня даже легкие кровоточат. – Знаешь что… – прошипела я. Он лишь поднес палец к губам, затем обвил мою талию, другой рукой придержал затылок, и мы совершили переброс. Вынырнули мы где-то над Домом ветра и вдруг камнем рухнули вниз. Я едва не закричала, но Риз расправил крылья, и неуправляемый полет превратился в плавное скольжение, пока мы не влетели в открытое окно комнаты, где Кассиан о чем-то ожесточенно спорил с Амреной.