– Постойте, – сказал Люсьен, снова садясь. – Мы должны прочесть завещание. Мадам Баумгартнер написала, что мы должны сделать это здесь. – Мадам Баумгартнер мертва, – сказала Мирна. – А я планирую пережить этот день. Она натянула шапочку на голову и следом за Бенедиктом вышла из дома. – Месье, – сказал Арман, – мы уходим. Все, включая и вас. Бенедикт и Мирна пробирались к ее машине по снегу, который местами уже доходил до колен. Молодой человек вытащил лопату из сугроба и уже начал откапывать ее машину. Люсьен откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Вставайте, – сказал Арман, а когда нотариус не шелохнулся, он ухватил его под руку и поднял на ноги. – Одевайтесь! – приказал он, и, потрясенный такой бесцеремонностью, Люсьен после короткой паузы повиновался. Арман посмотрел на свой айфон. Сигнала не было. Метель не пропускала волны. Он взглянул на снежную круговерть, потом на потрескивающий, скрипучий, скрюченный дом. Они должны уходить. Гамаш сунул бумаги в портфель, протянул его нотариусу: – Идем. Открыл дверь, и ветер ударил ему в лицо. У Армана перехватило дыхание. Он закрыл глаза и сморщился: снежные шарики, хлеставшие в лицо, начисто ослепили его. Звук стихии был оглушающим. Воющее, лупящее, яростное движение. Оно обрушилось на них, подавило собой. Мир разбушевался. И они оказались в самом эпицентре этого буйства. Снег налипал на лицо Гамаша, и ему пришлось отвернуться. Он увидел Бенедикта, яростно борющегося со снегом лопатой: он освобождал машину Мирны из образовавшегося вокруг нее сугроба. Не успевал молодой человек очистить какой-то участок, как снег уже снова залеплял его. Единственным небелым предметом, видимым глазу, была шапочка Бенедикта; ее длинный, в красно-белую полоску помпон казался пятном крови на снегу. Мирна очищала лобовое стекло. Грузовичок Бенедикта был уже весь засыпан, а машина нотариуса исчезла полностью. Когда Арман добрался до остальных, его ботинки и рукава были полны снега, который набился и под шапочку, и за воротник. Мирна пыталась открыть дверь машины, но ветер дул с такой силой, что она не могла этого сделать. – Снег слишком глубок! – крикнул Арман в ухо Мирны. – Оставьте это! – Потом он подошел к Бенедикту, орудовавшему лопатой сзади, ухватил его за руку. – Даже если мы сумеем откопать всех, дороги слишком плохи. Мы должны держаться вместе. Ваш грузовичок, пожалуй, лучшее, что у нас есть. Бенедикт посмотрел на свою машину, потом снова на Армана. – В чем дело? – прокричал тот, чувствуя, что тут что-то неладно. – У меня нет зимних покрышек. – Нет зим… – Но Гамаш оборвал себя на полуслове. Когда горит дом, искать виноватых – неподходящее время. – Ладно. – Он повернулся к Мирне и Люсьену. – Моя машина немного защищена машиной Мирны, которая действует как щит. Мою нам, вероятно, удастся откопать. – Но я должен вернуться в Шербрук, – сказал Люсьен, показывая на свою машину, которая теперь представляла собой еще один сугроб во дворе. – И вернетесь! – прокричала Мирна. – Только не сегодня. – Но… – Выкапывайте, – сказала Мирна, показывая на «вольво» Армана. – Чем? Арман показал на портфель Люсьена. – Нет, – сказал нотариус, прижимая портфель к себе, как плюшевого мишку. – Отлично, – сказала Мирна. Она выхватила портфель из его рук и принялась спихивать им снег с дверей; Бенедикт тем временем работал лопатой, а Арман оторвал деревянные планки с крыльца дома, подсунул их под задние колеса, ботинками надежно забил их подальше. Люсьен продолжал стоять. Наконец им удалось открыть двери. Мирна силой затолкала нотариуса на заднее сиденье, села рядом с ним. – Вы за рулем! – прокричал Бенедикт Арману, показывая на водительское сиденье. – Я буду толкать. – Non. Когда мы начнем двигаться, мы не должны останавливаться. Мы опять застрянем. Тот, кто толкает, останется здесь. Бенедикт задумался. «Бог ты мой, – подумал Арман. – Он и в самом деле думает, не остаться ли ему». – Садитесь! – приказал он. Молодой все еще в нерешительности уставился на пожилого. – Все получится, – сказал Гамаш. На сей раз он говорил мягче, а снег продолжал падать, и драгоценные мгновения уходили. – Садитесь. Бенедикт протянул было руку к водительской двери, но Арман остановил его. – Садитесь, – с улыбкой сказал он и показал на пассажирскую дверь. Мирна во второй раз проверила, пристегнулась ли она, потом закрыла глаза и вздохнула. Глубоко. И помолилась. Машина начала сдавать назад: Гамаш очень медленно и осторожно нажимал педаль глаза. Автомобиль словно задумался, преодолевая уступ досок. Колеса поднялись приблизительно на дюйм снежной массы со льдом и оказались на деревянной поверхности. Обретя сцепление, машина двинулась. Дюйм. Шесть дюймов. Фут. Бенедикт выдохнул. Мирна выдохнула. Нотариус пытался дышать глубоко. Арман включил переднюю передачу и немного повернул рулевое колесо, и теперь они двигались назад к проезду, высаженному соснами. – О merde, – сказал Бенедикт. Мирна просунулась вперед между сиденьями и увидела то, что видел он. Выезд блокировала снежная стена. Такая высокая, что дорогу за ней они не увидели. – Все в порядке, – сказал Гамаш. – Это означает, что тут недавно прошел снегоуборщик. Это хорошо. – Хорошо? – переспросил Бенедикт. – И посмотрите, что он сделал, – сказал нотариус, обретя свой голос. Или чей-то еще. Голос звучал неестественно высоко и прерывисто. – Нам через нее не проехать. Снегоуборщик перекрыл выезд с дорожки, создал препятствие. Невозможно было сказать, насколько оно широкое, плотное. И что там, по другую его сторону. Но выбора у них не оставалось. Проверить можно было только одним способом. – Держитесь, – сказал Арман и нажал педаль газа. – Вы уверены? – сказал Бенедикт, видя, как машина приближается к барьеру. – О черт, – сказала Мирна, вжимаясь в кресло. А потом они врезались в стену. Снег взорвался, налип на лобовое стекло, ослепив их, а машина резко дернулась сначала в одну, потом в другую сторону. Потом, к ужасу Бенедикта, Арман откинулся на спинку сиденья. – Тормозите! – вскрикнул Бенедикт. Он потянулся было рукой к рулю, но Гамаш вцепился в его запястье такой железной хваткой, что молодой человек поморщился.