Беги отсюда навсегда, Чтобы детей не наплодить. Теперь глаза всех обратились к Бенедикту. Добра бессменна череда, Ты место в ней себе найди, Люби родителей всегда И сам потомство наплоди. – Он это взаправду? – спросила Рут, возвращаясь к своему виски. Огонь лепетал в печке, а снаружи завывал ветер; метель захватила власть, заперла всех в домах. И Арман подумал, что вопрос Рут задан очень к месту. Взаправду ли это Бенедикт? Они решили, что Люсьен, Мирна и Бенедикт останутся на ночь. Как и Рут. Ее с Розой поместили на матрасе ближе всех к печке в кухне. В ранний утренний час, подложив поленьев в печку, Арман наклонился и подоткнул одеяло Рейн-Мари. Зла непрестанна череда, Кругами всем пришлось ходить. Как это ни странно, Бенедиктова версия знаменитого стихотворения отодвинула оригинал в голове Армана на задний план. Потом он услышал движение на соседнем матрасе. И из темноты до него донесся голос: – Кажется, я знаю, кто такая Берта Баумгартнер. Глава девятая Рейн-Мари немного приоткрыла глаза в полусне, вытянула руку по простыне к Арману, но нащупала швы надувного матраса. Вторая сторона была холодна. Не охлаждалась, а уже остыла. Она открыла глаза и увидела в окне мягкий свет раннего утра. В печке бушевало пламя. Значит, поленья были недавно подложены. Рейн-Мари поднялась на локте. В кухне – никого. Даже Рут и Розы нет. Даже Анри и Грейси. Она надела халат и тапочки, щелкнула выключателем. Света еще не было. Потом она увидела записку на сосновом кухонном столе. Ma Chère, Рут, Роза, Анри, Грейси и я пошли в бистро поговорить с Оливье и Габри. Присоединяйся к нам, если можешь. Целую, Арман (6:50) Рейн-Мари посмотрела на часы, они показывали 7:12. Она подошла к окну. Снег доходил до его середины, блокируя бо́льшую часть света и почти целиком – видимость. Но Рейн-Мари видела, что метель исчерпала себя и, уйдя, оставила позади, как и большинство серьезных снежных бурь, солнечный день. Хотя, как знал любой добрый квебекец, это была иллюзия. Солнце сияло вполсилы. – Господи боже! – вырвалось у Рейн-Мари, когда она оказалась в тепле бистро. – И почему только мы здесь живем? Щеки у нее раскраснелись, а глаза слезились, потому они не сразу приспособились к тусклому свету. Короткая прогулка до бистро сквозь сверкающую белизну чуть не ослепила ее. Злая зима намеревалась не только убить их, но сначала лишить зрения. – Минус тридцать пять[17], – гордо сказал Оливье, словно сам нес за это ответственность. – Но влажность низкая, – сказал Габри. – И ветра нет. Эти слова часто произносились в виде самоутешения, когда день стоял внешне такой привлекательный и такой жестокий. – Я чувствую какой-то запах, – сказала Рейн-Мари, сняв пальто, шапочку и рукавицы. – Это не я, – сказала Рут. Но у Розы вид был сконфуженный. Хотя у уток нередко бывает такой вид. – Я не могла понять, почему вы вышли на такой холод и пришли сюда, – сказала Рейн-Мари, идя туда, куда ее вел нос, – на запах, к столу и пустым тарелкам с размазанным по ним кленовым сиропом. Арман пожал плечами на театральный галльский манер: – Некоторые вещи стоят того, чтобы рискнуть жизнью и конечностями. Оливье вышел из кухни с тарелкой теплых блинчиков с черникой, сосисками, кленовым сиропом и кофе с молоком. – Мы оставили вам немного, – сказал Габри. – Арман нас заставил, – пояснила Рут. – Боже, боже… – Рейн-Мари села и обхватила кружку ладонями. – Merci. – И тут ей в голову пришла одна мысль. – У вас есть электричество? – Non. Генератор. – И кофейный автомат подключен? – И плита, и холодильник, – сказал Габри. – Но не свет? – Приоритеты, – сказал Оливье. – Вы жалуетесь? – Mon Dieu[18], нет, конечно, – ответила она. Ее глаза остановились на Армане. Несмотря на все шутки, она знала, что ее муж не вывел бы старую женщину на такой холод, если бы для этого не имелось веских оснований. – Ты пришел сюда с Рут не только для блинчиков. – Oui, – кивнул он. – Рут знает, кто такая Берта Баумгартнер.